Время подходило к закрытию парка. Еще две недели назад в это время здесь было полно народу, и охранники свистками подгоняли людей к выходу. А люди не очень охотно покидали парк и всячески старались потянуть время. Сейчас в аллеях уже никого почти не было. Только когда она подходила к «Самсону», стали появляться одинокие фигурки. Но она свернула в боковую аллею: еще не хотелось уходить. Прошла немного и остановилась. Оглянулась вокруг. Тишина – и снова – никого. Прямые массивные «стены» из аккуратно подстриженных высоких кустов. Кусты стояли так плотно, почти спрессовано, с двух сторон неширокой дорожки, слегка «западая» навзничь, и так далеко простиралась эта живая стена, что ей показалось, что она никогда теперь не выйдет из этой аллеи, и если будет продолжать сейчас продолжать идти туда, вперед, то просто уйдет в никуда.

Но вот справа между кустами показался просвет – и она снова свернула. И снова при взгляде на аллею в одну и в другую сторону, сколько мог охватить взгляд, не было видно ни одной живой души. Такой огромный парк, такие огромные пространства – и ни души!

Дождь все усиливался, но ветра не было совсем. Вся растительность вокруг стояла, вытянувшись и не шелохнувшись. И вдруг быстро начало темнеть.

«Напрасно я от „Самсона“ не пошла к выходу. Но ведь должны же еще быть люди в парке!»

Ей стало не по себе. Она заторопилась и невольно почти побежала.

Она быстро семенила мелкими шажками, придерживая руками снизу болтавшийся рюкзачок на спине, и наблюдала за тем, что творилось у нее внутри – такого чувства она не испытывала еще никогда: она знала какой огромный этот парк и она чувствовала, что почти одна в этом парке.

Вот, вот, – вот какое это было чувство: она попала на чужую планету и на этой планете нет ни одного живого существа, хотя вся природа – сохранилась и живет, и цветет, и буйно разрастается; клумбы ухожены, розарии разбиты и прибраны, кусты подстрижены, и все это сделано недавно, буквально несколько часов назад, но почему-то все это брошено, оставлено и… где же люди?

Вот, что напоминал ей сейчас этот парк. И тишина. Какая стоит тишина! И монотонный гул от непрерывного потока дождевых капель на кроны деревьев. Монотонный гул – и тишина. И сумерки, которые сгущаются все быстрее и быстрее.

…Она уже бежала. Вверх, вверх, вверх! По дорожке, поднимавшейся вверх, на пригорок. Боже мой! Ни одной живой души! А дождь шел все сильнее и сильнее. Она уже начала задыхаться! И в этот момент увидела в нескольких шагах впереди себя парочку – парня и девушку. Те медленно-медленно шли тоже вверх по дорожке к выходу из парка и совсем не торопились!

«Господи! Люди же рядом! Люди же есть!»

Она… успокоилась, если этим словом можно описать то чувство, что нахлынуло на нее при виде этих ребят. Настолько полной противоположностью ее чувствам было их поведение. Полной противоположностью! Они словно жили в другом измерении. Или это жила она? В другом измерении. Их мир был совсем иным. Это было очевидно. И если они и ощущали себя совсем одними в этом парке, то это было то, что нравилось им больше всего – их было двое, и они хотели быть одни.

Она медленно, в их стиле, побрела вслед за ними, поднимаясь все выше по дорожке, и все ближе продвигаясь к выходу из парка. Как приятно видеть впереди себя людей! Она и они вместе идут к выходу! Замечательно!

Как мгновенно сменилось ее настроение! Словно из одной жизни перешла в другую.

Теперь можно было не торопиться, и она снова вздохнула полной грудью, снова обвела взглядом все пространство вокруг себя, стараясь впитать в себя всю эту безмятежность и гармонию, и радуясь, что можно продлить эти мгновения наслаждения чистым воздухом, буйной зеленью и монотонным гулом дождя в кронах деревьев…

…Электричка подошла почти сразу, и ей не пришлось долго стоять под ливнем. Хотя сейчас ей почему-то больше всего хотелось промокнуть и домой прийти промокшей, озябшей и… войдя в теплую сухую квартиру, ощутить всю прелесть цивилизации – теплого душа и горячего ароматного кофе.

Ей нравилось так жить. И она ничего больше не хотела менять в своей жизни… Квартира… да, ее квартира… Да, хорошо.

