Глава 3

– Подъем, красавица! – кто-то сильно тряс меня за плечо и кричал чуть ли не в самое ухо.

Я открыла глаза и попыталась оглядеться. Вначале я не могла понять, где нахожусь, но через какое-то время события ночи ожили у меня в памяти.

– Да ты просто спящая красавица! Может, мне поцеловать тебя, чтобы ты наконец поднялась с этой чертовой кровати?! – продолжал кто-то кричать.

Я опешила от такой грубости: «Где Алессандро? Почему он не защитит меня?» Я села и вгляделась в лицо говорившего. В фургоне было темно, и только за приоткрытой ширмой я видела отсветы факелов.

– Выходи из фургона, да поживее! – голос показался мне знакомым.

Я встала и, не надев туфель, направилась к выходу. Спрыгнув на землю, я, к своему ужасу, увидела, что возле фургона, где я спала, собрались все артисты. Вокруг уже темнело, и только факелы освещали лагерь циркачей. Похоже, я проспала весь день. Сзади раздался голос:

– А вот и она! Наша новая игрушка!

Я оглянулась и удивилась еще больше, – громкий голос, так нагло разбудивший меня и сейчас потешавшийся надо мной, принадлежал Джерому. Увидев мой изумленный взгляд, он подошел ко мне и, положив руку на плечо, сказал:

– Добро пожаловать к нам в семью, дорогая! Ты должна познакомиться со своими новыми друзьями.

– Но где Алессандро?

Услышав мой вопрос, толпа расхохоталась. Слезы уже были готовы политься из моих глаз.

– Твой Алессандро сейчас напивается, как последний ишак, со своими дружками. Ему плевать на тебя, – ухмыляясь, сообщил Джером.

– Я вам не верю, – сказала я и услышала еще больший хохот толпы.

– Неужели ты подумала, что наш красавец Алессандро может влюбиться в такую дурочку, как ты? Не расстраивайся, мы найдем тебе тут принца. Их у нас полно.

Я ничего не понимала. Почему Джером, раньше такой милый, так странно ведет себя теперь?

– Пожалуйста, давайте поговорим наедине, – как можно вежливее попросила я Джерома.

Он посмотрел на меня и, взяв под локоть, грубо потащил куда-то. Мы приблизились, вернее, он дотолкал меня до большого шатра, куда мы и вошли.

– Ну, и о чем ты хотела поговорить? – как ни в чем не бывало спросил Джером. Сев на один из стульев, он начал чистить ножом яблоко, бросая шкурки на пол.

– Я не понимаю, почему вы так грубы со мной. И может быть, вы объясните мне, что тут происходит? И где все-таки Алессандро?

– Я начну с последнего: как я уже говорил, Алессандро сейчас напивается со своими друзьями. Видно, он думает, что залив алкоголем брюхо, он тем самым заткнет свою совесть, которая, надеюсь, у него еще есть. Касательно того, что здесь происходит, – ничего необычного. Ты проспала всю дорогу, пока мы ехали. Сейчас мы на пути в другую часть страны, где нас уже ждет Энтони. А груб я с тобой потому, что я не могу быть вежлив с глупыми девчонками, которые сбегают от своих родителей, сами не понимая зачем.

Я стояла и не знала, что мне делать. Я вспомнила, что Алессандро ни разу не говорил мне нежностей, за исключением того раза, когда я упала с лошади, не признавался в своих чувствах, вполне возможно, что и не питал их ко мне. Я ведь сама напросилась бежать с ним. Вот только зачем? Сейчас этот вопрос начал мучить меня сильнее прежнего. Зачем я сбежала?

– И что же мне делать? – в растерянности спросила я. Джером громко расхохотался.

– А зачем ты, черт подери, пришла к нам?

Я ничего не ответила, только слезы теплым соленым ручьем потекли по моему лицу.

– Ладно, так уж и быть. Сейчас я отведу тебя к старухе Герде. Она накормит тебя и расскажет о твоих обязанностях на первое время.

Он встал и, взяв меня под руку, вывел из шатра. Вечер был прохладным. Над каждым фургоном я видела зажженный факел. То тут, то там я слышала смех, но мне казалось, что сама я смеяться уже никогда не смогу. Мы подошли к очень старому фургону, если его вообще можно было так назвать. Фургон оказался обычной повозкой, на крыше которой держался навес, местами рваный.

– Герда, выходи, я привел к тебе нового ягненка, – прокричал Джером.

Через какое-то время из темноты повозки послышалось кряхтенье, и появилась старуха весьма неприглядной наружности.

– Что это за отребье ты мне привел? – проворчала она своим скрипучим голосом и, достав откуда-то из складок юбки трубку, начала ее раскуривать.

– Твоя новая ученица и помощница. Научи ее всему, чему нужно, – сказал Джером.

– Она какая-то другая. Не похожа на предыдущих, – сказала Герда. Я тогда не поняла, что она имела в виду.

– Неважно. Ты же знаешь, что потом будет, – ответил Джером.

