По дороге в Загорск
Понимаешь невольно,
Что осень
Затеряла июньскую удаль
И августа пышную власть.
Что дороги больны,
Что темнеет не в десять,
А в восемь…
Что тоскуют поля
И судьба не совсем удалась.
Евгений Блажеевский
По дороге в деревню Махра, что за Лаврой, можно ехать по-разному.
Можно ехать по Ярославскому шоссе, пулей через Загорск (ныне Сергиев Посад), а там на разбитое напрочь Угличское шоссе и поворот на Махру
А можно старой Ярославской дорогой, проезжая Тайнинку, Мытищи, Пушкино, Софрино, Голыгино, Хотьково, Радонеж, Воздвиженское, а там уже блестят купола Лавры.
Я всегда езжу по старой дороге. Уж больно интересны эти села, ныне уже городки. Да как не интересно!
Вот первое село, Тайнинское. Уже XXI век, а пожилые бабки до сих пор с какой-то гордостью рассказывают про бесчинства Малюты Скуратова. Показывают у Яузы ямы, в которых Малюта пытал врагов государя. То есть Ивана IV. Иначе – Грозного.
А прекрасная церковь Благовещения Божьей Матери. Я как-то зашел. Пустота. Запустение. Все вырвано, разрушено. Вот те и СССР. Не думал я, что через 10 лет все вернется на круги своя и церковь будет восстановлена. А секретарь Тайнинского горкома КПСС будет крестить там внуков и принимать причастие.
Но вот поистине высокой драматургии действо. Июля 1605 года в селе этом срочно поставили роскошный шатер. Осетров, икры, дичи, птицы приготовили изрядное количество. И – шепот: «Едут, едут. Пади, пади…»
И приехала, вернее, привезли царицу-инокиню Марфу – якобы мать Лжедмитрия. Лжедмитрий вбежал в шатер и был у царицы долго. Вышли они вдвоем, Марфа плакала и признала, конечно, Лжедмитрия сыном. Да как не признать. Дело государственное, да время страшное. Уж точно сказали верно царице Марфе, что удавят ее на раз, ежели что не так.
Вот какой интересный поселок – Тайнинское. И вообще, коли едешь по старой Троицкой дороге – мы ее еще называем «тропа Хо Ши Мина», какие истории российские вокруг. Только притормаживай.
Далее за Тайнинской теперь уже огромный город – Мытищи. А было-то всего ничего – сельцо с мытным двором. В избе мытной брали пошлину (мыт) с возов, что везли в Москву провиант да всякую всячину. Вот и появилось название – Мытищи. Мытищи поили Москву прекрасной родниковой водой. А императрица Елизавета Петровна любила здесь отдохнуть да с простыми девками попеть и хороводы поводить.
Вообще, вся эта дорога до Загорска, ныне Сергиева Посада, сплошная история российская. Да какая!
За Мытищами – Пушкино. Еду и смотрю, вот, может, здесь, на обочине разбитого, пыльного шоссе казнили знаменитого князя Ивана Андреевича Хованского.
Далее еду вдоль села Братовщина. Чудесные, заброшенные, но хоть не сломанные церкви. До сих пор держатся, а вскорости будут восстановлены церкви Благовещения и Покрова Пресвятой Богородицы. Построила их императрица «престрашного зраку» Анна Ивановна.
А вот и город Софрино. Близ него, проезжая под мостом деревни Голыгино, все постоянно живущие притормаживали. Еще бы – стародавняя легенда рассказывает, что души князей Хованских, которых затоптали в гати под селом Голыгино, стонут и требуют праведного суда да возмездия. А сам князь Хованский, коли кого встречает, кланяется и вместо шапки снимает голову.
Вот какие чудеса. А может, и не чудеса вовсе.
В эту поездку я мимо. Мимо, вдоль Покровского монастыря в Хотькове, мимо Радонежа, где проживал преподобный Сергий, мимо чудной церкви Преображения Господня въезжаю в Загорск – Сергиев Посад нынче.
