Пленница

Не спеша продолжается элегантный прустовский эксперимент (мы уже на пятом его этапе, дело, по всей видимости, движется к закономерному финалу истории): талантливый, гениальный даже француз со всей скрупулезностью поистине любознательного человека исследует мир высшего света и европейской аристократии. Мир знати. Мир ушедший, далекий, мир столько же прекрасный, сколь и безобразный, если вглядеться повнимательнее...

Опасный и захватывающий дух эксперимент чуть ли не сразу вышел из-под контроля, стоив репутации самому исследователю: от Пруста тогда отвернулись многие узнавшие в его книге себя. Нарисованные классиком для читателей образы были неприятны и грубы, откровенны и выпуклы, узнаваемы и часто мерзки. Писатель явно не из тех, что приукрашивает действительность, льстит прообразам своих персонажей или витает в облаках, признавая черное белым. О нет: за всем этим - точно не к Прусту, проходите мимо, если желаете перечисленного. Он не собирается развлекать читателя досужими байками. Подобно хирургу, он вскрывает нарывы, обнажая язвы и опухоли - деньголюбство, стяжательство, снобизм и тщеславие, желание поражать всех без разбору, откровенную глупость, которую не зашторишь ничем - упорно будет пробиваться на свет божий, ставя в неловкое положение всех, но только не ее обладателя...

Мы прекрасно видели все означенное в прошлых (с первой по четвертую, если быть точнее) сериях этого увлекательного проекта под заманчивым названием "В поисках утраченного времени". Так чем же удивит нас - зрителей, поклонников, читателей, последователей - автор на сей раз? Осталось ли что-то в закромах его сокровищницы фантазий, задумок и идей? Риторический вопрос: конечно же, и немало всего. Нам вновь предстоит увлекательное путешествие - в мир французских гостиных с их прекрасными дамами в очаровательных шикарных туалетах и в мир чувствительной души, мир тяготящих сомнений, одичалой ревности, беспросветного одиночества и беспощадной любви...

Толику света хочется увидеть в этих двух мирах - в мире вещественно-материальном и сфере духовного. Разочарованный Пруст - увы и ах, любезный читатель, дошедший уже до пятой книги многотомного цикла, - возможности этой нам не предоставит: над экспериментом он не властен... Он показывает лишь то, что есть, наличествует, а не то, что хотелось бы прочесть и увидеть воочию открывшему саму книгу...

Хотелось - про робкие проблески чувства (в прошлых книгах серии они ведь действительно зарождались, не казались фантомом), про уважение к женщине, про следование принципам и убеждениям, про волю к жизни, про дело, заставляющее просыпаться утром с горящими глазами, про любовь к искусству, желание делать мир лучше, про философию...

А получила - довольно мрачный роман, тяжелый, сразу придавливающий хрупкого читателя (меня) своей безысходностью, воспевающий ревность как начало начал даже при полном отсутствии любви, что странно, конечно... Получила книгу, где унижение другого возведено в абсолют и оправдывается собственными потребностями и якобы грехами другого (философия проста и незатейлива, но оттого не становится менее жестокой к субъекту унижений и страданий: ты плохой, так мучайся, получай еще больше боли). Получила историю деградации, когда из скромного восторженного юноши, увлеченного искусством, литературой, философией, жизнь в лице этого нестерпимого высшего света (о, как он все-таки мечтал туда попасть, помните? Вначале - в дом Свана, затем - в особняк герцогини Германтской) лепит бездельника, праздно проводящего дни и ночи, основным занятием которого становится мечтать о все новых женщинах и придумывать новые унижения для той, что сейчас делит с ним кров...

Грустно разочаровываться в людях, особенно друзьях, что в жизни, что в литературе. Меня ведь он действительно тогда - в первых книгах прустовского цикла - восхищал, этот робкий поначалу Марсель, желающий докопаться до сути жизни, не принимающий ничего на веру, упрямо ищущий собственный путь в жизни, свой круг общения, свое подлинное "я", только-только формирующий свои взгляды, убеждения, принципы. И как печально видеть, как рассыпаются в прах последние на наших с вами глазах. Он смеялся над черствостью и равнодушием, немилосердностью прочих, почитая себя как за человека, стоящего выше их: мол, он-то умеет быть равным со всеми, умеет быть деликатным - не то что эти противные Вердюрены или Шарль, что уж он-то точно умеет быть человечным, этот начитанный в прошлом мальчик, жадный когда-то до книг, знаний, предметов искусства.

