ГЛАВА ВТОРАЯ

Стояла осень 1900 года. Вся листва в Сибири давно пожелтела. С низовьев Лены шло несколько барж с приговоренными к ссылке арестантами и конвоем. В этих краях холода наступают ранней осенью, поэтому на ночь люди были вынуждены закутываться в тулупы. По пути ссыльных высаживали в деревнях. Они прощались друг с другом, лелея надежду, что им еще доведется встретиться. После трехнедельного путешествия арестантские баржи добрались до деревни Усть-Кут, в которой насчитывалось около сотни изб. Здесь на берег высадили двух ссыльных – женщину и мужчину. Они оказались молодоженами, обвенчавшимися шестью месяцами раньше в московской тюрьме. Это был брак в большей степени по расчету, чем по любви, – по тогдашним законам ссыльных супругов из одной губернии и осужденных по одному делу разлучать запрещалось. Жена была немного старше мужа. Благодаря своему стойкому характеру она была тогда более знаменитой революционеркой, чем ее муж, однако в их отношениях это ничего не меняло. Александра Львовна Соколовская считала своего мужа, Льва Давидовича Бронштейна, непререкаемым авторитетом. Спустя два года, после побега из ссылки, он станет Львом Троцким.

В 1901 году у них родилась первая дочь Зинаида, а затем, в мае 1902 года, еще одна – Нина. В августе того же года, по настоянию партии и с согласия жены, Троцкий бежал из ссылки, оставив ее и двух дочерей в деревне, а еще через несколько месяцев – по требованию Ленина – эмигрировал, перебравшись с помощью контрабандистов через австрийскую границу. Начиная с этого момента семья Троцкого фактически распалась.

После революции 1905 года Александра Львовна вместе с детьми вернулась из ссылки. Старшая дочь Зинаида жила у родителей отца в деревне Яновка Херсонской губернии, а младшая дочь Нина – у родителей отца и матери поочередно. Александра продолжила революционную деятельность. Дочери виделись с отцом всего несколько раз, и то мельком, во время второй эмиграции, когда у Льва Давидовича была уже новая семья.

Потрясшие Россию и весь мир революционные бури возвысили творцов революции и принесли им мировую славу. Вскоре началось низвержение и уничтожение многих из них. Почти вся родня Троцкого попала в мясорубку репрессий.

В 1928 году Троцкого сослали в Алма-Ату. Его первая супруга, революционерка Александра Соколовская, сгинула в лагерях для врагов народа. Младшая дочь Нина, тоже революционерка, скончалась от туберкулеза в 26-летнем возрасте. Отец узнал о смерти дочери уже в ссылке. Был расстрелян и его зять, муж Нины, Яков Невельсон. Их малолетнюю дочь забрала к себе бабушка Александра Львовна, однако когда и ее арестовали, внучку поместили в спецдетдом для детей врагов народа, где следы девочки затерялись. Старшую дочь, Зинаиду, притеснениями и гонениями довели до самоубийства. Мужа Зинаиды, Платона Волкова, сначала арестовали и отправили в лагерь, а затем расстреляли. Дочь Зинаиды Александру отправили в концлагерь. Шестилетний внук, Всеволод Волков, остался у деда. Младшего сына Троцкого, Сергея Седова, расстреляли в 1937 году, а его жену приговорили к лагерям. Сестру Троцкого, Ольгу Давидовну, жену Каменева, также приговорили к расстрелу. В 1937 году был расстрелян старший брат Троцкого. В том же году расстреляли племянника Троцкого, Бориса Бронштейна. Старший сын Троцкого, Лев Седов, умер в Ницце. По одним данным, в феврале 1938 года, он, уже поправлявшийся после операции по удалению аппендицита, скончался с признаками отравления, а по другим причиной смерти стала передозировка наркоза.

20 августа 1940 года в Мексике Рамон Меркадер бытовым ледорубом проломил череп Льву Троцкому, после чего он скончался в больнице.

Революция пожирала своих творцов и детей. В живых остался только внук Троцкого Всеволод, который прожил долгую жизнь и даже открыл музей знаменитого деда.

