– Господи, у всех мужья – нормальные мужчины, а у меня клоун! – воскликнула тетя Соня. – Все, идите все отсюда. Я убирать буду. Наталка, забери брата. И воду надо наносить. Яйца собери – неужели не слышишь, что куры кричат. Они скоро охрипнут, пока тебя дозовутся! И я скоро охрипну! Почему меня никто не слушается? Почему я должна по сто раз одно и то же повторять? Я же не попугай!

– Ты моя птичка, – ласково сказал дядя Давид.

– Наталка, двор подмети, и не так, как вчера! Около деревьев кто листья оставил? Только потом конфеты получишь! Белье с веревок сними! Оно там сколько должно висеть и тебя дожидаться? И запомните, никто со двора не выйдет, пока все дела не сделаете! Я так сказала! Или я не знаю, что сделаю!

Наталка одной рукой подхватила Тамика, а другой успела запихнуть в карман платья несколько конфет со стола. Дядя Давид встал так, чтобы загородить от жены проделки дочери, и даже помогал, пряча конфеты за спиной и тайком передавая их Наталке. Они понимали друг друга без слов. И явно не в первый раз проделывали такой трюк. Под шумок дядя Давид тоже собирался выйти из кухни, но тетя Соня его остановила:

– А с тобой я еще не закончила! – прикрикнула она на мужа.

– Птичка моя, – начал канючить дядя Давид, – я так устал, так устал. Три дня не спал. Я пойду, а?

– Отчего ты устал? Араку пить? Вот пока все не сделаешь, никаких юбилеев, поминок и свадеб! Или я тебе сама поминки устрою! Попрошу у Тамары отвар и в харчо подолью! Ты меня знаешь!

– Птичка, ну что ты так рассердилась? – Дядя Давид попытался обнять тетю Соню, но та сдернула его руку – правда, мягко.

– Не заговаривай мне зубы. Я три дня тебя ждала, чтобы все это сказать!

– Птичка, ну какие юбилеи и свадьбы? Ничего даже не предвидится. Я тебе клянусь, никто не собирается жениться и умирать! Уж я точно знаю! Я весь твой!

В этот момент в ворота постучали. Мы с Наталкой побежали открывать. На пороге стоял мальчик с длинной палкой, которой и стучал по воротам.

– Дядя Давид! – крикнул мальчик. – У дяди Роберта сын родился! Сказал, чтобы ты вечером приходил! Отмечать будут.

Дядя Давид заметно оживился, но тетя Соня взглядом пригвоздила его к стулу.

– Птичка моя, видишь – все как ты хотела. Не поминки, не свадьба, но ведь сын родился! Этого в твоем списке не было. Не могу же я Роберта не поздравить. Он так сына ждал, так ждал. Сама знаешь, три девочки подряд, и вот такой подарок!

– Если ты сделаешь хоть шаг из дома, я за себя не отвечаю! – закричала тетя Соня.

– Птичка моя, ну что ты кричишь, как противная птица, – обнял ее дядя Давид.

Наталка потянула меня за руку, и мы скрылись в доме.

– Не обращай внимания, они всегда так, – зашептала подруга. – Мой папа такие тосты знает, какие никто не знает. Так долго может говорить, никто так не может. Вот его и зовут все. А мама сердится. Слушай, давай сейчас быстро все сделаем и вечером пойдем на плантацию. Мишка и тебя звал.

– Мишка? – промямлила я. – Какую плантацию?

– Орехи! Какие еще бывают плантации? Будем орехи воровать!

– Какие орехи? – Я думала о Мишке, который позвал меня воровать. Может, это считается свиданием?

– Грецкие. Ладно, пойдем в курятник. Яйца соберем.

Наталка подскочила и понеслась по двору. Мне ничего не оставалось, как побежать следом.

В курятнике Наталка по-свойски отогнала петуха и полезла в деревянные ящики, выложенные соломой, в которых неслись куры. Так же бесцеремонно согнав курицу, она доставала яйцо, еще теплое.

– Будешь? – предложила она мне.

– Что?

– Ты что, яйца никогда не пила?

– Нет.

Наталка тяжело вздохнула, но не стала меня спрашивать, не свалилась ли я с луны и как в городе не может быть яиц… Она проворно тюкнула яйцо о край ящика, отковырнула скорлупу пальцем, сделав аккуратную дырочку, и протянула мне.