Он чувствовал некое превосходство над высшим светом, пока свет не поглотил его, сделав таким же - пустым, бездушным, несострадательным, жестоким...

Повторюсь, как и в той, предыдущей своей рецензии (на прошлую книгу серии): я не симпатизировала никогда этой легкомысленной, чуть взбалмошной особе, Альбертине, отнюдь. И тем не менее я не могла не сочувствовать и не сопереживать девушке в данной, пятой, книге. Как выяснилось (ах, лучше бы не выяснялось вовсе!), Марсель действительно умеет быть жестоким и нечутким, что наглядно продемонстрирует собственными поступками, выходящими за грань морали и приличий.

Эксперимент вновь выходит из-под контроля, раз уж мы посягаем на самое главное - ведущего персонажа. Ну что ж, а Пруст никогда и не обещал скрывать от нас правду, сколь горькой бы она ни была. Смиримся и читаем дальше, наслаждаясь переливами слога и стиля, возмущаясь поведением персонажей, наивно уверенные в том, что где-то там - в самом конце - обязательно забрезжит свет. Если не любви, то хотя бы надежды...

 Это было никак. Пространные расуждения, ненужные воспоминания, не имеющий ничего общего с сюжетом. Я практически продиралась сквозь всю эту "воду". Мне кажется, что из книги мог бы получиться неплохой рассказ, есди бы автор оставил только процентов 30 от основного текста и убрал бы кучу ненужных персонажей.

Отдельный минус - это отсутствие диалогов. Как? как так можно-то? Уж не знаю, о чём думал автор, но диалоги бы явно сделали эту книгу лучше. ФЯ заметила, что это распрпостраненное мнение, т.к. у некоторых встречается  то же замечание.

Может я что-то упустила или не поняла, или же поняла, но не так... но особых чувуств и любовной линии я тут тоже не разглядела. Такое ощущение, что герои мучаются и страдают, не понимая, как бы вообще "отделаться" друг от друга. 

В принципе, я допускаю такой вариант, что Пруст - не мой автор, и кому-то может бесконечно нравиться его творчество. Как говорится: на вкус и цвет...

К пятому роману Пруст стал словно родной. Те же герои, те же пышные гармоничные фразы в великолепном переводе Франковского, та же Belle Époque до боли знакомая по романам начала прошлого века, автобиографическом произведении Хэма или относительно новым фильма Вуди Аллена и Клода Миллера. И словно в пандан рассуждениям главного героя:

«Если бы не так поздно, милая, — говорил я ей, — я бы это вам показал у всех писателей, которых вы читаете, пока я сплю, я бы вам показал у них такое же однообразие, как и у Вентейля. Его типичными фразами, которые вы начинаете различать не хуже меня, милая Альбертина, как в сонате, так и в септете и в других произведениях, являются, например у Барбе д'Орвильи, некая скрытая реальность, выдаваемая каким-нибудь вещественным признаком, физиологическая краснота Порченой, Эме де Спанс, Клотты, Кармазиновой Занавески, старинные обычаи, старинные нравы, старинные слова, редкие старинные профессии, за которыми таится Прошлое, устная история, сочиняемая захолустными пастухами, благородные нормандские города, пахнущие Англией и миловидные как шотландские селения, причина несчастий, против которых ничего нельзя поделать, Веллини, Пастух, одно и то же ощущение тревоги в том или ином отрывке, идет ли речь о жене, ищущей своего мужа в «Старой любовнице», или о муже в «Порченой», объезжающем пустошь, и о самой Порченой, выходящей от мессы. Роль таких типичных фраз Вентейля исполняет далее геометрия каменотеса в романах Томаса Гарди».

Пруст сам повторяется. Интриги маленького диктаторского клана Вердюренов, словно переродившиеся со времен Шарля Свана и Одетты де Креси. Любовные линии Мореля и Шарлюса, Марселя и Альбертины. Но как мы видим герой не Сван. Он сам установил авторитарный режим в отношениях к свой пассии и неминуемо привел их к краху. Альбертина, конечно, легкомысленна и сильно напоминает Одетту, но затворничество, навязанное Марселем, ограничение свободы, приведшее впоследствии к охлаждению героя, по сути зло. Для ревнивого и эгоистичного героя его пассия всего лишь игрушка, кукла (как в пьесе Ибсена), светившаяся красками, пока была не укрощена, и, вмиг потухшая, когда повиновалась.

Пожалуй, один из лучших романов цикла.