* * * * *

Стоял 1930 год, когда черноволосую девчушку примерно десяти лет привели в специальный детдом в Херсонской губернии. В этом детдоме содержались дети «врагов народа». Фамилию Невельсон девочке сменили, она стала Еленой Новиковой – по фамилии одной из воспитательниц. Имя она выбрала сама. На вопрос директора, нравится ли ей имя Лена, она ответила:

– Да. Там родилась моя мама.

Приблизительно через год ее перевели в детдом такого же назначения вблизи города Николаева, где по большей части содержались ее сверстники. Выделяясь своей стройностью и красотой, Елена Новикова не только умела ухаживать за собой, но и хорошо училась.

Тянулись унылые детдомовские дни. Елена росла и становилась все прекраснее. Она очень привязалась к одной воспитательнице, Нине Николаевне, которая и именем, и своеобразным запахом напоминала ей мать. Замужняя, но бездетная воспитательница тоже очень привязалась к Лене.

Чтобы дети поскорее забыли родителей, дом и близких, в детдомах запрещались любые разговоры на эти темы. Из них хотели воспитать новое революционное поколение.

Но несмотря на эти запреты, Нина Николаевна имела свой замысел. У нее болела душа за свою любимицу, и, поговорив с мужем, Андреем Соколовским, сотрудником местной газеты, она решила ее удочерить, но заранее попыталась осторожно расспросить о родителях.

– Леночка, девочка моя, я сейчас у тебя спрошу об одной вещи, и ты никому не проболтайся, ладно?

– Да, Нина Николаевна.

– Лена, скажи мне, ты помнишь своих родителей, сестру, брата, бабушек и дедушек?

Девочка удивилась такому вопросу воспитательницы, но ответила: – Да, разумеется, я их всех прекрасно помню, Нина Николаевна. Все мелочи, касающиеся не только меня, но и прошлого всей моей семьи, все, о чем я слышала, помню. Рассказать? – спросила она с надеждой.

Нина Николаевна чуть забеспокоилась, однако ответила утвердительно.

Елена точно и ярко описала Нине Николаевне все, что знала о семье, о бабушках и дедушках.

Нина Николаевна сначала слушала с изумлением; поразилась, узнав фамилию деда Елены, а затем горько расплакалась. Ту ночь растревоженные Нина Николаевна и Елена провели без сна.

Утром Нина Николаевна отпросилась с работы на два дня и обо всем рассказала мужу, Андрею Соколовскому. Он был сыном того Александра Соколовского, совместно с которым еще молодой Лев Бронштейн пытался написать пьесу, а затем вместе с ним попал в одесскую тюрьму за революционную деятельность. Александра Львовна, первая супруга Троцкого, доводилась ему тетей. Новость, сообщенная женой, потрясла Андрея Александровича. Отец часто ему рассказывал о своей дружбе с Троцким, о начинающих революционерах, даже хвастался, что начинал деятельность с таким великим революционером и теоретиком революционного движения. К тому же у друзей были родственные связи. Но после того, когда Троцкого сперва сослали, а затем выдворили из страны, разговоры о нем прекратились. Супруги долго раздумывали, как поступить. Семья Троцкого была репрессирована. Хотя никто не знал об этой девочке и ее участи, тем не менее удочерение было связано с риском. Нина Николаевна настоятельно требовала от мужа придумать что-нибудь. Упорство женщины перевесило все колебания. Вместе с этим сохранившееся уважение к Льву Давидовичу и привлекательность девочки тоже повлияли на решение в пользу Лены. Ее удочерение должно было состояться официально, что в те времена случалось нечасто – брать в основном разрешали грудных или совсем малолетних детей. В случае отказа супруги намеревались вызволить ребенка любыми средствами, включая похищение. Сами они были бездетными, что и подтолкнуло их к решительным действиям.

Летом 1932 года тридцать воспитанников и трое воспитателей на крытом грузовике выехали из детдома и направились к ближайшей больнице райцентра – в связи с разразившейся эпидемией тифа директор детдома после долгих склок добился, чтобы детей вывезли на медицинский осмотр.

Дети шумно высыпали из грузовика. Когда они вступили на первый этаж инфекционного корпуса, дежурившая медсестра призвала их к порядку и сказала: – Ну, ребята, готовы? Тогда группами по пять человек поднимаемся к врачу на второй этаж. У кого нет температуры, может сесть на скамейку во дворе. Понятно? – спросила медсестра.