– Да, это точно. Можешь идти, Джером, я пригляжу за ней.

Джером ушел, оставив меня один на один с этой ведьмой, дымящей как паровоз. До сих пор я не испытывала неприязни ни к кому из людей, но один вид этой старухи вызвал во мне жуткое отвращение.

– Иди сюда, – сказала Герда, поманив меня пальцем.

Я подошла, и старуха начала медленно рассматривать меня с ног до головы.

– Повернись, – сказала она.

Я стояла, не желая повиноваться ей.

– Повернись, кому говорят, – снова потребовала она.

Я по-прежнему не двигалась, и тут она со всего размаха дала мне пощечину. Я и сейчас не могу понять, откуда у этого старого создания взялась такая сила. Я почувствовала кровь во рту, все лицо горело, и из глаз сами собой брызнули слезы.

– Если я говорю повернись, значит, повернись! – закричала она. – Сейчас принесу тебе вещи. А этот наряд можешь припасти для бала, если, конечно, он еще будет в твоей жизни, – с этими словами старуха повернулась и, забравшись в фургон, начала искать одежду для меня.

«Надо бежать!» – подумала я, и, как будто прочитав мои мысли, из фургона донесся скрипучий голос Герды:

– И не думай о побеге. Если попробуешь бежать, то разбираться с тобой буду уже не я. И поверь, получишь ты сполна.

Через какое-то время она вышла с ворохом тряпок в руках и бросила их мне под ноги.

– Одевайся.

– Но у меня есть своя одежда. Она у меня в мешке, – сказала я.

– Твое тряпье давно разобрано нашими красавицами. Надевай это, ботинки возьмешь вот эти. – И она протянула мне пару жутких, старых, дырявых ботинок, которые были большими для меня.

«Лучше не спорить с ней сейчас, а позже попробовать найти Алессандро и поговорить с ним», – решила я. Подняв тряпки, которые должны были стать моей новой одеждой, я забралась в фургон, чтобы переодеться.

То, что дала мне старуха, оказалось жутким рваньем, которое принадлежало, по-моему, всему табору. Юбка болталась на мне, пришлось подвязать ее обычной веревкой. Нижняя рубашка была явно мужская и вся латанная-перелатанная. А жилет, который я надела сверху, был весь изъеден молью, но зато подходил мне по размеру. Ботинки оказались огромными, а так как мне не дали теплых чулок, то ноги болтались в этой обувке и то и дело норовили выскочить из нее. В таком вот жалком виде я и предстала перед старухой. Увидев меня, она криво улыбнулась и сказала:

– Пошли, поешь что-нибудь.

Она двинулась вперед, а я пошла за ней. Пока мы шли, я поняла, что фургоны и повозки стоят по кругу, в центре которого был разожжен большой костер, возле него сидело много людей.

Мы с Гердой подошли к костру, и все уставились на нас.

Возле костра лежали какие-то объедки, и старуха, подтолкнув меня к ним, сказала:

– Вот и твой ужин!

Все рассмеялись, за исключением меня. Я попыталась выбежать из этого круга, но дорогу мне перекрыл огромный детина. Я вспомнила, что он был клоуном на представлении, но сейчас на его лице я не увидела ни крупинки смеха или доброты. Попятившись назад, спиной я уперлась в кого-то другого. Обернувшись, я увидела беззубого цыгана, смотревшего на меня и улыбавшегося во весь свой беззубый рот. Он попытался обнять меня, но я отстранилась от него и попала в объятия кого-то другого – на этот раз толстого и низкого рыжеволосого человека. Они все начали пихать меня от одного к другому. Я слышала смех женщин и выкрики: «У нас не любят чужих!» Мне казалось, что этот кошмар и унижение будут длиться вечно. «Где же Алессандро? Он бы не позволил им так обращаться со мной!» – думала я.

– Хватит вам! Кому говорю! – услышала я голос Герды. – Она слишком хороша для тебя, бродяга. А ну, не тронь ее!

В конце концов, старуха, распихав мужчин, подобралась ко мне и, схватив за волосы, которые давным-давно выбились из прически и свободно спадали на спину, потащила от костра.

Дотащив до фургона, она пихнула меня к колесам и бросила на колени кусок хлеба.

– Ешь! – приказала она.

Я заливалась слезами и даже думать о еде не могла. Старуха отошла куда-то и вернулась с толстой грубой веревкой, на которую было прикреплено несколько колокольчиков. Опустившись на колени, Герда схватила мою ногу и обмотала веревку вокруг лодыжки. Она больно впилась в мою нежную кожу, от чего я еще сильнее взвыла.

– Прекрати реветь, идиотка! Второй конец я повяжу себе на руку и пойду, подремлю часок-другой. Не смей никуда уходить. Я наказала всем следить за тобой. И не думай, если ты никого не видишь, это значит, что рядом никого нет. У нас у всех глаза на затылке. Сиди тихо и ешь свой хлеб, – с этими словами Герда развернулась и залезла в фургон, оставив меня наедине со своим горем.