Теперь, действительно, все в ее жизни так, как она давно хотела. И она больше ничего и никогда не станет в ней менять. Наверно…

Сейчас она уже знает, как она хочет жить. И с каждым днем это знание становится все более и более отчетливым. И это так не похоже на то, как она раньше жила и как, наверно, могла бы жить, если бы осталась той, какой была тогда… в юности. Как будто жизнь ее начинала одна ее половина, а к зениту этой жизни ведет другая ее половина… или часть души. Если бы кто-нибудь тогда, в юности, сказал бы ей, как будет протекать ее дальнейшая жизнь и – в особенности – вторая ее половина, она откровенно и от души посмеялась бы над тем человеком, потому что эта история была бы не о ней, а о какой-то другой девушке, женщине, о совсем другом, незнакомом ей человеке. …И только в глубине души она все-таки усомнилась бы в своем смехе, потому что вторая ее натура, скрытая ото всех, именно так и захотела бы выстроить ее жизнь. Уже тогда. И то, как хотела сейчас она жить свою жизнь, как раз и была та, вторая она. И только сейчас она начала выходить на свою прямую – прямую своей жизни.

5.

«Т-а-а-к… И что же там такое написано? Чего такого я там понаписала? Интере-е-есно».

Она с удовольствием забралась с ногами на диван и накрыла их пледом. После теплого душа и горячего крепкого кофе с гренками из белого хлеба со сливочным маслом, забраться с ногами на диван под теплый мягкий шерстяной плед, и под шум дождя за темным ночным окном включить настенное бра, и при неярком его свете открыть дневник, написанный тобой тридцать пять лет назад… Романтика. Сказочное чувство. Что такое счастье? Это и есть счастье. «Интере-есно…»

«23 июня 1968 года.

Вот с этой странички я и решила начать свой второй дневник, вернее, вторую тетрадь своего дневника. Сегодня целый день ходила, ходила и решила все-таки написать. Как-то нехорошо, правда, что я буду писать о мальчишке, но хочется хорошенько во всем разобраться. Хоть подумаю «вслух». Я же не могу в себе хранить долго, обязательно с кем-то должна поделиться, а мне нравится «размышлять» в дневнике. С чего же начать? Нет, нет, лучше не буду об этом писать, все мне какие-то глупые мысли в голову приходят. Я, скорее всего, потому боюсь писать, что, когда-нибудь перечитывая все, опять буду упрекать себя в том, что в эти лучшие годы своей жизни занималась только пустяками, а вернее, мальчиками. Я вот сейчас смотрю, как Нюся переживает, что Саша ей не пишет, как она всем девчонкам об этом – о нем – рассказывает и боюсь, что сама смогу оказаться в таком же положении. Это очень хорошо, что я завела дневник. Теперь, никому ничего не рассказывая, я как бы со стороны анализирую свои поступки, я вижу всю себя, как на ладони. Не знаю, как бы я смогла теперь жить без дневника. Теперь, наверное, буду вести дневник до тех пор, пока… В общем, не знаю. А еще боюсь очень того, что, когда-нибудь читая свой дневник, буду упрекать себя в том, что кроме мальчиков ничего другого в эти годы не видела. Ладно, хватит этой ученой чепухи! А почему же это чепуха? Это как раз не чепуха. Но что же я могу еще написать в дневнике? А разве мало в жизни интересного? Конечно, любовь, дружба… Без этого не жил ни один человек. А правда, как это можно жить, чтобы не было любимого занятия, любимого человека? Как, как?!

Вот для Нюси, например, весь жизненный вопрос заключается в том, чтобы хорошо одеться, сделать прическу. Нет, не так я пишу! Для кого же эти вопросы не являются главными? Разве только для нерях. Она переживает все это по-особому. Вот, вчера ей сделали стрижку, так она изводится из-за этого, не ходит гулять, сидит перед зеркалом и вздыхает, вздыхает. Разве так можно?

Так можно всю жизнь просидеть провздыхать, а что в результате, что? Вот она опять взяла зеркало и чешется, чешется, чешется.

Ну, вот. Написала здесь всего, а того, из-за чего села писать, так и не написала. Скажу только, что Васька мне очень нравится. Он не очень красивый, у него отнюдь фигура не Апполона, но он мне нравится. А впрочем, как знать? Может, это мой очередной «заход» и на него не стоит обращать внимания? К тому же, мне девчонки говорят, что на танцевальном кружке он заигрывает с Муриной. Но зачем же тогда на выпускном он сказал Полинке, что я ему нравлюсь?

Я сегодня, кажется, испишу всю тетрадь. Так что надо кончать!

24 июня.

Я никогда не любила стихи.

Даже когда мы изучали Лермонтова, Пушкина, я читала их произведения в порядке прохождения программы. Но стихи Тютчева! Это что-то неописуемое. Слышала я много раз стихи и по радио, но, то ли на меня действует мое какое-то новое чувство, то ли, в общем, черт его знает, меня стихи Тютчева прямо-таки восхитили. Не знаю, можно ли так, сразу, полюбить стихи, но у меня такое впечатление, будто я увидела что-то новое, прекрасное.

24 июня.

