Краденый день

Миллилионный год

Пять минут до конца света.

Все прячутся по своим кольцам.

Кто все?

Да все, кто остался.

Я их не вижу.

Они сами себя не видят.

И я не вижу себя.

Меня нет.

Но я есть.

И у меня нет кольца, чтобы спрятаться.

14 июня 2080 года

У нас украли день, говорит Элис.

Элис никто не слышит, Элис сама себя не слышит, Элис гонит велосипед – дрын-дрын – по улочкам городка, развозит свежий хлеб.

А какое сегодня число?

Четырнадцатое.

А какое должно быть?

Тринадцатое.

То-то и оно.

А день сегодня какой?

Суббота.

А пятница где?

Вот-вот.

Минус четырнадцатимиллиардный год – миллилионный год

…я снова погружаюсь в бесконечный темный туннель, чуть подсвеченный сиянием, я лечу через него, через пустоту, я ищу свое пристанище – и не нахожу…

14 июня 2080 года

Ну, никто ничего не говорит, нет, так нет, только вдова викария сказала что-то вроде, что оно и к лучшему, мало ли что там в пятницу тринадцатого случится, вот уже и указ издали, чтобы черных котов на улицу в пятницу тринадцатого не выпускать.

А день пропал.

День пропал, – говорит Элис в полиции. У Элис золотые волосы до плеч, а у корней черные.

День пропал, – пишет полицейский. А у полицейского бакенбарды рыжие и глаза зеленые с золотой искринкой.

Составляет протокол. Так, на всякий случай.

Объявления развешивают по городку, тоже на всякий случай, не видел ли кто потерянный день.

Пятницу.

Тринадцатое июня.

Особых примет нет.

Люди руками разводят, ну, пропал день, так пропал, у булочницы тоже вот третьего дня сережка пропала, так её потом в пироге нашли в семье Бишепов… Кто-то отличился, принес в полицию четырнадцатое июля тысяча семьсот восемьдесят девятого, люди возмутились, чего вы вообще день взятия Бастилии принесли…

Минус четырнадцатимиллиардный год – миллилионный год

…я пытаюсь уцепиться, но не знаю, за что, я пытаюсь найти хоть какой-то причал, на котором можно остановиться, замереть, жить – и не нахожу. Напрасно я плыву по реке времен, снова и снова опускаюсь в бесконечно длинный туннель временного потока, я пытаюсь найти хоть один день, хоть один час, хоть одно воспоминание, за которое можно уцепиться, остаться там, в каком-то дне, хотя бы в каком-то часе, где ничего не происходит, где никого не убивают, где не думаешь о том, что завтра война, или вчера была война, или сегодня…

14 июня 2080 года

Элис едет по вечернему городу – дрын-дрын – развозит по домам хорошие сны. И не очень.

Надо убрать город, как к празднику, вспоминает Элис. Не к месту, и не ко времени. И сказать булочнице, чтобы побольше вкусного всякого напекла, для такого дня можно. И напомнить, что пятница нерабочая будет, негоже в такой день работать, пусть люди с семьями дома будут. А нет, это уже не Элис решать будет, а кто другой, там, в верхах. И чтобы войны не было в этот день…

…стоп.

Элис спохватывается, о чем она вообще думает, что вообще происходит.

А вот.

Подготовить город… подготовить город… Элис отчаянно сжимает виски, Элис открывает блокнот, записывает воспоминания, не к месту, не ко времени, из ниоткуда.

Миллилионный год

– У вас нет берега?

– Да… представляете… я всю жизнь думал, что у меня будет хоть какой-то берег… пристанище какое-то… а оказалось…

– Что, за миллиарды лет – никакого пристанища?

– Верно… никакого.

Я отвечаю ему (кому? Хоть убейте, не знаю!), я пытаюсь представить себе, когда же у меня было пристанище, хоть какое-нибудь, ну не считать же пристанищем холодные ночи у тлеющего костра, когда студеная метель бьется в окна, и не знаешь, доживешь ли до весны? Не считать же пристанищем жаркие битвы, когда крепость дрожит под ударами врагов и сверкающий клинок обагряется моей кровью? Что мне вспоминать – небо, дрожащее от гула боевых машин? Куда мне идти – в дом, разрушенный войной? Я отчаянно ищу хотя бы один день – и не нахожу…

14 июня 2080 года

Убрать город к этому дню.