– Пей, это вкусно. Жаль, соли нет.

Я попыталась выпить яйцо, но у меня ничего не получилось.

– Ты втяни в себя, – посоветовала Наталка.

Сырое, теплое яйцо было действительно вкусным. Даже сладким. Я и не подозревала, что яйца могут быть сладкими. Наталка, удостоверившись, что я справилась с нелегкой задачей, продолжила заглядывать в другие ящички и собирать яйца. Подойдя к последнему, она ойкнула и закричала.

– Котята, котята! Смотри!

На мягкой соломе вместо яиц лежали котята, еще слепые. Они пищали и тыкались друг в дружку носами. Наталка взяла одного и прижала к груди.

– Это Багира родила, – пояснила моя подруга. – Видишь, тут черненькие есть. Ой, мама меня убьет. Надо их спрятать.

– Зачем?

– Как зачем? У нас знаешь сколько кошек? Шесть. И этих четыре. Такие лапочки. Мама ни за что не разрешит их оставить.

– Давай я попрошу.

– Давай! Тебе она точно разрешит. Ой, надо Багиру покормить. Побежали.

Наталка аккуратно положила котенка назад, схватила корзинку с яйцами и побежала к калитке курятника, распугав всех кур по дороге. Наталке и дела не было до того, что бедные птицы бежали со всех ног, теряя перья и кудахтая на весь двор. На летней кухне моя подружка взяла миску со вчерашней похлебкой, накрошила в нее остатки хлеба и вынесла во двор.

– А где кошки? – спросила я.

– Пойдем, сейчас увидишь.

Мы зашли за летнюю кухню, и Наталка поставила миску с едой на землю.

– Кис, кис, кис, – позвала она. И тут же, через секунду, рядом с нами появились все шесть кошек. Я могла поклясться, что их не видела. Они как будто из воздуха появились.

– Вот, это Багира. – Наталка подхватила под живот черную как смоль кошку, которая покорно дала себя чмокнуть в нос. Правда, когда я попыталась ее погладить, Багира выпустила когти и оцарапала меня. – Ешь, тебе еще котят кормить. – Наталка опустила кошку на землю и отогнала ногой других кошек, чтобы Багира могла насладиться завтраком. – Ладно, про котят пока никому. Пойдем двор подметем. – Наталка шагом «полечка» проскакала к сараю и вытащила два огромных веника.

– Выбирай, ты на улице или здесь, во дворе? – спросила она.

– А зачем на улице подметать? – удивилась я.

– Ты что? На улице – самое главное! Чтобы соседки маме не нажаловались.

– Я не знаю…

– Иди на улицу. Там меньше подметать. И вот – возьми хороший веник, а я с этим. Только обязательно до самой дороги подмети. И под лавочкой тоже.

Я взяла веник и вышла за ворота. Начала подметать, уж как умела. Дома у нас пылесосили, так что подметала я не так чтобы прытко, но усердно, как велела Наталка.

Вдруг из ворот выскочила моя подружка, схватила за руку и потащила в дом.

– Что? – не поняла я. – Что случилось? – На Наталке лица не было.

Около дома нас ждала тетя Соня, уперев руки в боки.

– Каринка, скажи, что ты сама согласилась! – прокричала Наталка.

– Что согласилась?

– Подметать!

– Да, я сама, – подтвердила я, думая, что опять всех подвела, раз так плохо подметала, а как хорошо – не знала.

– Господи, что за девочку ты мне послал? За что мне такое наказание? – воскликнула тетя Соня. – Почему ты меня позоришь? Разве я плохо тебя воспитываю? Мало того, что ты с ребятами бегаешь, как какой-нибудь мальчишка, так еще и дома меня позоришь!

– Мне папа разрешил с мальчишками гулять, – вставила Наталка. – Что я, виновата, что с ними интереснее, чем с девочками?

– Только не напоминай мне про своего отца, а то я за себя не ручаюсь! – тетя Соня изобразила руками, как душит то ли дядю Давида, то ли Наталку.

– Что я не так сделала? – спросила я, воспользовавшись паузой.

– Да опять соседки болтают много, – хмыкнула Наталка. – Ты, говорят, больная, ходить не можешь, болезнь у тебя страшная, неизлечимая, а мама тебя выставила за ворота подметать.

– Я не болею, – сказала я.

– Теперь они считают, что я тебя работать за еду заставляю, – ахнула тетя Соня. – Ну что за бестолковые?!

