Алессандро хлопнул лошадь по ляжке, и она припустила. Я чувствовала себя такой свободной, – для меня не существовало ни границ ни законов. Я была, как ветер, – быстрая и дикая. Юбка развевалась, прическа растрепалась, но мне было безразлично. Я смеялась, как никогда раньше. Правда, через какое-то время мое торжество закончилось, и я поняла, что лошадь бежит чересчур быстро. Я начала тянуть ее за гриву, но ничего не менялось. Судорожно перебирая в памяти моменты, когда Алессандро останавливал это животное, я не могла вспомнить, как он это делал. Я начала кричать на лошадь, хлопать по шее, но ничего не происходило. В ужасе я обернулась назад, пытаясь увидеть Алессандро, но сзади был только лес, а на горизонте уже начала блестеть река, через которую мы перепрыгивали с Алессандро. «Если лошадь по привычке решит перемахнуть через реку, то я упаду», – подумала я. Я попыталась ударить ее ногами, сжать бока, но от этого только чуть сама не упала, – животному было все равно. И вдруг я услышала откуда-то сбоку громкий и повелительный голос Алессандро:

– Деспассио!

Лошадь очень резко замедлила темп и почти остановилась. Я, не будучи готова к этому, слетела с нее и упала на землю. Алессандро тут же подбежал ко мне и, нежно обняв за плечи, приподнял с земли:

– Все в порядке? Ты сильно ушиблась?

Мне было больно, но я чувствовала, что все кости целы, поэтому просто ответила:

– Нет.

Алессандро сильно сжал меня в объятиях и прошептал на ухо:

– Никогда больше не пугай меня так, малышка.

Мое сердце начало стучать, кажется, раз в десять быстрее обычного. Еще ни разу Алессандро не вел себя так со мной. Он осторожно помог мне подняться и, придерживая за талию, продолжил:

– Я должен сказать тебе кое-что.

Голос цыгана был напряжен, но лица его я не могла видеть, – он отвернулся и смотрел куда-то в сторону.

– Наш цирк уезжает, – сказал цыган, – сегодня мы даем последнее представление, а завтра, когда все артисты выспятся, мы соберем шатры и тронемся в путь. Я уезжаю вместе с ними.

Мое сердце упало. Я совсем забыла, что цирк должен уехать. Мне казалось, что Алессандро теперь будет со мной всегда. Я не могла ничего сказать. Только молча смотрела на него, а слезы уже начали предательски бежать по щекам. Алессандро привнес в мою скучную жизнь столько всего нового и интересного. Я так не хотела терять все это, что готова была вцепиться в него и умолять на коленях не покидать меня.

Алессандро нежно взял мое лицо в свои руки и смахнул слезы с моих щек.

– Не плачь, пожалуйста, не плачь. Не стоит грустить о таком, как я, – говорил он.

– Но я не хочу расставаться с тобой, я так привязалась к тебе, – сказала я.

– Но я должен, пойми.

– Но почему ты должен? Почему ты не можешь остаться здесь? Найти себе какую-нибудь работу и…

– Работать в поле, например, или подковывать лошадей? Ты это имеешь в виду?

– Нет… но, может, что-нибудь другое. Я не знаю, но не бросай меня, – умоляла я.

– Даже если я останусь, зачем я тебе такой нужен?

Я замялась, потому что не знала, что ответить. Не могла же я сказать, что мне просто нужен был друг, мне мешала моя гордость или, возможно, скромность.

– Ты мне очень нравишься, может быть, позже ты смог бы жениться на мне, если бы захотел, и жить в нашем большом доме. Ты бы ни в чем не нуждался.

– Ты же знаешь, что твои родители не допустят этого брака. Да я и сам не хочу. Я не смогу жить скучной жизнью семьянина. Мне нравится моя жизнь, понимаешь? Она мне нравится, и я ни на что не променяю свободу, даже если мне предложат жениться на принцессе.

Я не знала, что ответить на это. «Я не могу потерять друга, не могу. Что меня ждет потом? То же, что и мою сестру. Вскоре родители начнут искать мне жениха, потом выдадут замуж, и я перееду куда-нибудь, где стану просиживать все дни дома, рожать детей, а потом умру. Не понимаю, о чем сейчас говорит Алессандро, – не понимаю, как от жизни можно получать удовольствие», – думала я.

– Ты еще встретишь достойного тебя человека и будешь счастлива. А меня станешь вспоминать как детскую шалость. Пойдем, я провожу тебя до поляны, – сказал цыган, и мы медленно побрели сквозь негустой лес к поляне, которая должна была разлучить нас навсегда. Весь путь, занявший довольно много времени (правда, мне показалось, что пролетело всего пять минут), мы прошли молча. Алессандро смотрел под ноги, лишь изредка подавая мне руку, если на дороге возникало какое-то препятствие – в виде большого бревна, которое нужно переступить, или ямы, которую нужно перепрыгнуть. Мы уже подходили к поляне, когда у меня в голове родился сумасшедший план, который вскоре изменит всю мою жизнь.

