3. Каэр. Ашнара

Каэр предпочитал прятаться в крипте.

Он не испытывал благоговения перед мертвыми, как очень многие в империи. Для него трупы оставались трупами, а память о них – это история. Там, где нет живых, есть тишина и спокойствие, которые порой так необходимы.

Нет наставлений, что и как следует делать.

Помещение было довольно большим, прохладным и очень чистым: императорские гробницы содержались в безукоризненном порядке. Хотя каменный пол оставался неровным, стенные ниши располагались на одинаковом расстоянии вдоль стен. Некоторые углубления темнели гробницами предыдущих императоров, в других мерцали зачарованные грезящими свечи. Точь-в-точь как настоящие, только не истаивают.

Каэр справедливо полагал, что среди грезящих есть те, кто не просто выполняет работу по зачарованию, но и предпочитает делать это… красиво. Потому что у местных свечей даже потеки воска имелись!

Под землей свечи давали немного света, так что крипта укутывалась тенями и полумраком. Каэр устроился на центральном постаменте, сейчас пустом. После смерти императора и свершения всех обрядов над телом его выставляли на всеобщее обозрение. А потом оно лежало именно здесь. Предполагалось, что в крипту приходили прощаться родственники и дворяне. Только спустя время тело с почестями замуровывали в одной из ниш.

Постамент давно пустовал, Каэр подвинул к нему с двух сторон канделябры с зачарованными свечами и подвесил над плечом собственный светильник. Солнечный фонарь походил на часть маяка, зависшую в воздухе. Когда чары слабели, свет угасал, а устройство опускалось ниже, и приходилось отдавать его грезящим для обновления чар.

С точки зрения Каэра, очень непрактично. Но свет действительно был ярким и мощным, а семья Каэра могла себе позволить подобные игрушки. Поэтому его и пускали в крипту – привилегии аристократа.

Правда, сейчас тут почти никто не бывал, и Каэра это полностью устраивало.

Забравшись на каменный постамент, он расположил на коленях папку с листом бумаги и старательно вырисовывал углем береговую линию фехальского побережья.

Вообще-то у картографов имелось собственное помещение в одном из дворцовых зданий, рядом с библиотекой, но Каэр его терпеть не мог. Слишком много людей и шума.

Поэтому он предпочитал брать карты и уходить в крипту, где можно остаться наедине с собой и чертежом в руках.

Он напевал мелодию без слов и так увлекся, что не услышал тихие шаги на лестнице. Отбросил со лба длинную прядь темных волос – мать ворчала, что стоит обрезать, но Каэр упрямо отказывался.

Он любил родителей, но его ужасно раздражало, что они по-прежнему пытаются указывать ему, что делать и как выглядеть. В конце концов, ему уже девятнадцать, в его возрасте император Азурит начал свои завоевания!

Правда, спустя пару лет умер, а империя затрещала по швам.

– Вот ты где!

Едва не выронив уголь (и по чистой случайности не черканув по карте!), Каэр вздрогнул и поднял голову.

– Десять хвостов бездны! Нельзя так подкрадываться!

Девушка рассмеялась и ткнула его в плечо кулаком:

– О, каких словечек понабрался, братец. Что бы сказал отец, если услышал, как ты сквернословишь?

Каэр пробормотал в ответ что-то ворчливое, на миг всерьез представив, вдруг сестра расскажет? Но нет, конечно, она не станет. Да и чего испугался, что отец отругает? Как будто не сам только что рассуждал, какой взрослый!

Каэр вздохнул. Ему нужно что-то весомое, чтобы самому в это поверить.

– Каждый раз удивляюсь, как ты здесь работаешь.

Тишлин огляделась, но без пренебрежения, хотя сама предпочитала шумные залы. В остальном они очень походили друг на друга: среднего роста, темноволосые, с бледной кожей и большими темными глазами. Их внешность называли типично имперской, и мать этим искренне гордилась.

Тишлин завязала волосы тугим узлом, из которого вырывались непослушные пряди, на ней было обычное коричневое платье, как у всех, кто работал в библиотеке. Каэр подтрунивал, что в цвет книг. Он тоже предпочитал простые рубашки и штаны, не так обидно, когда запачкаются углем.

Платья и камзолы они оставляли для официальных приемов.

Тишлин кивнула на каменный постамент для тел, где устроился Каэр:

– Как непочтительно!

– Расскажешь малафисам?

Так называли орден жрецов, который занимался погребениями и смертью. Именно они следили за криптой. И точно сочли бы такое отношение недопустимым. По их мнению, все должны трепетно бояться смерти и любого напоминания о ней.

Тишлин фыркнула и уселась рядом с Каэром. Она тоже не была особенно религиозной.

Старше на два года, она уже занимала важный пост в библиотеке, блистала на приемах и была помолвлена с Эламом Итанисом. Не первым холостяком империи, конечно, даже не старшим сыном рода, но вероятным наследником семьи, к тому же красавцем, богатеем и одним из важных офицеров.

– Если бы ты не прятался под землей, то уже знал последние новости.

– Какие это? – вздохнул Каэр. – Твоя подружка подцепила нового кавалера? Ты нашла очередной заплесневелый том стихов Баодмира?

– Он был гениальным поэтом!

– Извини, – искренне сказал Каэр. Он знал, что сестра обожала поэзию и сама писала отличные стихи. – Так что за новости?

– С утра император вызвал обоих принцев. Говорят, они будут искать Ша’харар.

– Что? Ша’харар?

– Да-да, твой любимый город.