– Вот поэтому я с мальчишками и дружу, – заявила Наталка. – А Каринка не болеет! Она яйцо выпила в курятнике, только не знала, как это надо делать. Но это же не болезнь! А потом мы котят нашли. И Багиру пошли кормить, она же их родила. Четверых. Двое черненьких, один с белой полосочкой, один пятнистый. И Каринка ни разу не заболела! Я за ней следила! Ой! – Наталка присела от ужаса, поняв, что сболтнула лишнее.

– Каких котят? Где? – тут же переключилась тетя Соня.

– В курятнике, – промямлила Наталка. – Мам, только не топи их, пожалуйста. Пусть останутся. Они такие хорошенькие, такие маленькие. Как Багирка, точь-в‑точь. Мамочка, я все-все буду делать, только не топи их.

– Как это – топить? – подала голос я.

– О господи! Наталка, что ты со мной делаешь? Знаешь что? Я тебе скажу – ты мне руки выкручиваешь! И позоришь на все село! – закричала тетя Соня и выхватила у нее веник. – Я тебе сто раз говорила, что мы не можем больше котят оставлять.

– Мамочка, не надо! Пусть дядя Жорик их не топит! Помнишь, как в прошлый раз Багирка ходила и звала котят. Даже есть отказывалась! Ты сама ее жалела и говорила, что больше ни одного котенка у нее не заберешь! Пожалуйста, не отдавай котяточек! Багирка плакать будет. Помнишь, как она мяукала, как их искала? Ты говорила, что у тебя сердце из груди выскакивает!

– Что ты со мной делаешь? Хочешь, чтобы у меня опять сердце выскочило? Думаешь, мне котят не было жалко? Или я не мать? Что ты такое обо мне думаешь? Что я злая? Еще скажи, что я тебя плохо воспитываю! Зачем ты Каринку за ворота отправила? Мало мне разговоров про тебя, теперь еще и Каринке достанется! А кто виноват? Я виновата! Одну девочку не могу воспитать, теперь над второй издеваюсь! Вот что про меня говорят! – тетя Соня, утирая слезы, бегала по двору за дочерью, пытаясь достать ее веником.

– Мамочка, – Наталка скакала по двору, как горная козочка, проворно увертываясь от попыток матери шлепнуть ее по попе веником, – ну что ты так волнуешься? Каринка здоровая, а котята много есть не будут.

– Мне соседки сказали, что я больную девочку работать заставляю! Что мне ребенка доверили несчастного, а я о нем не забочусь! Все уже сказали! Никто не промолчал! Она же веник держать не может! Ты куда смотрела? А теперь ты говоришь, что я котят голыми руками могу убить! Да как тебе не стыдно так думать!

– Я умею держать веник! – заплакала я. Мне стало обидно и за себя, и за Наталку, которая дала мне лучший веник и легкую работу, взяв себе тяжелую, и за котят, которых должны были утопить. – Тетя Соня, пожалуйста, не бейте ее, это все я. Я научусь. Обещаю.

– Кариночка! Зачем же ты плачешь, девочка? – остановилась тетя Соня. – Да разве тебя кто-то ругает? Разве ты виновата? Тебе больно где-то? – Тетя Соня бросила веник и склонилась надо мной. – Девочка, ну что ты? Я же не со зла! Ты так из-за котят расстроилась? Да оставлю я вам котят! И подметать тебя Наталка научит, если захочешь. Только не плачь.

Я не могла остановиться, слезы лились сами по себе.

– Мне не больно, а обидно, – призналась я, – и стыдно.

– Разве от этого плачут? – ахнула тетя Соня.

– Тетя Тамара говорит, что можно плакать от обиды, – сказала Наталка, – а то все обиды скопятся, как камни в груди, и задавят тебя. И ты умрешь.

– Нельзя у нас женщинам плакать. Понимаешь? – Тетя Соня погладила меня по голове и вытерла мне лицо фартуком. – Иначе все глаза выплачешь, и потом плохо будет, когда горе настоящее случится. Захочешь плакать, а не сможешь – слез не останется. Тогда совсем тяжело станет. От невыплаканных слез умереть можно.

– Это мальчики не должны плакать, – сказала я.