Вечер. Причем поздний вечер. Села писать с мыслями, а стоило начать, как мысли разлетелись, и осталось только чувство, какое-то. Как будто, что-то не сказано, вроде бы, хочешь что-то сказать, или написать, и не можешь. В который раз сажусь с целью написать, что я теперь чувствую, и не могу. Пишу что-то, а так и хочется увильнуть от прямого. То ли я начала не доверять дневнику, боясь, что кто-то может все прочитать, то ли не могу просто начать. Скорее, второе. Но все-таки начну, а то этим загадочным записям не будет конца и края.

Итак! Ну, с чего, с чего начать?! Хотя бы с того, что вчера я с Васькой гуляла и гуляла долго. Ну, вот, опять зашла в тупик! Ну, гуляла. Ну, и что? Многие гуляют. Сегодня танцевала с ним на площадке в «Вильнюсе». Ну и что? Многие танцуют. А все-таки вот в чем вопрос: нравлюсь я ему или нет? Вернее, наоборот: нравится ли он мне?

Н е з н а ю!!! Н е т! Д а!

Чувствую, всей душой чувствую, что опять что-то чепуховское пишу. Холера ясная! Что же, в самом деле! Надо все-таки стихи Тютчева почитать. О б я з а т е л ь н о! Но где? Вот в чем вопрос. Где их взять? Вот у нас сейчас отдыхает девчонка. Семь лет ей. Для своего возраста она очень неглупая девчонка, читать, считать умеет; очень наблюдательная. Но вот что меня поражает: она совершенно не чувствует прекрасного! Вот заиграла классическая музыка (это я, конечно, неправильно выразилась) я говорю:

«Послушай, Лена, как красиво. Представь себе что-нибудь под эту музыку».

А она мне:

«Фу. И совсем не красиво. Я вообще музыку не люблю».

У меня прям глаза на лоб полезли! Ну, я понимаю – понимать музыку. Это не всякому дано, но, чтобы не любить (!) музыку. Это уж слишком. А потом мать будет себя спрашивать: «Почему у нее такое плохое чувство воображения?»

Ну и пишу я в последнее время! Огромадные записи. Ой, как спать захотела, а самого такого и не написала. Завтра буду целый день дома сидеть. А правда, почему я так его ухаживаний боюсь? Интересно, а я себя смелой считала. Раньше с мальчишками, ого, как дралась. Вот, мелькнуло, знаю! Я, наверное, боюсь показаться ему глупой, если начну всерьез ему верить, боюсь, наверное, обмануться в нем. Не знаю, откуда, но во мне крепко сидит чувство, что все парни, даже мальчишки – вруны. Откуда оно во мне? Девчонки говорят, что Васька очень хороший мальчишка.

Ну и накатала!

26 июня.

Вот интересно, могу ли я говорить о любви с Васькой?

Наверное, могу.

Вот сегодня я купила книгу «Любовь и подделка». Очень хорошая книга, наводит на раздумья. Ведь может, может быть настоящая любовь! Я вот все думаю о дружбе с Васькой, как о чем-то сверхъестественном, я смотрю, как истолкуют мою с ним дружбу со стороны. Но ведь это же – М Е Щ А Н С Т ВО! Нет, а интересно, почему я не могу с ним дружить? Мы вчера с Нюсей гуляли на старой территории санатория, где прошло наше детство, и встретили его. Он был такой простой, с ним так легко было говорить. Куда лучше, чем когда мы с ним гуляем, и он хочет ухаживать. Вот я очень боюсь очутиться в таком глупом положении: мне будет казаться, что я ему нравлюсь, буду с ним гулять, а потом… Нет, нет, нет. Очень мне какие-то глупые мысли в голову лезут. Лучше не буду их записывать. Вообще-то, как говорят, дневник – зеркало человека. Ну, вот, пока читала, столько мыслей было, а как села писать, так и нечего записать. Да, еще Нюська торопит, ручку просит. Нахалка, прочитала сейчас и смеется. Пусть, несчастная душа, и про нахалку прочитает. Вообще, мне трудно стало дневник писать. Все боюсь, что кто-то прочитает или подсмотрит, что я пишу. А мне очень не хочется, чтобы эти записи кто-нибудь прочитал.

Вернусь к вопросу о дружбе.

Вот какой Колька дурак! Одна девчонка с их двора увидела, как я гуляла с Васькой и уже встречаю его на следующий день, а Коля уж на меня и не смотрит.

Глупо, конечно.

27 июня.

Ну, вот я и добралась до того места, откуда виден почти весь противоположный берег Немана. Здесь так хорошо! Неман! Как ты красив, хоть у нас и не широк.

А какие по берегам леса!

Пришли мы вчера с Нюсей сюда, села я на камень у воды и пожалела, что не умею стихи писать. Как поэтам хорошо! Они все могут выразить вслух. А что мы, простые смертные? Как можем мы выразить все, что нас волнует? Наверное, никак. Надо только любить все, что видишь, слышишь. Особенно природу.