Я проплакала целую вечность, пока не поняла, что слезами я не смогу себе помочь. Я попыталась успокоиться и начать размышлять трезво. Я не понимала одного – почему со мной так грубо обходятся? Я ведь ничего не сделала и была готова помогать им во всем. И почему я не вижу нигде Алессандро? Обдумывая все это, я принялась есть хлеб, который дала мне старуха. К моему счастью, факел, прикрепленный над входом в повозку, давал мало света, и я не могла увидеть, что же я ем, но чувствовала, что ем очень черствый и местами заплесневелый хлеб.

«Я не знаю, почему они так поступают со мной, и я не знаю, где Алессандро, но я знаю наверняка одно – тут у меня нет друзей». – Придя к такому выводу, я окончательно успокоилась и начала думать о том, как убежать из этого ада.

* * *

Через какое-то время старуха вылезла из фургона и потащила меня к уже затухавшему костру. Возле него не осталось почти никого, только пара лилипутов спала на тонкой подстилке вблизи огня. Я могла свободно передвигаться, потому что старуха развязала веревку. Следуя ее указаниям, я принесла кое-какой еды, и мы начали готовить нечто, напоминающее суп. Дома я бы ни за что на свете не притронулась к таким помоям, но сейчас мне было все равно. Я жутко замерзла за ночь, и горячая жижа с противным привкусом согрела меня изнутри. Потихоньку к нам начали подтягиваться остальные артисты: мужчины с заспанными и отекшими от алкоголя лицами, женщины с не до конца смытым гримом, цыгане, калеки и уродцы, карлики и лилипуты. Я и не знала, что в цирковом караване столько людей. Это удивило меня, но и напугало одновременно, – от стольких глаз не скроешься. Я отошла в сторону, но старуха пошла за мной и стояла все время рядом, то и дело поглядывая на меня своими прищуренными глазами. Наверное, она догадалась, что в толпе я пытаюсь высмотреть Алессандро, но его все не было.

– Напрасно ждешь! Твой дружок далеко отсюда, – сказала старуха.

– Что это значит? – спросила я.

– А то, что он поскакал впереди каравана, чтобы сообщить о нашем скором прибытии и подготовить все наилучшим образом для твоего…

– Про что это вы тут говорите, голубки? – раздался сзади громкий голос Джерома.

От неожиданности я вздрогнула, а Герда недовольно сплюнула на землю.

– Негоже так пугать старуху, – проворчала Герда.

– Какая ж ты старуха? Еще недавно могла соблазнить любого, а сейчас называешь себя старухой? – рассмеялся Джером.

– Как себя чувствуете, леди? – поинтересовался Джером у меня.

– Преотлично, – злорадно ответила я.

– Вот и хорошо, скоро мы тронемся в путь, – сказал Джером и, развернувшись, ушел.

Мы действительно вскоре двинулись в путь. Я сидела рядом с Гердой, которая с завидной для ее возраста бодростью управляла лошадью, тащившей ее повозку. Большую часть времени мы молчали, лишь иногда она начинала ворчать, жалуясь то на больную ногу, то на плохое зрение, то еще на что-то.

Остановку мы сделали уже затемно. Опять все повторилось как в первый вечер моего знакомства с циркачами: большой костер и повозки, вокруг огня – пьяные крики мужчин и заливистый, кокетливый смех женщин.

На этот раз старуха не потащила меня к костру, а только принесла немного мяса и овощей, которые мы с ней и съели. Я заметила, что на протяжении всего вечера она не раз отхлебывала из своей фляжки, откуда доносился резкий запах алкоголя.

– Ром! – сказала старуха, – не хочешь глотнуть?

– Нет, благодарю, – отказалась я, но сама подумала, что это только мне на руку – она напьется и уснет крепким сном.

Все случилось, как я того и хотела: ближе к ночи старуха отправилась спать, предварительно привязав мою ногу к своей руке. На ее предложение тоже отойти ко сну я сказала, что еще немного посижу на свежем воздухе, а потом лягу. На улице я просидела, наверное, пару часов. Рядом постоянно кто-то ходил, и я никак не могла претворить свой план побега в действие. Наконец, когда возле меня не было никого, я решилась – очень медленно и осторожно начала развязывать веревку, обмотанную вокруг моей лодыжки. Пару раз колокольчики предательски звякнули, и мое сердце ушло в пятки, но старуха так и не проснулась. Я снова попыталась развязать узел, но, видимо, старуха была мастерицей завязывать их хитроумным способом. Я поняла, что поможет мне только нож, которого у меня, сами понимаете, не было. И начала думать, чем же можно заменить нож. Повозка старухи была довольно старой, поэтому я без труда вытащила из сколоченных наспех досок ржавый гвоздь. Он не оказался острым, но давал мне какую-то надежду на спасение. Медленно и осторожно я начала разрывать веревку гвоздем. Не знаю, сколько ушло на это времени, мне показалось – целая вечность. Веревка была почти что перерезана, но я не чувствовала рук, не ощущала холода ночи, и пот струился по моему лицу.