– Нет, девочки не должны плакать. – Тетя Соня взялась заплетать мне косу. – Девочки должны быть сильнее самых сильных мальчиков. Вот если я заплачу, что будет? Тамик испугается и тоже будет плакать. Наталка заплачет. Ты испугаешься. Пока мы плакать будем, кто делами по дому займется? А если еду готовить без настроения, то она вся горькая получится. Как будто перцем посыпанная и кислая от соли. Слезы ведь горькие и соленые. Захочешь пирог испечь, так тесто не подойдет, если о другом думать будешь. А потом? Придет дядя Давид домой, увидит, что ему никто не рад, что все плачут, и что он сделает? Обидится, конечно. Ему будет неприятно. Да еще еда – горькая и кислая. Он тоже расстроится. Будет думать, что из-за него все плачут. Тогда зачем делать так, чтобы все плакали и расстраивались? От женщины все зависит – и дом, и еда, и настроение. Так что не надо плакать. В доме должно быть радостно. Еда должна быть вкусной. А девочки и женщины должны улыбаться. Когда девочка улыбается, сразу красивой становится. А если плачет, то у нее нос распухает, глаза. Никто на такую даже не посмотрит. Женихи будут стороной дом обходить.

– А как же царевна-несмеяна? – уточнила я.

– Так она царевна, – улыбнулась тетя Соня. – И еще неизвестно, как они дальше жили. Рассмешить девушку – это полдела. А вот мясо в дом привезти, уголь достать да шифер положить – тут настоящий мужчина нужен.

– А соседки про вас будут из-за меня плохо говорить, – хлюпала носом я.

– Ничего, все успокоится, соседки поговорят да новую тему найдут. Ты только за воротами больше не мети. Лучше посуду мой или курам корм задай. Наталка тебя научит. А если не хочешь, то найди себе занятие по душе – можешь грядки полоть. Вот я очень люблю цветы сажать. Сразу успокаиваюсь. Видела, какой у нас палисадник красивый? Цветы меня очень успокаивают – посажу кустик, прополю, и сразу на душе хорошо. Захочешь, я и тебя научу цветы сажать.

– Мне все нравится, – сказала я.

– Вот и умница, – обрадовалась тетя Соня и прижала меня к себе. – Бедная, бедная девочка. Ничего, вот тетя Тамара придет, еще заговор прочитает, траву даст, и ты поправишься. Все хорошо будет. Все хорошо.

– Мам, а что с котятами? Мы их правда оставляем? – спросила Наталка, выбрав самый удобный момент. Тетя Соня, которая сидела на коленях и гладила меня по голове, никак не могла бы решиться утопить бедных-несчастных новорожденных котяточек. Расчет оказался верным.

– Сама будешь их кормить. И чтобы в курятнике я их не видела! – заявила тетя Соня.

– Птичка моя, а что случилось? Что за переполох? Если опять Наталка, то не ругай ее! – Из дома вышел дядя Давид в белой отутюженной рубашке и парадном костюме.

– И чтобы два, нет, три ряда салфетки связала! – велела тетя Соня, решив не посвящать мужа во все бытовые подробности. – И ты, Карина, тоже!

Мне кажется, именно в этот момент тетя Соня решила для себя, что у нее не одна дочь, а две. Я же была совершенно счастлива оттого, что меня теперь считают своей и не делают скидку, не жалеют и тоже наказывают. Ведь я была виновата – плохо подмела за воротами.

Наталка застонала. Мы пошли на зимнюю кухню, которая в летнее время служила гладильной, подсобкой и кладовой.

– Кто сказал, что девочки должны вязать и шить? Кто это придумал? Терпеть не могу! – возмущалась Наталка, усаживаясь на низкий стульчик.

– Давай я за тебя свяжу, – предложила я.

Вязание крючком мне давалось легче, чем подметание. Только я боялась признаться Наталке, что мне это еще и нравилось. Моя подружка с радостью отдала мне свое вязанье и принялась сооружать что-то непонятное. Она взяла длинную нитку, булавку и, порывшись в кармане платья, достала железную гайку. Продела нитку сквозь ушко булавки, примотала на один конец гайку, измерила, отрезала.

– Что ты делаешь? – не выдержала я.

– Как что? – удивилась Наталка. – Мы же сегодня за орехами идем, ты что, забыла? Только маме скажем, что в классики будем прыгать.

– Хорошо, – ответила я, хотя в классики я прыгать умела и была бы не против провести вечер именно за этим занятием.