Вот я смотрю сейчас на Неман, и вспоминается почему-то Волга.

А чем Неман похож на Волгу? Разве только песчаной косой, и то, это не коса, а так, песчаный островок.

Прохладно стало. Меня продувать начинает. А еще загорать собирались. Все, я теперь знаю. Нет, что ни говори, а у нас очень хорошо. Интересно, почему я раньше ничего этого не замечала?

Погода что-то портится, а загорающих становится все больше. Вон какие-то мальчишки. Вон

29 июня.

Тогда я не дописала. На той стороне увидела Полинку и пошла к ней.

Сейчас я очень «мило» поговорила с мамой и Нюськой. Если раньше мы ссорились из-за лакомств и дрались, то теперь спорим о мальчишках и говорим все друг другу с иронией.

Нюська не выдержала, ушла, а может быть, и заплакала. Но ничего, зато я все ей сказала. Ну, что все? В основном все началось из-за Васьки. Был сильный ветер, я пошла погулять и встретила Ваську. Мы с ним поговорили и разошлись. Я пришла домой, ну и конечно, все рассказала. Они в шутку сказали, что я ходила на свидание, ну и естественно, Нюська сказала, что у него фигура, как вешалка, что он – колхозник. Почему естественно? Потому что она мне о нем такие вещи говорит не в первый раз. Мы сначала в шутку стали критиковать парней, а потом, не знаю почему, стали зло обговаривать: я – ее Сашку, а она – Ваську. В конце концов, перешли друг на друга. В общем, «вежливый» получился разговор. Вмешалась, конечно, мамаша. Встала, конечно, на сторону Нюськи. Опять Нюська, как и в детстве, оказалась «обиженной», а я – прямо-таки изверг. Страшная картина! (Как ни странно, но у меня хватает еще сил на иронию!) В общем, скоро дойдет до того, что я вообще перестану рассказывать что-либо маме или Нюске.

Что еще писать. Все события какие-то незначительные.

Вчера ходили за ягодами и за грибами. Я, Нюська, Васька и Вовка Козловский. Вовка говорит:

«Кот Васька поймал кису Миру».

Было весело. Ходили пять с половиной часов. Наелись ягод до отвала.

Не знаю, как мы завтра будем друг с другом разговаривать. Я имею в виду себя и Нюсю. А что, собственно, произошло? Обмен мнениями, и только.

Так что, как-нибудь.

Вчера смотрели фильм «Личная жизнь Кузякина Валентина». Там о современной молодежи. Как тут написать?

В общем, там показано, в частности, как на телевидении хотели устроить, ну, вроде бы диспут, что ли. И работники телевидения ходили по городу, останавливали парней и девчат, задавали им разные вопросы. Одним из них (вопросов) был такой: ведешь ли ты личный дневник? И оказалось, что дневники ведут очень мало людей, и то, это просто случайности. Я вот к чему пишу. Если бы больше людей вели свои дневники, наверное, люди лучше бы друг друга понимали, да и себя лучше бы знали. А мама и впрямь меня хуже понимать стала. А может, это потому, что раньше она думала, что я маленькая, меня надо предостерегать и всякое такое. А теперь, наверное, думает: «Вон, какая вымахала, должна уж, и сама кое в чем разбираться». Интересно, как правильно пишется «кое в чем»? Ну, все, надо кончать, а что-то не хочется. У меня в последнее время бывают такие «заходы»: сяду и пишу, пишу, пишу. Это, наверное, оттого, что меньше стала маме говорить. И Лильки нет. Оказывается, я ей много чего рассказывала. А теперь – не с кем. Скорее бы она приехала, что ли. Она в Вильнюс уехала и что-то обратно не торопится. Завтра воскресенье.

Ну зачем летом воскресенья? Ведь и так каждый день – праздник. И мне что-то захотелось работать, а потом подумала и не могу решиться. Это ведь семь часов в день надо обязательно отработать! И как это некоторым работать хочется? Мне, например, учиться больше нравится. Вот сейчас не учимся и как-то не интересно. Как начнем с девчонками вспоминать всякие школьные происшествия, так в школу захочется! Вообще я тунеядец! Это точно. Вот мне работать не хочется, это ведь плохо? Плохо. А что я могу сделать, если не хочется. Тьфу, ты черт, уже сонную чепуху понесла. Нет, ну по дому я бы согласилась работать, а если работать так, вообще, то страшно. Вот ей-ей!

5 июля.

Наконец-то я добралась до тебя, мой дневник. И то, когда все нормальные люди спят, я сижу, пишу, как дура, и думаю, что напишу что-то толковое.

Я просто опишу события последних дней.

У меня сегодня была какая-то мысль, она получилась вроде цитаты, но я ее забыла. И так… повествую.