– Напрямую – нет, – кивнул Рин. – Косвенно – можно попытаться. Но для этого нужно размотать этот клубок. Впрочем, благодаря твоему безрассудству, мы уже по уши в этой грязи – чистыми теперь точно не выбраться.

– Не желаю даже слушать! – разозлился император, не ожидающий такого прямого осуждения своих действий.

– Если бы ты остался в Цитадели, то я бы смог все выяснить, – не на шутку разошелся советник. Гард только вздохнул – амисто закусил удила, и теперь не успокоится, пока не скажет ему все, что думает. – А теперь мы шляемся по необъятным просторам Темной Империи с одной лишь целью – сунуть голову в капкан! И чем все это закончится – я не знаю! Гард, даже духи повертели пальцами у висков и напророчили мне столько несчастий, видать, в отместку за твое глупое поведение, что я даже дослушать не решился!

– Надеюсь, ты отца не вызывал? – с опаской уточнил Латгардис.

– Если бы я это сделал, – голос амисто так и сочился ехидством, – то не сидеть бы тебе еще целую неделю – покойный император всыпал бы тебе, и поделом!

Темный Властелин, прекрасно помнящий тяжелую руку батюшки, содрогнулся от одной мысли, что было бы, если бы Рин действительно додумался спросить совета у него – никакие бы защитные круги, вроде того, который сегодня не дал той твари добраться до Гарда, не удержали бы разъяренного императора. А в том, что его отец непременно бы разозлился, сомнений у Латгардиса не было.

– Здесь замешана еще какая-то сила, – внезапно успокоился амисто и, словно ничего и не произошло, пошел к лагерю. Кажется, их там уже потеряли. – Я почуял ее присутствие в разуме Клаврена. Возможно, есть еще один игрок, о которым мы не знаем, но он куда опаснее, чем наш противник из числа светлых. И чем скорее мы выясним, что же это за темная лошадка, тем больше у нас шансов на успех.

– Да ты говоришь об успехе, – ухмыльнулся император, уверенный в том, что буря миновала.

– В этой ситуации выжить – уже успех, – припечатал Рин, зашипев, как змея. – Так что не обольщайся, Гард, и побереги спину – я не могу все время за тобой приглядывать и вытаскивать из тех передряг, в которые ты сам влезаешь по собственному желанию. Придет день – и я опоздаю. Как это уже произошло однажды. Не заставляй меня переживать все это снова.

Латгардис вздрогнул, уловив в голосе друга глубоко запрятанную скорбь, которая до сих пор подтачивала его силы и сердце. И сжал кулаки – Рин был прав. Как, впрочем, и всегда.

Темнота, словно шелк, струится сквозь пальцы, ласковым зверьком скользя по плечам, заглядывает в золотые глаза провалом Бездны и мягко улыбается бархатом ночи. Латгардис приподнимает руку, оставляя за ней чуть светящийся след, вздыхает и опускается на одно колено, склоняя голову. Мазком пламени вспыхивают огненные волосы.

– Ты звала меня, Госпожа? – голос глух и тих, звуки вязнут во Тьме, насмешливо кружась вокруг императора, словно пленные птахи.

– Звала.

У Тьмы нет собственного голоса – она впитывает в себя самый незначительный и едва слышный звук, лениво подбирается к доверчивым сердцам и струйкой чернил проникает в душу. И сейчас Она говорит голосами сотен тысяч существ, сливающихся в один. Непостижимая и такая же непостоянная, как и темные воды озера Лаафер².

Он приподнимает голову и видит, как прямо перед ним, словно разводы на зеркале, появляется дымная фигура, уплотняется и принимает облик девушки. Она всегда является к нему женщиной: иногда зрелой, поразительной в своей мудрости, а иногда – гибким котенком, беззаботным, игривым и тянущим за собой шлейф пряного запаха корицы. Как сейчас.

– Здравствуй, император, – она смеется над ним, колет словом и чуть отступает назад, заинтересованно наблюдая за реакцией.

Она всегда любила играть со смертными.

Латгардис лишь снова склоняет голову. Тьма разочарованно вздыхает, но в ее движениях, тягучих, словно патока, нет и следа грусти или недовольства. Она касается пальчиком его лица, заставляя посмотреть на себя. Император скользит взглядом по ее прекрасному лицу, минуя глаза – жуткие пасти первозданной Силы, жадные и безжалостные.