Остановить все войны.

Всем помириться.

Испечь что-нибудь, это булочнице сказать…

Нет, все не то, не то, не то, мысли уходят, а ведь только что вспоминалось что-то странное, как готовили город, спорили до хрипоты, фонарики вешать или не вешать, а пикник на весь город делать или не делать, или каждая семья сама по себе праздновать будет, да что там праздновать, это же обычный день, вы понимаете – обычный…

…нет.

Память уходит.

14 июня 2090 года

Элис перебирает хлам в шкафу, на ковер падает пожелтевший блокнот, раскрывается на недописанной странице, Элис читает, не понимает, к чему подготовить город, какие фонарики, зачем всем помириться, какие войны прекратить…

Элис не понимает, Элис не помнит, Элис бросает блокнот в хлам, на чердак…

Миллилионный год

Смотрят, как умирает вселенная.

Еще бы, не каждый день такое увидишь.

Говорят:

Надо бы этому помочь.

Кому – этому?

Да этому – этому. А то, что такое, у всех есть, у него нет.

Сам виноват, что у него нет.

Тоже верно.

Все готовятся к концу вселенной, все вырезают самые лакомые кусочки из…

…чтобы вырезать кусок из истории, сначала отмерьте необходимое вам время. Потом осторожно сложите из времени петлю, чтобы соприкасались начало и конец петли. Важно – сначала склейте петлю, и только потом вырезайте её из времени…

14 июня 2190 года

– Тебе не кажется это странным? – Аглая держит блокнот своей бабушки Элис, стряхивает пыль.

– Что странным? – Ден смотрит на молодую жену, думает, чего ради вообще полезли на чердак.

– Вот это вот… – Аглая листает, – не забыть: не рабочий день. Убрать город, развесить фонарики… обещали хорошую погоду….

– Ну что, праздник какой-то, – Ден пожимает плечами.

– Да нет, ты посмотри… день, которого не было… украденный день…

– Да… не бери в голову…

– Нет, ты смотри… день, которого не было…

Миллилионный год

Смотрят, как умирает вселенная.

Кто смотрит?

Да все.

Все, кто остался.

А может, это, говорит кто-то, этому каждый по кусочку от своих времен подарим?

Да зачем ему кусочки от чужих времен…

15 июня 2190 года

– А мне, пожалуйста, газету за тринадцатое июня восьмидесятого года, – просит Аглая.

– А этого дня не было, – говорят Аглае.

Не было дня.

Не было.

Минус четырнадцатимиллиардный год – миллилионный год

И обратно

…сегодня мне почти повезло, мне посчастливилось найти почти идеальный вечер, это был вечер августа, на берегу моря, солнце, которое никак не хотело заходить, пары кружатся в танце, кто-то обнимает меня, кого-то обнимаю я, впиваюсь губами в губы…

…Завтра от цветущего острова не останется даже тени, все будет выжжено войной…

Так что нет, не подходит…

15 июля 2190 года

…передали в собственность музея единственную дошедшую до нас информацию об украденном дне: блокнот с записью многолетней давности…

Миллилионный год – минус четырнадцатимиллиардный год

И обратно

…ещё раз прокручиваю весь свой путь, отчаянно пытаюсь найти хоть какую-то зацепку, хоть что-то, что можно взять с собой после конца вселенной. Может, вот этот кусочек июньского утра, когда все лето впереди, или вот, осенний вечер, когда дождь стучит в окна, а на столе дымится глинтвейн… нет, не то, не то, слишком мало, слишком рассыпчато все, отчаянно собираю время по крупиночкам, выхватываю кусочки, нанизываю одно время на другое, падает, рассыпается, не хватает стержня, стержня…

…сам не понимаю, как в моих руках оказывается обрывок блокнота…

…украсить фонариками…

…нерабочий день…

…тринадцатое июня…

..начинаю понимать.

13 июня 2080 года

Элис просыпается, Элис не может понять, что она только что слышала во сне, какой день, какой выходной, с кем не ссориться, какой пикник на весь город, какие семейные вечера…

Элис уточняет сквозь сон, сквозь сладкую полудрему:

А ты как человек, да?