– Понятно! – хором отозвались дети.

Первую группу, в которой оказалась и Елена, сопровождала Нина Николаевна. Когда дети стали входить в кабинет врача, она остановила Лену и шепотом сказала: – Когда выйдешь из кабинета, не спускайся к детям. Вот по той лестнице, – она указала в конец коридора, – выйдешь на задний двор. У дверей увидишь грузовик для продуктов. Там тебя будет ждать мой муж, Андрей Александрович. Сядешь в машину и уедешь вместе с ним. Ничего не бойся и ни о чем не думай, поняла меня?

– Поняла, – ответила Елена.

– А вы? – спросила она, – вы не едете?

– Я приеду попозже. Ну, не задерживайся, иди к врачу.

Врач одного за другим осматривал детей. Осмотрев Лену, что-то записал и сказал ей: – Можешь одеваться и идти.

Пока она одевалась, Нина Николаевна сказала ей нарочито громко:

– Елена, когда спустишься, скажи, чтобы подготовилась следующая группа, – при этом она подмигнула девочке. Лена улыбнулась и тоже подмигнула, как заговорщица. Она бегом спустилась со второй лестницы и приблизилась к стоявшему у выхода грузовику. Дверь оказалась открытой, в кабине сидел Андрей Александрович.

– Сюда, быстрее! – Он подхватил ее и посадил в кабину. – Тимофей, жми. Лена, прячься вниз. – Поместив Елену у своих ног прикрыл ладонями ее голову. Он чувствовал как колотится сердце девочки.

Они выехали со двора незамеченными. Исчезновение Лены заметили поздно, только когда осмотр закончился и все стали готовиться к отъезду. После долгих поисков вызвали милицию. Пока всех допрашивали и составляли протокол, наступил вечер.

– Да куда она денется, – успокаивали воспитателей милиционеры, – или на вокзале укроется, или в порт подастся. Или на рынок, там полно беспризорников.

И в самом деле, в это трудное время по улицам мотались тысячи голодных беспризорников – жертв разрухи и Гражданской войны.

Тем временем грузовик с ценным пассажиром ехал в Николаев. С радостным волнением Елена неотрывно смотрела на дорогу. Для нее начиналась новая жизнь.

В Николаеве Елену привезли в дом младшего брата Андрея Александровича, у которого было двое несовершеннолетних детей.

Из-за побега Лены Нину Николаевну и еще одну воспитательницу уволили с работы за халатное отношение к службе. Нина Николаевна сразу же прихала в Николаев и с рыданиями обняла Елену. Любовь, которую нельзя было проявить в детдоме, вырвалась наружу с особой силой. Лена и Нина Николаевна долго плакали, не выдержал и Андрей Александрович.

Эйфория супругов прошла быстро – оставить ребенка у себя так, чтобы это прошло незамеченным в маленьком городе, было невозможно – обман в любую минуту мог повлечь за собой роковые последствия. У ее новых родителей оставался бы мизерный шанс, не будь Лена внучкой Троцкого. Поэтому Нина Николаевна и Андрей Александрович скрепя сердце решили послать девочку к своим близким в Киев или в Москву – в большом городе она привлекла бы меньше внимания. В итоге договорились отвезти девочку в Москву и поселить в семье старого революционера-троцкиста Николая Приходько, имеющего троих детей. Лето провели в Николаеве, дважды сменив место жительства, а в августе Андрей Александрович оформил командировку и увез Лену в Москву.

* * * * *

В семье Приходько, на Остоженке, девочку встретили очень приветливо. Правду от детей скрыли, сказав, что Лена – дочь их родственника из Одессы. Семья Приходько, состоявшая из пяти душ, сама жила в стесненных условиях, но для Елены все же нашлось место, так что Андрей Александрович вернулся домой со спокойной душой.

В сентябре Елену под фамилией Приходько определили в школу, и ее новая жизнь пошла своим чередом. Училась она хорошо – в первый же год легко справилась с учебной программой и стала лучшей ученицей в классе. На второй год она разом освоила двухгодичную программу и сразу перешла в следующий класс.

Лена быстро привыкла к городской жизни, освоила московский акцент. Только одно обстоятельство щемило ей сердце – о ее дедушке говорили часто, но поминали плохо.