Девушка снова смеется, и в серебристом смехе слышится звон колокольчиков, качающихся на траурных повозках.

– Ты знаешь, зачем ты здесь? – короткое движение изящных рук – и на скуле набухает алая капля, драгоценным камешком скатившаяся вниз.

Не смотреть ей в глаза. Быть спокойным и покорным. Она любит играть – особенно с теми, кто забавен и глуп.

– Нет, – короткий ответ вязнет в темноте.

– Ты нужен моей сестре, – Тьма отступает и мягко улыбается.

– Сестре? – изумляется император, и темнота на мгновение расцвечивается яркими искрами эмоций.

И он отворачивается, прикрывая глаза, когда Тьма озаряется невыносимым, режущим и обжигающим Светом. Спустя мгновение боль исчезает, а вспышка сменяется таким же шелковым и мягким струящимся серебром, как и чернила Ночи.

Перед ним стоит еще одна девушка. Она как две капли воды похожа на свою сестру, но светится изнутри, а белые туманные одежды чуть заметно колышутся, словно под дуновением ветра.

Свет должен согревать и успокаивать, нести облегчение измученным душам, но Она жжется и причиняет ему боль, поэтому Латгардис отступает назад, пытаясь укрыться от всепроникающих лучей.

– Терпи, – Тьма оказывается рядом, накрывая его, как плащом, и жалящие змеи света путаются в ночном саване.

– Объясни ему, – Свет коротко кивает сестре.

Голос ее резок и звенит, словно сталь на морозе.

– Хаос входит в этот мир, – девушка в черном улыбнулась своему последователю. – И твоя задача – остановить его.

Латгардис молчит, внимая каждому слову. Он знает – нельзя перечить, нельзя отказываться от того, что требуют от тебя изначальные Силы.

– Они извратили все то, что я им дала! – Свет разгневана, и ее ярость причиняет еще большую боль. – Они предали меня, продав свои души Хаосу и прикрываясь лживым светом!

– «Когда реальный враг исчезает, сознание начинает губительную войну против иллюзорного, и это станет началом конца, который перевернет сущность Мира», – Тьма придвинулась ближе, прикрывая его от лучей, подобных клинкам. – Старый маг был безумен, но мы направляли его руку. Мы знали, что Хаос вскоре захочет добраться до тварного мира, разрушить то, что мы с таким трудом создали. Такова его сущность. И мы будем рядом, когда наше оружие обретет свою силу, нужную для того, чтобы сохранить пошатнувшееся равновесие.

– Оружие? – Император чувствует, как сознание ускользает, а тело перестает повиноваться.

– Ты – наше оружие, дурачок.

И сознание гаснет, оставляя на память лишь пряный запах корицы.

***

Вэриний беспокоился. И хотя, если взглянуть на повеселевшего императора, казалось, что поводов для тревоги нет, то на сердце у чуткого советника было весьма неспокойно.

Латгардиса, наконец-то, оставила хандра. Молодой Темный Властелин с удовольствием общался с поданными, находясь под прикрытием безобидной личины, и простодушные жители Темных Земель и не подозревали, что этот искренний парнишка – грозный император. Впрочем, недовольных внутренней политикой Латгардиса было исчезающее мало. Мужчины, женщины и даже дети – все были предельно честны с любопытным путешественником – сказывалась кровь Темных Властелинов. Латгардис всегда был убедителен и способен вызвать на откровения даже самого упертого и недоверчивого человека или нелюдя. Рину такое удавалось разве что только с помощью орудий пыток. Хотя, надо признать, молодой император не брезговал прибегать и к крайним мерам в тех же темницах. Иногда его кровожадность заставляла нервничать даже привыкшего ко многому амисто.

Особенно ярко она проявлялась в те несколько дней, предшествующих Сумеркам – дню, когда солнце и луна одновременно появлялись на небосводе, и день превращался в ночь. Император становился зол, раздражителен и агрессивен, замыкался в себе, не подпуская даже своего друга. В Сумерки же вообще удалялся в старое крыло замка – прежние апартаменты императорской семьи, где нынче царило полное запустение, – и запирал тяжелые двери.