А ты живой?

А как понять, ни живой, ни мертвый?

А ты электрический?

А как ты без тела живешь?

А как ты время режешь?

Элис выкатывает из прихожей велосипед, дрын-дрын, Элис надо свежие новости развозить.

Новости.

Что сегодня хороший день.

Дрын-дрын.

Что сегодня майское утро, плавно переходящее в июньский полдень, когда еще все лето впереди. В домах просыпаются люди, завтракают на веранде, дети бегут в поле – лето-о-оо-о!,

Вечереет, осенний дождь стучит в окна, а на столе дымится глинтвейн, люди сидят у очага, смотрят в серую дымку сумерек, а вот уже и первые снежинки летят, кружится снег в свете фонарей, Элис – дрын-дрын – разносит по домам добрые сны, люди ложатся спать…

Миллилионный год и еще пять минут

Вселенная умирает.

Все прячутся по своим кольцам, сворачиваются клубком.

Я тоже сворачиваюсь клубком в своем кольце, совсем маленьком.

А люди не знают.

Люди думают – день пропал.

Югли

А пусть будет Югли, говорит прабабушка Снежица.

И все сразу ворчат, ну что вы, какой Югли, выдумали тоже – Югли, сказали тоже – Югли, какой Югли, ужас какой – Югли, что, кроме Югли и нет никого больше?

Югли слишком большой, говорит дядюшка Метелиц.

Югли слишком маленький, говорит прапратетушка Гололедишна.

Югли слишком глупый, говорит Снежин.

Югли слишком умный, говорит ветер в трубе, какой-то там родственник по какой-то там линии.

А вот – Югли, – говорит прабабушка Снежица.

И все смотрят на Югли, что за Югли такой, да справится ли, а то мало ли, детей-то в Таймбурге пруд пруди, уж неужто получше Югли не найдется.

Ветер в трубе прислушивается, прабабушка Снежица поддувает, Снежин заглядывает Югли в раскрасневшееся лицо. Югли как Югли, не лучше, не хуже других, спешит домой, надо еще хлеба взять, и пряников рождественских, и крылопатку, и огонь для камина купить. А там и домой можно, огонь в очаг пустить, сидеть в тепле, слушать вой ветра.

Ну да ладно.

Пусть будет Югли.

Тут по обычаю Югли стучат в окно, подойдет, не подойдет, ждут. Если не пойдет к окну, к холоду зимы, к темноте студеной ночи – не наш человек, не годится. А вот если не побоится…

Не боится Югли, идет к окну, с интересом смотрит на весточку, которую сестрица Морозица набросала инеем на стекле.

Все понимает Югли.

Его выбрали.

Югли кланяется сестрице Морозице, и прабабушке Снежице, и дядюшке Метелицу, и

Снежину, и всем-всем, а особо ветру, который живет в трубе. Пишет весточку родным, чтобы к ужину не ждали, а то мало ли когда Югли вернется. Одевается по погоде, прапратетушка Гололедишна неодобрительно смотрит на новомодную курточку и ботинки, вздыхает что-то, что вот раньше-то в старые добрые времена так не ходили…

Ну и тут по традиции потолок темнеет, серебряные звезды из темноты сыплются. Югли уже не маленький, уже знает всё, а всё-таки ему расскажут, ну по традиции так положено. Что беда случилась, Зимушка-Зима Новый Год в серебряной клетке спрятала, теперь Новый Год не наступит, если Югли его не освободит. Если, конечно, не испугается Югли, пойдет за дальние дали и ближние близи, высокие выси и низкие низи.

Югли кивает.

Югли пойдет.

Ну и тут снова по обычаю все идут к Югли, велят Югли выбирать, что он с собой в путь возьмет. Сестрица Морозица говорит, я тебе подарю свечку, которая тьму отгоняет, а прапратетушка Гололедишна говорит, а я тебе подарю волшебный компас, который путь укажет, а прабабушка Снежица говорит, я тебе санки волшебные подарю, они тебя от ран вылечат… ой-ой, все-то перепутала прабабушка Снежица, не от ран вылечат, а увезут тебя по небу, куда захочешь. А ветер в трубе говорит, а я тебе волшебный шар подарю, в нем будущее видно, а…

Вот так вот все Югли свои подарки показали, а Югли выбирать будет, чей подарок ему милей, с чем он пойдет в путь.