Что рассказывать про Лавру. Все десятки раз описано, рассказано, сфотографировано. Но всякий раз меня поражает несколько вещей. Во-первых, как Лавра могла устоять во времена тотального погрома церквей и не отдала главного, за чем охотилась советская власть, – ценностей. По-прежнему бережно хранится Евангелие XIII века в золотых окладах с драгоценными каменьями. Золотые посохи митрополитов.
В ризнице удивительная монета – один из серебряников, цена за предательство, которое так изменило мир.
Проехал я Лавру и выезжаю на Угличское шоссе. Прямо по нему в 60 км Калязин. А там и Углич недалеко, где погиб мальчик Дмитрий. Который через несколько лет превратится в «царевича Дмитрия».
Но на шоссе справа приблизительно в 6–7 км от Лавры стоит заброшенное сельцо Деулино. Село заброшенное, да церковь оригинальной формы. Во время советской власти – скотный двор. Однако село прославилось. И теперь уже на века. Ибо в нем в 1618 году был заключен мир с поляками. «Вот ведь как далеко зашли, а все бранят Россию», – думалось мне, когда я любопытствовал осматривать церковь, осторожно ступая мимо навозных куч. Да что говорить. Скотный двор, одним словом.
А нравы были интересные, Послы, что мир должны были заключать, два раза дрались, нещадно таская друг друга за бороды. Только на третий мир заключили: королевич Владислав отказался от требований на российский престол.
Моя поездка в деревню Махру, куда я наезжаю раз приблизительно в 2–3 месяца, – это путешествие по российской истории. Да какой! То Петр прячется в Лавре, то Лжедмитрий оказывает преувеличенные почести своей матери – царице Марфе. Вот так, объезжая колдобины Угличского шоссе, я проехал село Иудино. И не могу не затормозить у церкви. Она интересна вот чем. Во-первых, ее не сломали и не разобрали на кирпичи (например, для коровника). Во-вторых, колокольня ее, когда-то, очевидно, покрашенная в голубой цвет, сильно наклонена. Совсем как башня в городе Пизе. Бабки, которые, конечно, все знают, рассказывали мне, за что деревня получила такое неблагозвучное наименование – Иудино. Мол, в стародавние времена у мельника (как, впрочем, у каждого мельника или станционного смотрителя) была дивной красоты дочь. Как водится, ее полюбил проезжавший в Углич по службе князь Лобанов-Ростовский. И конечно, бедная девушка понесла. А князь этого не знал. И девушке пришлось испить позор и от деревенских, и от батюшки. И прослушать жесткие увещевания от попов местных. Окончилась вся эта история, как обычно в феодальные времена, печально. Князь Лобанов-Ростовский, узнав о рождении мальчика, приехал и востребовал ребенка к проживанию в своем имении. А девушка с мальчиком спряталась в лесу, где находился скит старого монаха-схимника.
Но князь на то и князь, чтобы все было, как он желает. Конечно, нашелся из крестьян алчный и выдал князю место проживания девушки. Служба князя поехала, мальчика отобрали, а девушка с горя жизнь окончила.
Но! Стали сельчане мужика-предателя корить. Да лет через 15 приехал в село молодой корнет – князь и все допытывался про эту печальную историю. Узнав все от бабок, естественно, нашел двор предателя и… нет, не думайте, ничего такого не сделал. Просто передал ему тридцать монет серебром. Но и староста, и весь народ сельский, и сам мужик поняли, что это за награда такая от князя – тридцать серебряников[9].
Через неделю после отъезда молодого князя удавился этот крестьянин. Да не где-нибудь, а на колокольне. И вот чудо, как говорят бабки. Не выдержала колокольня удавленника да и наклонилась. Аккурат в ту сторону, где он, этот крестьянин, с жизнью расстался.
Следствие вели почему-то военные, быстро. А губернатор приказал село именовать Иудино. Так и осталось. И при советской власти.
Дальше по дороге было несколько деревень, ничем не примечательных, кроме, пожалуй, колхозной разрухи.
Вот я и доехал до деревеньки Махра. Недалеко красивая река Дубна. У оврага высохшая река Махрянка. Я – приехал.
Почему меня эта заброшенная деревенька так заинтересовала? Причин к этому несколько.