Как он подшучивал над увлечением сестры поэзией, так она не упускала возможности напомнить ему о любви к «пыльным руинам». Каэра очаровывали осколки древних, странные стелы и целые города, до сих пор скрытые под землей и ждущие, когда их разгадают.

– С чего бы? – нахмурился Каэр. – Император не любит ученых.

Что было основной причиной, почему исследования ничуть не продвинулись. А ведь к этому моменту Каэр мог вместо рисования карт изучать древние руины! Если бы кто-то их открыл.

Тишлин пожала плечами:

– Ты же знаешь этих императоров. Что-то он там решил. Главное, они будут искать город.

– Кто сказал?

– Да весь дворец шумит. Младший принц у грезящих, старший сделал запрос в библиотеку. Я решила, ты должен знать.

– Почему?

Тишлин посмотрела на него как на слабоумного:

– Каэр’дхен Ташар! Ты идиот или притворяешься? Это твой шанс. Не ты ли знаешь, где находится Ша’харар?

– Всего лишь догадки, – пробормотал Каэр.

Когда его называли полным именем, он ощущал себя так, будто на его плечи что-то давило. Он не был тем, кого зовут настолько пышно. Юнец-картограф, который всю жизнь увлекался древними руинами и понятия не имел, как вырваться из-под опеки родителей.

Он ведь правда мог помочь. Мысль просачивалась постепенно, как вода сквозь почву проникала в крипту. По капле. Каэр в силах отыскать Ша’харар. Стать частью чего-то… значительного.

Он спрыгнул с постамента, сжимая бумаги:

– Ты права! Я сейчас же пойду к картографам. Попрошу…

– Ты лучший картограф?

Каэр стушевался. Ему нравились карты, он мог часами заниматься ими, сопоставлять… но с точностью у него было плохо, а ценилась именно она, а вовсе не красивая линия берегового залива.

Энтузиазм Каэра как ветром сдуло. Он был слишком юным и совершенно неопытным даже в картографии. Что он скажет? Что с детства изучал всё доступное о Ша’хараре? Что сопоставил все данные старого императора и почти уверен, где нужно искать?

– Они не послушают, – прошептал Каэр.

Тишлин смотрела на него с усмешкой. Самодовольной усмешкой. Она тоже спрыгнула с постамента, весьма изящно, и постучала пальцем по вырезанным на камне символам там, где обычно располагались ноги тела:

– Помнишь, что говорят жрецы? Пять пороков. Среди них и подчинение чужой воле. Не делай такой ошибки и не покоряйся чужим желаниям.

Она повернулась и указала на красивую вязь символов в изголовье:

– А среди пяти достоинств что? Любовь. Её можно использовать себе на пользу.

– Это низко.

– Ничего такого среди пороков нет.

– Всё равно не понимаю, о чем ты. Как я использую любовь, чтобы убедить в своей правоте?

– Потому что убеждать должен не ты.

Вздохнув, Тишлин сказала:

– Иди не к картографам. Иди к Придворному алхимику.

Каэр смутился. Он знал, что сестра сблизилась с Ашнарой Делай, они были почти подругами. Тишлин рассказывала, что старший принц часто бывает у Придворного алхимика, а та, в свою очередь, слишком тепло о нем отзывается.

– Почему ты решила, что там любовь? И что алхимик мне поможет.

– Ты ничего не понимаешь в чувствах, – хмыкнула Тишлин. – Поверь мне, между ними что-то есть. Но принц отрежет тебе язык, если хоть заикнешься о таком. А Ашнара сохранит его в банке.

– Язык мне пригодится, – пробормотал Каэр.

– Покажи Ашнаре свои записи. Она как Придворный алхимик будет участвовать в поисках. Скажи, что я посоветовала поговорить с ней. Она сама донесет это до старшего принца. А даже если нет и мы ошиблись… если Ашнара тебе поверит, ты точно станешь частью этих поисков.

Иногда Каэру хотелось испытывать хотя бы долю той уверенности, что и сестра. Тишлин всегда была такой. Если же что-то из её суждений не оправдывалось, она ничуть не расстраивалась и просто выносила новые. Не переживала, как Каэр.

Вздохнув, Тишлин положила руки на плечи брата и заставила посмотреть себе в глаза.

– Каэр, я желаю тебе только лучшего. Это шанс. Не упусти его.

Он прижал к себе бумаги и подумал, что, наверное, и правда пора прекратить прятаться в крипте. Он уверен, что может больше. Он хочет больше.

Каэр кивнул.

Придворный алхимик Ашнара наблюдала, как слуга обновляет защитные знаки над дверным косяком.

На самом деле это были младшие жреческие служки. Они приходили раз в месяц со своей простенькой лестницей. Ставили её к двери, забирались и рисовали знаки золотисто-оранжевой краской – священной, конечно же.

Ашнара относилась к этому с любопытством. Ей казалась странной сама мысль, что местные жрецы верят, что специальными знаками можно обращаться к богам или отводить глаза темным сущностям. Но кто она такая, чтобы спорить? Куда больше Ашнару заинтересовала краска. После первого обновления глифов она забралась наверх, соскоблила немного, а потом долго изучала.

Оказалось, всего лишь сок златоперника, который рос повсюду в империи, смешанный с глиной и белком.

Ашнара мечтала узнать, такой ли краской жрецы рисуют знаки на тыльных сторонах ладоней. Но вряд ли они согласятся на изучение.

Жреческий служка таких отметок не носил, зато весь измазывался краской. Обычно Ашнара наблюдала за ним с интересом, но сегодня просто молча ждала, когда он закончит.

Агат рядом жевал хлебные лепешки.