А Югли посмотрел – и волшебный шар выбрал.

И дядюшка Метелиц испугался.

И прапратетушка Гололедишна испугалась.

И прабабушка Снежица испугалась.

И сестрица Морозица.

И Снежин.

А больше всех – ветер в трубе.

И зашептались все, зашептались, зашушукались, да как это так, да первый раз такое за много-много веков, чтобы кто-то выбрал волшебный шар.

Что-то будет теперь.

Ну, дядюшка Метелиц всех успокаивает, что же, и волшебный шар пригодится тоже, не зря же его делали.

Югли идет из тепла на улицу, в снежную круговороть, кутается потеплее, шагает через старый город, припорошенный снежком, мимо газетных киосков, мимо пестрящих новостей, белые против черных, черные против белых, синие против красных, красные против синих, война неизбежна…

Югли спешит к городским воротам, за окраину города, там темно, там уже нет праздничных огней, там начинается лес, глубокий, темный, который кажется бесконечным. Тут-то Югли и пожалеет, что санки не взял, дорог-то в лесу нет. И что компас не взял, Югли тоже пожалеет, вот теперь ищи-свищи этот новый год. Ну да ничего, что есть, то есть, Югли в шар смотрит, чего-то там видит, на город через шар смотрит, на лес…

Югли в лес идет.

Остальные за ним издалека смотрят, дядюшка Метелиц, прапратетушка Гололедишна, прабабушка Снежица, сестрица Морозица, ветер в трубе – смотрят издалека, как-то Югли по лесу пройдет, как-то Зимушку-Зиму одолеет, как-то Новый год из Серебряной клетки выпустит. А Югли ничего, Югли в шар смотрит, видит, где в ловушку попадет, где в силки, где в ветвях запутается, где в снегу заплутает, а где на тропу выйдет. Зимушка-Зима притаится, в засаде устроится, а Югли мимо пройдет, Югли же в шар смотрит.

Дома родители Югли письмо читают, что Югли к ужину не ждите, а когда вернется, неведомо. Папа Югли телевизор включает, а там опять все то же, синие против красных, красные против синих, черные против белых, белые против черных, война неизбежна…

А Зимушка-Зима Югли выследила. Долго ли ей. Понеслась по веткам, закружилась, завьюжила, у-у-у-ух, вот-вот схватит…

А Югли р-раз – и в сторону.

Р-р-аз – и в другую.

Югли же в шар волшебный смотрит, Югли же видит, куда Зимушка-Зима кинется.

Раз, два, хлоп, хлоп, запуталась Зимушка-Зима, затерялась, а где Югли, а не видать Югли. А Югли уже во-о-о-н где далеко, лестницу нашел, что до самой луны ведет, ступенька за ступенькой, все круче, все дальше и дальше прыгать приходится. Ну да ничего, Югли смотрит, где какая ступенька подточена, он на ту и не встанет, Югли же в шар смотрит, будущее видит.

Так-то Югли – раз-два-три – до месяца добрался, а там серебряная клетка висит, здоровущая такая клетища, а там Новый Год сидит, крыльями хлопает, радуется, освободитель пришел.

Вот и ключ на ступеньках лежит.

А тебе здесь хорошо, спрашивает Югли.

А хорошо, говорит Новый Год, у меня тут хоромы до небес, и комнаты, комнаты, комнаты, и зал с камином, и лестницы, только как же люди без Нового года-то…

А ничего, говорит Югли, обойдутся.

Да как так обойдутся, спрашивает Новый Год.

А вот так, говорит Югли. И Новому Году кланяется, не поминай лихом, и все такое.

И домой идет.

И не просто идет, а так идет, чтобы Зимушку-Зиму встретить, где она там прячется. Вот Зимушка-Зима на него уш-ш-ш-шух-х-х – налетела, крыльями белыми машет, отдавай, отдавай ключи.

А Югли раз – и ключи протягивает.

И тут-то все захлопотали,

И дядюшка Метелиц.

И прапратетушка Гололедишна.

И прабабушка Снежица.

И сестрица Морозица.

И Снежин.

А больше всех – ветер в трубе.