Просмотрев фотографии деда, Лена полюбила его еще крепче, но своими чувствами ни с кем не делилась, понимая, что это было опасно не только для нее, но и для приютивших ее людей. Поэтому в семье Приходько эту тему не затрагивали. Елене не с кем было поделиться ни своей болью, ни воспоминаниями о детдоме. Лена росла духовно сильной личностью, она выглядела гораздо старше своего возраста – и умом, и физически.

Семья Приходько жила не ахти как, но в отличие от иных в те времена недостатка в еде не испытывала. После полуголодного существования в детдоме Елена быстро поздоровела и окрепла. Николай Приходько даже подумывал о том, чтобы сообщить Льву Давидовичу, что его внучка жива и здорова, но сдерживал себя, осторожничал, опасаясь, что письмо может попасть в руки недругов. В конце концов Николай Приходько отказался от этой затеи. К тому же уже начиналась вторая волна охоты на троцкистов.

Тем временем Елена познакомилась с театром, вместе с одноклассниками бывала в кино, не обходила вниманием и музеи. Что касается учебы, то своими успехами девушка удивляла всех. Лена тайно мечтала стать дипломатом и самостоятельно разыскать деда за границей. Его фотографию Елена тщательно скрывала в тетради, где записывала свои впечатления.

Наконец наступила пора, когда у девушек появляются другие мысли. Даже мешковатая школьная форма не могла скрыть юной красоты девушки. Природа наделила ее совершенными формами, все в ней было пропорционально и ладно – изящная шея, белоснежная кожа, черные миндалевидные глаза, благородный лоб, прямой тонкий нос, густые черные волосы, заплетенные в две длинных, до талии, косы. Было невозможно не заметить ее и не выделить из других девушек. Когда объединили мужские и женские школы, парни были в восторге от красоты Елены. Они соперничали между собой и старались добиться ее расположения, но никто не смог завоевать ее сердце. Да и сама Елена не пыталась завязать отношения с юношами, предпочитая казаться полностью сосредоточенной на учебе. Смерть матери она хорошо помнила, а вот о судьбе отца и бабушки ей было мало что известно. Знала только, что они были арестованы, однако не теряла надежды увидеться с ними.

Всем нравились воспитанность и сдержанность Елены. Ее часто приглашали в дом одноклассницы и лучшей подруги Нади, дочери известного партийного функционера. Надин брат со стороны отца, старше ее на десять лет, был спортсменом, с высшим образованием, жил отдельно, но часто гостил у отца и любил баловать сестру. Именно с помощью Александра Елена и Надя имели возможность ходить в театры и кино.

Стоял июнь 1936 года. Учеба только что закончилась, школьники, в предвкушении каникул, оживленно готовились к отдыху. Надя, сказав Елене, что сегодня с ними будет брат, пригласила ее в парк – покататься на аттракционах. Елена спросила разрешения у родителей. Приемная мать, Лидия Сергеевна, разрешила ей идти, но просила вовремя вернуться домой. Елена нарядилась в летнее розовое платье, только что сшитое для нее Лидией Сергеевной, надела гипюровые носки и белые холщовые туфли и побежала по Остоженке к Надиному дому.

У подъезда она увидела машину, рядом с которой стоял Александр, который приветливо встретил Лену.

Когда из подъезда вышла Надя, Александр распахнул дверь машины и сказал:

– Ну-ка, дети, прыгайте в машину.

– Откуда она у тебя, Саша?

– Это машина одного моего друга, и сегодня она в моем распоряжении.

– Вот это да! Молодец, Саша, ты настоящий брат!

Саша гордо тронул машину с места, и они помчались в сторону парка имени Горького, да так лихо, что временами девушки даже повизгивали от восторга.

Когда, досыта накатавшись на аттракционах, Саша повел довольных подруг в кафе на берегу озера, Лена подумала, что это самый счастливый день в ее жизни. И вправду, ничего подобного она раньше не испытывала, после кончины матери радости детства исчезли и больше не появлялись.

В кафе Саша заказал обед. Девушки важно потягивали лимонад, наслаждаясь видом на озеро, по глади которого неспешно скользили лодки. Кругом гулял народ. Жизнь в парке била ключом. К кафе подошли трое молодых мужчин и дружески помахали руками. Девушки удивились, но когда Саша помахал в ответ, догадались, что они были знакомы, – молодые люди приблизились к столу, и Саша поднялся им навстречу. Двух парней он обнял, одному пожал руку.