Я взяла Алессандро за руку и остановилась. Он с удивлением посмотрел на меня.

– Я нравлюсь тебе, Алессандро? – спросила я смело. Цыган был ошарашен моим вопросом, но, увидев на моем лице упрямство, через какое-то время ответил:

– Да, ты мне нравишься.

– Ты бы хотел, чтобы мы не расставались?

– Это невозможно, ты же знаешь.

– Но ты сам, кажется, волшебник и можешь все, что угодно.

Цыган грустно усмехнулся и сказал:

– Если бы я мог все на свете, неужели ты думаешь, что я продолжал бы колесить по миру с цирком?

– Мне все равно, маг ты или простой смертный, и мне все равно, что ты подумаешь обо мне, но я скажу вот что: завтра я еду с тобой.

Какое-то время Алессандро молча смотрел на меня. Выражение его лица было непроницаемым, я не могла уловить каких-либо эмоций на нем. Пауза затягивалась, и я уже подумала, что сейчас он начнет отчитывать меня, но, к моему удивлению, он спокойно спросил:

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Да.

– И ты не будешь потом реветь и ныть?

– Нет.

– Потому что, если ты начнешь плакать и проситься к маме, мне ничего не останется, как высадить тебя в первом же городе, откуда ты отправишься домой, где тебя вряд ли ждет радушный прием. И твоя репутация окажется испорченной навсегда, и тебе тяжело будет потом выйти замуж, и, возможно, ты навсегда останешься старой девой. Такая перспектива тебя не пугает?

– Нет. Я не вернусь домой, – твердо сказала я.

– Ты плохо себе представляешь бродячую жизнь. Не воображай никаких гостиниц и подушек с перинами. Спать иногда придется и на земле. И к тебе не будут относиться, как к королеве. Придется самой готовить еду и работать, как и всем остальным.

– Мне все равно.

– Наш хозяин не потерпит лишних ртов, которые не приносят ему дохода. Тебе придется заняться чем-то и научиться чему-то. Могут заставить участвовать в представлениях.

– Возможно, мне это даже понравится.

– Малыш, твоя жизнь изменится навсегда. Ты окажешься на дне и никогда уже не сможешь подняться наверх. Зачем тебе это? Я не верю, что ты так влюблена в меня, что ради меня готова перечеркнуть свою жизнь.

– Дело не в тебе. Я не хочу больше такой жизни, какая у меня есть.

– Ты не станешь ненавидеть меня за то, что я отобрал у тебя все, что ты имела?

– Нет, – пообещала я.

Алессандро отошел от меня и задумался. Видно было, что он сомневается. Да и я, по правде говоря, сомневалась в душе: правильно ли поступаю, убегая из теплого уютного дома.

– Сделаем так, – наконец произнес цыган, – завтра днем мы не увидимся. Но я приду сюда в одиннадцать вечера и буду ждать тебя ровно час. Наш караван к этому времени уедет уже далеко, но на моей лошади мы быстро его догоним. Если ты не передумаешь, то приходи. Я прожду час, после чего уеду, и больше мы не увидимся. Если ты передумаешь, то не приходи, даже чтобы сказать мне это. Я все пойму.

Я смотрела на него, такого уверенного в себе, такого загадочного и такого красивого. С ним я была другой. Я зависела от Алессандро, и я это чувствовала, как чувствовала и то, что эта зависимость может погубить меня.

– Согласна, – ответила я.

– Тогда иди домой и подумай обо всем, – сказал цыган.

– Хорошо, – сказала я и направилась к другому концу поляны, откуда можно было выйти на дорогу, ведущую к дому. – Но я не прощаюсь с тобой, – обернувшись, сказала я, – и приду завтра.

И я пришла.

* * *

Было несложно убежать из дома, было сложно на это решиться. Всю дорогу от поляны до Солнечного Ларца я размышляла, стоит ли игра свеч. Но, будучи очень юной, не знающей жизни и даже не догадывающейся об опасностях, которые меня поджидают, я была полна решимости бежать. Так и не выяснив для себя окончательно, от чего же на самом деле бегу, я была готова распрощаться с домом. Мне как-то не верилось, что этим побегом я навсегда закрываю двери в свое прошлое, в свой дом и свою семью. И я не хотела даже думать о том, что меня могут просто не пустить на порог, если я все же надумаю вернуться.

Дома я поднялась к себе в комнату и кинулась к стоявшей на комоде шкатулке. У меня не было денег, но имелись кое-какие украшения, которые, конечно же, не стоили дорого, но мне казалось, что это лучше, чем ничего. О том, что взять из вещей, я решила подумать после ужина. Мне было семнадцать, и в голове у меня гулял шальной ветер.