Первая, главная, церковь Рождества Богородицы. В советские времена церковь была заброшена совершенно. Входи, кто хочет. Я и входил. И однажды, любопытствуя, увидел в углу маленькую дверку. Конечно, железную. Заваленную разным хламом. Рассохшимися бочками, остатками поломанных саней, какими-то железяками от жнейки. В общем, полное безобразие.
Во мне проснулся мальчишка. Я решил дверь эту открыть и подземелье исследовать. В поисках, естественно, церковных ценностей.
Вторая причина моего интереса к сельцу Махра – проживающая здесь многие годы старая дама. Она была француженкой, и меня все интересовало: как это француженка, а живет вот в Богом забытом месте. Одна. А кто помогает?
Когда-то Махра была зажиточным селом. Через полноводную реку Махрянку сплавляли грузы. И климат был подходящ – кормилось село огородами да другим нехитрым крестьянским производством. Хотя попробуй поработай в поле. Или помолоти хлеб. Либо картошку высади-собери. Тогда и поймешь все про нехитрый крестьянский труд.
Но как подтверждение зажиточности села – церковь Рождества Богородицы.
Сейчас же село в полной разрухе и запустении. Летом я бродил по заброшенным огородам, собирал ягоду – малину да смородину. Под ноги катились дички-яблоки, словно просили – не бросай же нас, собери. Ведь это вы, люди, ответственны за все. Что нас приручили. И бросили. Вот мы и мельчаем, дичаем и скоро совсем на нет сойдем.
Мне становилось стыдно, и я дички собирал. Потом варил их дома, и получался кислый компот Кислый-то кислый, а пить как хорошо. Вечером. Догорает печка. Что-то потрескивает. Лампа керосиновая немного чадит. Нужно бы стекло почистить да фитиль подрезать.
Я вспоминаю годы сибирские, военные. Когда, помимо еды, важнейшим делом мамы было сохранение стекла керосиновой лампы. Не дай Бог разбить. Тогда – без света. Ибо стекла для ламп в ту пору в Сибири не было вовсе.
Да и сейчас, в округе Махры, поди сыщи стекло для керосиновой лампы. Хорошо, керосин в лавки завозят достаточно постоянно.
И как в каждой наполовину заброшенной деревне, было много пустых домов. Хотя эти избы домами уже можно было назвать с большой натяжкой.
Я постарался поселиться поближе к церкви. Нет, не давала покоя моему сохранившемуся мальчишескому воображению железная дверь, ведущая в, ясное дело, церковные подвалы. А там уж только ищи!
И еще. Близ церкви жила пожилая, даже очень пожилая дама. Домик у нее был ухоженный. Сама она совершенно не походила на одиноких деревенских старушек. Подтянутая. Причесанная.
Деревенские бабки завистливо ее называли «хранцуженка». Но при встрече все ей почтительно улыбались: «Здрась-те, Марь Иванна. Как здоровьичко?»
Марья Ивановна отвечала приветливо, но дистанция чувствовалась.
Я как-то бабкам и сделал замечание. Мол, чего же вы ее поругиваете, а как видите, так вроде бы и лучшие подруги, такие, что дальше некуда.
Объяснение бабок меня озадачило. «Дак как же иначе, Маркел. (Это они так меня называли.) Она же барыня, княгиня».
Вот вам и победа советской власти над классом помещиков. Это в газетах – победа. А в деревнях – полный вам «решпект». Не удержусь процитировать рассказ Ольги Вербицкой из ее замечательной книги «На что душа моя оглянется…».
Со своим мужем Юрой, родившимся во Франции, они приехали в бывшее имение Юры Вербицкого, что в селе Ровны, близ города Боровичи на восточном берегу Меты.
Так вот, Юрий Витольдович Вербицкий с Олей приехал в свое бывшее имение. Вернее, в место, где находились постройки хозяйственные и жилое помещение. Увы, конечно, ничего, кроме битого кирпича, не было.
Юру встречали сельчане. Мужики уже готовили стаканы под самогон – «с приездом», а бабы тихонько, умильно говорили: «Надо же, барин приехал. Ну, наконец порядок будет. А то мужик-то наш совсем спился».
