Цитаты из книг автора «Мейсон Карри»

Бетховен вставал на рассвете и, не теряя времени, усаживался за работу. Завтракал он чашкой кофе, которую сам готовил с великим тщанием (ровно 60 бобов на чашку — он отсчитывал их поштучно, чтобы гарантировать правильную дозу). Композитор садился за рабочий стол и писал до двух или трех часов, изредка прерываясь и выходя прогуляться, что укрепляло в нем творческий дух. Вероятно, именно по этой причине в теплое время года он успевал сделать значительно больше.

Еще Патрисия перед работой выпивала чего-нибудь покрепче. «Не затем, чтобы взбодриться, — пояснял Уилсон, — а, напротив, чтобы слегка приглушить рвущуюся из нее почти безумную энергию». Ближе к старости она превратилась в закоренелую пьяницу, которую не всякое спиртное пронимало, и возле кровати помимо кофе и пончиков стояла также бутылка водки — Патрисия протягивала к ней руку, едва проснувшись, и ставила на бутылке пометку, чтобы не превысить дневную дозу. Большую часть жизни она дымила как паровоз, по пачке Gauloises в день. Зато к еде была равнодушна. Кто-то из знакомых отметил: «Она ела только американский бекон, глазунью и хлопья в любое время дня».

Автор психологических триллеров «Незнакомцы в поезде», «Талантливый мистер Рипли» в реальной жизни была таким же одиноким мизантропом, как многие ее персонажи. Творчество было для нее не удовольствием, но одержимостью, в часы простоя она чувствовала себя несчастной. «Жизнь есть только в работе, то есть только в воображении», — жаловалась она в дневнике. К счастью, вдохновение редко покидало писательницу, она говорила, что идеи настигают ее столь же часто, как крыс — оргазм. Патрисия творила ежедневно, обычно по три-четыре часа утром; за хороший день успевала набросать 2000 слов. Ее биограф Эндрю Уилсон описал ее метод: «Чтобы настроиться на работу, она усаживалась в постели, а вокруг — сигареты, спички, пепельница, чашка с кофе, сахарница, тарелки пончиков. Она тщательно избегала каких-либо признаков дисциплины, хотела писать в удобной и расслабленной позе, чуть ли не в позе эмбриона. Она так и говорила, что хотела бы “окружить себя маткой”».

Прозу Вулфа критиковали за избыточность и подростковость, так что, наверное, неслучайно сам характер его работы буквально напоминал мастурбацию. Однажды вечером, в 1930 г., после напрасных усилий вновь обрести тот лихорадочный задор, с каким была написана первая книга «Взгляни на дом свой, ангел», он решил оставить не желавшую продвигаться работу и лечь в постель. Но когда Вулф разделся и встал голым у гостиничного окна, он обнаружил, что вдруг усталость рассеялась и вновь хочется писать. Вернувшись к столу, он проработал до утра «с удивительной скоростью, легкостью и уверенностью». Вспоминая этот момент, Вулф пытался понять, что же способствовало столь благоприятной перемене, и сообразил, что, стоя у окна, бессознательно принялся ласкать свои гениталии, следуя усвоенной в детстве привычке, которая не была вполне эротической («пенис оставался мягким и невозбужденным», — уточнял он в письме другу), но все же вызывала столь «благое мужское ощущение», что пробуждала творческую энергию. С тех пор Вулф регулярно прибегал к этому способу вдохнуть энергию в свою работу, мечтательно исследуя свои «мужские очертания», покуда «чувственный элемент любой сферы жизни не становился более реальным, непосредственным и прекрасным». Обычно Вулф садился писать около полуночи, «подкрепляясь немыслимыми количествами чая и кофе», как замечает один биограф. Поскольку он никогда не мог подобрать стол или стул, удобный для человека его роста (без малого два метра), он чаще всего писал стоя, используя вместо письменного стола холодильник. Он работал до рассвета, прерываясь лишь, чтобы выкурить у окна сигарету или побродить по комнате. Закончив, он выпивал и ложился спать часов до 11.00. Поздним утром Вулф приступал ко второму этапу работы, иногда с помощью машинистки, которая являлась и подбирала разбросанные по кухонному полу страницы — результат

первое утро я хотел поваляться в постели, но она встала, оделась и направилась к письменному столу. “Ты можешь работать тут”, — указала она мне на кровать, так что я тоже поднялся, пристроился на краешке кровати и принялся курить, притворяясь, будто что-то обдумываю. Больше до обеда она не сказала мне ни слова. На обед она отправлялась к Сартру, иногда брала меня с собой. Во второй половине дня она уходила к Сартру, и они три-четыре часа работали вместе. Потом наступала пора для встреч. Ужинали мы вместе, но потом они с Сартром обычно отсаживались в сторонку, и она разбирала с ним все, что он написал за день. После этого мы возвращались домой и ложились спать. Никаких вечеринок, никаких приемов, ничего мещанского — всего этого мы тщательно избегали. Только насущное, простая, незагроможденная жизнь, продуманная так, чтобы ничто не мешало

докладывать своей «второй половине». Утром Бовуар работала в одиночестве, обед делила с Сартром, во второй половине дня оба молча трудились бок о бок в квартире Сартра, а по вечерам вместе отправлялись на политические и общественные мероприятия, ходили в кино или же слушали музыку и пили скотч в квартире Симоны. Клод Ланцман13, бывший любовником Бовуар с 1952 по 1959 г., на собственной шкуре узнал все прелести такого соглашения. Он подробно описывал первый день совместной жизни с Симоной в ее парижской квартире:

Но хотя работа была у нее на первом месте, немалое влияние на повседневную жизнь оказывали и отношения с Жан-Полем Сартром, начавшиеся в 1929 г. и продолжавшиеся до самой его смерти в 1980-м. Это было интеллектуальное партнерство с довольно своеобразной сексуальной окраской — с самого начала Сартр настоял на том, что каждый из них вправе обзаводиться любовниками, однако должен обо всем

е всего ему удавалось сосредоточиться с 7.00 до

Непривычному человеку показалось бы, что Бэкон живет в хаосе. Во всех его студиях царил страшный беспорядок, он ухитрялся обляпать красками стены, мебель была сломана, пол завален книгами, кисточками, бумагами, каким-то мусором. Художник уверял, что опрятность подавляет его творчество. Однако в перерывах между порывами творчества Бэкон жил в роскоши и даже излишестве, по несколько раз в день сытно ел, пил невероятное количество алкоголя, принимал все мыслимые стимуляторы подряд и вообще гулял больше и засиживался по ночам дольше, чем кто-либо из его современников.

11.30, и он старался извлечь как можно больше из этих утренних часов. Поэт не уважал «сов» и приговаривал: «Пусть гитлеры10 трудятся ночами, честный художник этого делать не будет». После обеда Оден обычно возвращался к работе и засиживался до коктейля. Вечер начинался ровно в 18.30, поэт смешивал себе и гостям изрядной крепости коктейль «Водка-мартини». Подавали ужин с большим количеством вина, а после ужина продолжали пить вино и беседовать. Оден ложился довольно рано, никак не позднее 23.00, а с годами еще раньше — около 21.30.