На следующий день после ужина, когда все разошлись и часы пробили уже полдесятого, я поняла, что нужно подниматься к себе и собирать вещи. Из-за своей глупости и наивности я решила надеть на себя все самое красивое, а теплую и практичную одежду оставила в шкафу. Когда кое-какие вещи были собраны, я завернула их в простыню, и у меня получилось что-то наподобие довольно легкого небольшого мешка.

Я оглядела свою комнату: кровать, комод, платяной шкаф, небольшой столик и стул. «Как же тут уютно», – пронеслось у меня в голове, но я тут же отогнала эту мысль. Я раздумывала: написать ли записку родным или не стоит. И пришла к выводу, что лучше все-таки написать. Тогда родители не будут теряться в догадках, что же со мной произошло, и полиция не станет прочесывать лес в поисках меня. Я не помню, что написала в записке, которую оставила на кровати. Думаю, что-то вроде «Дорогие, мама и папа, а также все, кого я искренне люблю, простите, что покидаю вас! Я должна была уйти. Надеюсь, вы меня поймете и не станете судить строго».

Взяв вещи, я тихонько спустилась вниз и вышла через черный ход. Не думаю, что кто-то мог увидеть меня. Когда я выходила из дома, на часах было уже начало двенадцатого. Идя по дороге, я ускорила шаг, но вскоре поняла, что оделась крайне неправильно. Туфли были на каблуках, поэтому идти быстро я не могла, в тонком шелковом платьице мне стало холодно, и я начала замерзать. К середине пути мои ноги очень болели. Я чувствовала, что до крови натерла их, но останавливаться и поворачивать назад не решалась. Мешок с одеждой уже не казался мне легким, и руки начали болеть. Я понимала, что опоздаю. Алессандро не станет ждать меня. И уже даже подумывала о том, чтобы снять туфли и пойти босиком, но ночи были прохладными, а заболеть я не хотела. Пришлось ковылять дальше. Когда я дошла до поляны, то обессилила окончательно. Вдалеке я увидела Алессандро, сидевшего на лошади. Он сразу же подъехал ко мне и, не спускаясь, спросил:

– Все в порядке? Кто-нибудь видел, как ты сюда шла?

– Нет вроде бы, – ответила я, задыхаясь от волнения. Он, видимо, только сейчас заметил мое состояние и помог сесть на лошадь позади него.

– Я уже подумал, что ты струсила и решила не приходить. Долго ждал тебя.

– Это все туфли, я не могла идти быстрее, – оправдалась я.

– А зачем ты надела такие туфли?

– Потому что это лучшее, что у меня было из обуви. Цыган усмехнулся и, выехав на дрогу, притормозил лошадь:

– Обернись назад и попрощайся. Больше ты этого не увидишь!

Я обернулась назад и посмотрела вдаль. Я не видела ничего, кроме темноты, и в тот момент до меня не дошел смысл слов Алессандро. Я была так измотана морально и физически, что ничего не чувствовала, только усталость.

Несколько часов, в течение которых мы догоняли цирк, пролетели, как секунды. Прижавшись к широкой спине Алессандро, я, казалось, забыла и свой дом, и родных, и все на свете – я была открыта новому миру, который ждал меня.

Мы настигли повозки с артистами поздним утром. Лошадь Алессандро выбилась из сил и, казалось, вот-вот рухнет под нами. Алессандро помог мне слезть и посмотрел на меня нерешительно.

– Пойдем, я отведу тебя в фургон. Ты поспишь немного, – наконец сказал он.

Я молча согласилась и пошла вслед за цыганом. Вскоре мы подошли к красиво разрисованному фургону, который Алессандро назвал «вардо». Отодвинув ширму, сделанную из тяжелой, грубой ткани, Алессандро сказал мне забраться внутрь и поспать. Я пробралась внутрь фургона и в полумраке смогла разглядеть, что он представлял собой маленькую жилую комнату, в углу стояло что-то наподобие кровати. Я села на этот лежак и тут же сняла туфли. Ноги ужасно болели и кое-где кровоточили. Мне не хотелось никого беспокоить и просить воды, чтобы отмыть кровь. Поэтому я продолжала сидеть на чьей-то кровати и тупо смотреть в стенку.

«И зачем я сбежала? Дома скоро поднимется настоящий переполох. Надеюсь, что они не будут сильно горевать обо мне. В конце концов, у родителей есть трое детей. Правда, мальчики сейчас далеко от дома, но зато Диана рядом. И все-таки я поступила нехорошо, бросив их. А тут мне совсем не нравится. Хотя, может быть, потом я привыкну».

С такими мыслями я легла на кровать и, повернувшись на спину, начала изучать потолок вардо. Незаметно для себя я задремала. Мне снилось, что я дома – сижу на скамейке под яблоней в нашем саду и разговариваю с Жанной. Как же мне было хорошо и спокойно во сне. Просто не верится, что все это я променяла на жизнь бродяги.