Вот ведь как. Прошло столько лет, тяжелых, порой страшных, кровавых лет; уже в космос полетели, а крестьяне все ждут барина, который наконец наведет порядок и обустроит крестьянскую долю.
Я нашел в Махре заброшенный дом. Он был не очень-то годен для проживания. Дверь была разбита, половые доски давно рассохлись. Видно было, что мыши и иные мелкие животные дом давно облюбовали под инкубатор и вообще – место комфортного для них проживания.
Сгнивший матрас я решил выбросить. Мыши, оказалось, были очень недовольны. Там их гнезда. Вообще, первые несколько ночей я практически не спал. Так как местный мелкий народец, проживающий в избе уже который сезон, с моим вторжением смириться не мог. Но постепенно все, как в жизни вообще, стало налаживаться.
И вот вечером горел огонь в печке, которую сосед Леонид ловко починил. Две лампы керосиновые не чадили, было светло, и даже подумывать начал – не написать ли мне рассказ про Махру. Про заброшенную деревню, бывшую когда-то большим селом и видевшую то дьяка Битяговского, то чуть ли не царя молодого Петра, который прятался в Лавре от происков Софьи.
Село было разделено на две части. У церкви было несколько домов. В одном, как я уже сказал, жила непонятная и тем интересная мне пожилая дама – «француженка». Другой дом я облюбовал для себя – близок к церкви, объекту моего интереса.
В третьем жил Леонид. Он жил совершенно один, в почти полностью развалившейся избе и – пил. Нет, не запоями. Но постоянно и всегда. Где он работал, откуда брал деньги на проживание и на выпивку, я не знал. У меня занимал редко и, к моему удивлению, всегда отдавал. Я же решил сблизиться с одинокой «помещицей». Что-то было в ней, ее жизни, загадочное.
Увидел, она колола дрова. Нет, не тюкала. Колола, почти по-мужски. Но все-таки, все-таки. Взялся помочь. Помог. Представился. В дом приглашен не был. Как-то ехал в Загорск, предложил привезти продукты. Нет, ответила Марья Ивановна, продукты не нужны.
– Но вот не оказали бы вы мне любезность завезти меня в Лавру. Мне всего минут 20 нужно.
Конечно, я согласился. В дороге беседа была пустая, «светская». А в Лавру мы вошли вместе. Меня, признаюсь, несколько удивило, что какой-то монах, увидев мою спутницу, вдруг низко склонился, а когда она прошла, догнал ее и поцеловал плечо. Ничего себе, а!
А Марья Ивановна подошла к усыпальнице Годуновых. Склонилась. Видно, читала молитву.
Скоро мы отправились в Махру. Разговорить мне ее не удалось. И, что несколько обидно, мною, моим здесь пребыванием, «помещица» не интересовалась совершенно. Только когда уже высаживал ее у домика и помогал донести все-таки купленные продукты, она неожиданно сказала:
– Вам ведь интересно, сударь. Я вижу отлично. Не буду вас утомлять подробностями – я из рода Годуновых. Вот и езжу к своим предкам, молюсь за души их, частью невинно погубленные, а частью… – Тут она сделала рукой неопределенный жест и ушла в дом. Меня не пригласила. Да теперь и понятно. Кто она – княгиня из почти царского рода Годуновых!!! И кто я – смерд непотребный.
Прошло много лет, а я до сих пор вижу в мареве знойного лета стройную и высокую фигуру Марьи Ивановны. Прекрасные голубые глаза вовсе не выцвели, породистый нос не портил чудного рисунка лица, а морщины даже украшали ее. Не то что теперешние пожилые дамы: кожа лица подтянута, улыбка похожа на оскал уже ушедшего в мир иной тела, и жуть охватывает – не дай Бог, встретишь вот такую к ночи. (А их, кстати, по Европам стало очень много. Жить дамы стали далеко за восемьдесят, и почти все с кукольными лицами, но жестким взглядом.)
Я неожиданно вспомнил, как несколько лет тому назад приезжал в Махру зимой. В облюбованной развалюхе затопил печь и пошел к церкви. Зимой я видел ее впервые, разрушенную Рождества Богородицы церковь.
О проекте
О подписке