Замок в эти моменты стонал и содрогался до основания: пол под ногами ощутимо потряхивало, витражные стекла жалобно звенели, от старого крыла волнами расползался удушливый жар, а все, находившиеся в замке, испытывали неподдельный и совершенно иррациональный ужас.

Рин понятия не имел, что происходило за закрытыми дверями. Да, он переживал за друга, но Латгардис появлялся на следующий день, целый и невредимый, в поднятом настроении и с улыбкой, блуждающей на тонких губах. Для амисто этого было достаточно, и он старался не лезть в те дела, куда ему настойчиво советовали не совать свой нос.

Таким он стал после того дня. Когда погибла Кэссия.

Эльф вздохнул. Забавная, веселая и невероятно шкодливая… младшая сестренка.

Тогда его послали заключить договор с Южными Островами, откуда в Темную Империю везли всевозможные ткани, пряности и зерно, которое южане продавали по низким и выгодным для обеих сторон ценам. Союз с островами давал возможность ввозить в Темную Империю необходимые товары из тех, что не производились в землях императора, по доступным для населения ценам. Благодаря разумной и осторожной политике страшные бунты, что охватывали не только Светлые, но и Темные земли в далекие времена, ушли в прошлое, и только в жутких рассказах, превратившихся в легенды, можно было услышать о том, как народ восставал против правителей.

Кровные родственники, особенно амисто, всегда чувствуют, когда погибает их родич. В тот момент, когда его скрутило судорогой, не давая двигаться, видеть и чувствовать, он понял, случилось. Договор так и не был заключен – он сорвался с места, прямо посреди переговоров, вызвав сначала недоумение, а потом и гнев Гильдии Купцов, рискуя навлечь на себя не только ярость отца, но и самого императора, под ведением которого находились все торговые договора. Но в тот момент он не думал ни о чем – ему было не страшно умирать, даже если разгневанный император осудит его. Потому что в этот миг он уже умер.

Только по прибытии домой он понял, что из императорской семьи выжил только Латгардис, которого защитила Кэссия ценой собственной жизни. Младшего брата, такого же пламенно-рыжего, как и Гард, четырехлетнего Райну, жестоко зарезали во дворе вместе с охраной, императора с императрицей отравили быстродействующим ядом змеи-коллиди, противоядия к которому так никому и не удалось найти.

Отец позже говорил, тусклыми, бесцветными глазами глядя на рыдающего над телом сестры Рина, что, когда нашли молодого императора и уже мертвую Кэссию, вокруг не было ничего живого – земля была выжжена на много метров вокруг, обнажая спекшуюся, потрескавшуюся поверхность и обезображенных, уродливых мертвецов в оплавленных остатках доспехов. Что здесь произошло – Латгардис так никогда и не рассказывал другу, но серо-зеленые глаза, смешливые, полные жизни, стали желтыми, словно холодное золото, расчерченными тонкой трещиной вертикального, нечеловеческого зрачка. А потом пришло безумие, пробуждающееся в императоре по мере приближения Сумеречного дня.

Именно Сумерки и заставляли эльфа нервно коситься на Гарда, невозмутимо восседавшего на жеребце и насвистывающего незамысловатый мотивчик себе под нос. Советник, конечно, рассчитал, что, если на пути не возникнет никаких досадных препятствий, они не только успеют вернуться в твердыню Ночи, но и в запасе останется еще несколько дней, однако тревога зрела с каждым днем, коварно притаившись у самого сердца.

Завтра они пересекут границу. И это было еще одним поводом для беспокойства. Ступив на Светлые Земли, случись что – им будет значительно сложнее получить поддержку Матери Тьмы, а их силы значительно ослабнут. Останется уповать лишь на собственное умение обращаться с оружием, да на благонадежность Светлых, гарантировавших полную неприкосновенность дипломатической миссии. А этому Рин не поверил ни на мгновение.

– Останавливаемся! – коротко приказал император, сворачивая к добротному трактиру, стоящему почти в самом центре крупной деревни.

Небольшой отряд послушно придержал коней. Воины вымотались и устали после перехода по «червоточинам», хоть Гард и старался рассчитать время перемещения так, чтобы отряд успевал восстановиться после предыдущего перехода. Но, как известно, планы планами, а реальность всегда готовит свои сюрпризы.