– Смотри, – Наталка показала готовое устройство. – Это для сторожа. Там сидит дядя Жорик, он вообще-то добрый, только нервный. Правда, когда котят топит, он злой. А так – нормальный. Иногда из ружья стреляет. Правда, не по-настоящему. Мишка говорит, что дробью, а другие ребята – что солью с перцем. Если в попу попадет – месяц ходить не сможешь! Только я не знаю – правда это или враки. Никогда дядя Жорик в нас не попадал. Стрелял часто, только он мазила. И вот – держи.

Наталка протянула мне наволочку и длинную веревку, как канат.

– Зачем это?

– А как ты будешь орехи собирать? – удивилась моя подружка.

– Срывать с ветки.

– А до ветки ты как достанешь?

– Не знаю.

– И куда ты орехи положишь?

– В карман.

Наталка прыснула от смеха.

– Веревку забрасываешь на нижнюю ветку, вот так, – она изобразила, как забрасывает, – подтягиваешься по ней и уже с ветки лезешь наверх. Наволочку нужно к поясу привязать, только покрепче. Вот так, – она затянула мне наволочку, сделав удобный мешочек спереди. – Потом все орехи поделим поровну. Жаль, нельзя потренироваться, мама увидит. И не наряжайся, как на первое мая. У тебя есть какие-нибудь штаны?

– Белые, – промямлила я.

– Ладно, мои наденешь. Только сверху юбку, чтобы мама не заметила. Поняла?

– Да.

– Ничего себе! Ты довязала? Я бы так быстро не смогла. – Наталка посмотрела на салфетку, которая заметно прибавила в окружности. – Теперь пойдем белье выкрутим, и все!

Наталка подскочила, скомкав две связанные крючком салфетки, которыми я не могла налюбоваться. Если честно, я хотела сидеть и спокойно вязать, а не готовиться к краже орехов. И вправду, почему Наталка такая неугомонная?

Но мне пришлось бежать вслед за ней во двор – к постоянному бегу на короткие дистанции я начала привыкать. Наталка в это время выволакивала из сарая что-то большое и громоздкое.

– Ой, это же стиральная машина! – радостно воскликнула я.

– Ну да, – ответила, пыхтя, моя подружка.

– А почему тетя Соня на руках стирает?

– Мама говорит, что на руках быстрее и надежнее. Все пятна отстирываются. А в машинке белье только туда-сюда мотается, а толку никакого. Давай ты будешь белье держать, а я крутить.

Мы отжимали белье на двух валиках, которые были прикреплены к стиральной машине. Я держала простыни и полотенца, просовывая их между двух валиков, а Наталка крутила ручку. Потом мы развесили белье на веревке – моя подружка говорила, что за лишнюю складку мама заставит нас вязать по три ряда.

– Мам, мы все сделали, можно, пойдем гулять? – залетела Наталка в дом.

– Что ты орешь? Тамик только уснул, – прикрикнула на дочь тетя Соня.

Мы проскочили в комнатку, где я надела вытащенные Наталкой из шкафа штаны и майку, а сверху подруга натянула на меня юбку.

– Сойдет, – подвела итог она.

– Я похожа на пугало. Если он меня такой увидит… – промямлила я.

– Подожди, волосы заколи. Если в ветки попадут, лысая будешь, – заявила Наталка. – А теперь надо тихо улизнуть, а то мама заставит за хлебом бежать.

Моя подружка посмотрела на окно с ободранным подоконником. Судя по застарелым и въевшимся в краску следам грязи, она не раз и не два пользовалась этим путем для отступления.

– Сможешь вылезти? – спросила она меня.

– Не знаю, – честно призналась я.

– Ладно, давай через дверь, – решила Наталка.

Мы по стеночке прошли мимо большой комнаты, в которой тетя Соня укачивала Тамика, и выскочили на кухню, где столкнулись с дядей Давидом.

– Ой, пап, напугал, – выдохнула моя подружка.

– Это вы меня напугали – выпрыгнули! – Дядя Давид схватился за сердце. – Я уж думал, это мама. А вы куда собрались?

– Орехи воровать у дяди Жорика, – не стала скрывать Наталка.

– А сторожок взяли? – деловито уточнил дядя Давид.

– Вот. – Наталка показала булавку с ниткой и гайкой.

– Молодец, вся в меня! – Дядя Давид рассмотрел приспособление и остался доволен.

– А ты куда? – спросила Наталка.

– К дяде Роберту. Забегайте, там торт будет.