– Это моя сестра Надя, а это ее одноклассница Елена, – представил он.

Парни вежливо поклонились девушкам.

– Это Игорь, – сказал Саша, указывая на блондина.

– Это Юра, кивнул он в сторону кудрявого парня. Последним Саша представил девушкам высокого брюнета с черными глазами.

– А это Яков, – сказал Саша. – Мы собирались обедать. Может, присоединитесь?

Парни переглянулись.

– А почему бы и нет? – сказал Яков, не сводя глаз с Лены. Было видно, что молодые люди здесь не в первый раз. Они ловко подставили еще один столик, заказали блюда – официант был тут как тут – и уселись рядом. Яков никак не мог оторвать взгляд от Лены. Девушку охватило какое-то странное чувство, ей показалось, будто чья-то рука мягко сжала ее сердце. Не зная, куда смотреть, Лена сначала уставилась на свои руки. Пока Игорь говорил Наде, что помнит ее совсем маленькой, Елена пыталась смотреть на озеро, разглядывать бутылки лимонада на столе, но глаза ее сами собой невольно встречались с глазами Якова. От растерянности она не знала, что делать. Лена опять попыталась смотреть в сторону озера, но не могла сосредоточиться. Она снова взглянула на Якова и покраснела. Ей вдруг стало очень жарко. От пристального взгляда молодого мужчины ей стало мучительно неловко, колени под столом дрожали.

Яков встал, что-то шепнул на ухо Юре и затем громко сказал: – Кажется, нам еще долго не подадут, будет лучше, если мы немного пройдемся.

Он наклонился к Елене и спокойно сказал:

– Может быть, прогуляемся немного? Если хочешь, покатаемся на лодке.

Лена, не поднимая глаз, кивнула в знак согласия и вопросительно посмотрела на Сашу и Надю. Надя кивнула, а Саша поощрительно сказал:

– Погуляйте, пока принесут что-нибудь, только далеко не уходите.

– Далеко нам незачем, будем рядом, так ведь, Леночка? – сказал Яков. – Пойдем?

Лена приподнялась, но ей было трудно встать.

– Тебе помочь?

Яков отодвинул стул и поддержал ее. Они медленно спустились по лестнице. Яков нежно поддерживал девушку и осторожно касался ее локтя.

В молчании они чинно пошли по берегу. Какая-то маленькая девочка весело махала рукой с берега, крича что-то сидящим в лодке своим то ли родственникам, то ли знакомым. Ее звонкий крик отрезвил Лену. Она успокоилась, расправила плечи и выпрямилась. Яков почувствовал перемену в девушке и спросил:

– Часто гуляешь в этом парке?

Лена покачала головой.

– Понятно. Это значит нет. Не так ли?

Лена, опять молча, кивнула.

– Очень хорошо! Я буду спрашивать, а ты кивай мне головой. В знак согласия кивай – вверх-вниз, в знак отрицания – вправо-влево, так? – и Яков демонстративно мотнул головой.

Елена рассмеялась, поняв неловкость своего положения.

– Нет, конечно, ты можешь отвечать мне и смехом… – сказал Яков.

Елена снова кивнула – уже смело и демонстративно.

– Вот так! У нас получится прекрасный разговор. Если хочешь, ты тоже спрашивай о чем-нибудь, посмотришь, как я отвечу. Ну, попытайся.

Лена подняла голову и посмотрела на Якова. Но это был уже не взгляд растерявшейся у стола школьницы, а полный уверенности взгляд девушки, сознающей свою силу. Яков сразу ощутил и силу личности, и теплоту, и нравственную чистоту Елены. Во взгляде девушки читался вопрос, требующий ответа. Якову стало неловко:

– У тебя очень красивые глаза, Леночка. Твой взгляд излучает непорочность.

Они оба потупили взор.

В тот день в душу Елены ворвались новые чувства, они наполнили ее жизнь мечтами и сновидениями. Молодой человек незаметно и быстро стал ее частью, и теперь каждый день Елены начинался и заканчивался мыслями о Якове.