Амисто, досадливо нахмурившись и сразу же разгадав маневр Гарда, проворно и легко спрыгнул с кобылы, бросил поводья одному из подбежавших воинов, метнулся вперед и выловил за рукав собравшегося улизнуть в общей суматохе Императора. Он прекрасно понимал, что Гард засиделся в четырех стенах, разгребаясь с требующими немедленного решения делами и заскучав от добровольного заточения, а потому понимал, что стоит не уследить, и рыжеволосый мужчина воспользуется часами отдыха только лишь для того, чтобы найти неприятности на свою голову.

– Куда? – постучал он костяшками пальцев по лбу. – Ты не забыл, что это граница, а Светлые не очень-то щепетильны в вопросах ответственности?

– То есть ты считаешь, что я не в состоянии за себя постоять? – осведомился Гард, скорчив недовольную гримасу, однако прекрасно осознавая, что любой глупый поступок сейчас может повлечь за собой серьезные последствия.

Эльф промолчал, укоризненно глядя на друга. На языке вертелись только лишь язвительные гадости, за которые он мог схлопотать так, что до вечера не очнется, поэтому благоразумный советник предпочел словам многозначительное молчание. Которое, кстати, на его друга действовало хуже, чем полнолуние на вервольфа. Но цапаться при всем честном народе император бы не стал, чем Рин бессовестно и воспользовался.

– Ну и Свет с тобой, – буркнул рыжеволосый мужчина и вошел в трактир, мстительно дернув дверь на себя так, что та едва не стукнула амисто по лицу.

Вэриний тяжко вздохнул, придержав створки, знаком приказал сопровождающим выставить охрану и последовал за императором.

***

– По тебе Бездна плачет, Гард! – возмутился Вэриний, глядя, как довольно скалящийся Император сгребает со стола выигрыш.

Латгардис, как и его советник, были под личинами. Обычные избалованные дети аристократов Темной Империи, путешествующие с отрядом в поисках приключений на все известные места. Император выглядел немного неуклюжим увальнем с простодушным веснушчатым лицом и ржаво-рыжими волосами. Голубые глаза смотрели на собеседников восторженно и доверчиво, вынуждая последних терять бдительность. И давая Гарду возможность не только мухлевать в игре в карты, но и вытягивать из своих невольных собеседников интересующие сведения – что с дурака-то возьмешь? Ему хоть план обороны Цитадели выдай, он через четверть час забудет, восторженно уставившись на молоденькую разносчицу. Император развлекался вовсю, корча из себя простофилю, а Рину оставалось только тихо ругаться про себя и подыгрывать другу.

Эльф сильно менять черты лица не стал, скрыв только острые кончики ушей, сменив цвет волос с белого на противоположный – черный, да сделав глаза карими. Сейчас он выглядел, благодаря смуглой коже, как уроженец Южных Островов, жители которых могли свободно перемещаться как в Светлых, так и в Темных Землях.

Советника уже несколько раз принимали за контрабандиста, пытаясь то сбыть с рук краденое (причем одна из безделушек показалась ему подозрительно знакомой, но вовремя вспомнить, где он ее раньше видел, Рин не смог, а потом было уже поздно), то купить настойку лисмы – одно из самых ходовых наркотических средств, вызывающее красочные галлюцинации, блаженную негу во всем теле и жуткие боли по окончании действия напитка. Рин уже сломал два носа, руку и выбил три коленные чашечки, взяв себе на заметку по возвращении прошерстить контингент приезжающих южан и выдрать эту заразу с корнем. Впрочем, советник прекрасно понимал, что свято место пусто не бывает, и прорехи в рядах контрабандистов и тех, кто сбывает дурманы, мгновенно затянутся другими желающими.

Проблемы доставлял и распоясавшийся император. Амисто, конечно, знал, что его друга постоянно тянет на неприятности, но играть в захудалом трактире в карты с личностями откровенно бандитской наружности – это уже перебор даже с его точки зрения. Или же Латгардис просто ищет повод подраться. Впрочем, такова природа всех темных.

– Рин, я ж не виноват, что ты так и не научился играть за все это время, – хохотнул император, подмигивая насупившимся проигравшим, и встал из-за стола. – На этом, господа, я вас покидаю.