Цитаты из книги «Vita Nostra»

Вам трудно, да. Потому что ваши усилия связаны, гм, с выходом за грань внутренне дозволенного. У вас очень четкие представления о том, что можно, чего нельзя. Я говорю не о бытовых, житейских вещах, не о так называемых «принципах», я говорю о внутреннем устройстве вашей личности, о способности преодолевать стереотипы. Вы упрямица;

«впустить в себя» то, что записано было на диске, не могла и не хотела. Все ее силы шли на сопротивление, на защитную стенку, которую она воздвигала между собой и Молчанием.

Она решилась еще на одну попытку – перед самым занятием, когда отступать было некуда. Уселась в полупустом читальном зале и, когда заработал плеер, почти физически ощутила переход из тишины – в Тишину. В сосущее Молчание.

Общежитие гудело. Бренчало гитарами, бухало магнитофонами, смеялось, било посуду. Сашка задержала дыхание – и нажала на круглую кнопку «Play». Пришла тишина и залепила Сашке уши. Подошла очень близко, оглушительная, всеобъемлющая, готовая втянуть в себя, обволочь и переварить; это было отвратительно и жутко. Сашка, дернувшись, сорвала с головы наушники, и нетрезвые голоса за стенкой, поющие надрывно и фальшиво, показались ей райским хором.

Ваша цель – внутренне примириться с тем, что вы слышите, для этого надо переступить определенную черту в себе… Черту обыденности. Это может быть непросто. Но надо пытаться. Нельзя научиться плавать, не войдя в воду.

Сегодня на занятии Николай Валерьевич впервые надел на нее наушники и включил плеер. И Сашка – впервые – услышала На диске была тишина. Глубокая, плотная, поглощающая все вокруг. Желающая поглотить и Сашку; она пришла в ужас и забилась, как муха на липучке, изо всех сил удерживаясь на краю, не желая падать в это мягкое всеобъемлющее ничто, не соглашаясь впускать в себя чужое многозначительное молчание.Николай Валерьевич что-то говорил – она видела, как шевелятся его губы. Она не слышала ни птиц за окном, ни шелеста лип, ни далеких шагов в коридоре – все было залито тишиной, как битумом.Первый трек на диске длился десять с половиной минут. Сашка покрылась потом, как после многокилометровой пробежки. Блузка прилипла к спине. – Саша, это делается не так, – ласково сказал горбун, снимая с нее наушники. – Вы не должны сопротивляться. Вы должны впустить и пропустить через себя. Потихоньку, не сразу. Без этого первого шага мы не сможем сделать второй, потом третий. А их впереди тысячи. Вот у нас прошло занятие впустую, экзамен стал ближе на один день, кто знает, может, этого дня как раз и не хватит для полной подготовки?

Рано вам это знать. Вы пока еще рабыня формы, гипсовая отливка с кое-каким воображением… С памятью, с характером…

– Вам кажется, что вы материальны, Саша? Вопрос был задан таким снисходительным, таким небрежным тоном, что Сашка невольно хлопнула глазами.– А разве нет?Горбун улыбнулся. Он сидел за преподавательским столом, перед ним лежали журнал посещений – и CD-плеер. Сашка когда-то мечтала иметь такой. – Да, – кивнул Николай Валерьевич. – На данном этапе вы куда более вещны, чем мне хотелось бы. Три семестра мы будем с этим воевать, три семестра вы будете разрушать свою материальную составляющую и наращивать информационную. Смысловую. Идеальную, если хотите, хотя это слово в данном случае неточно. А мы будем бороться за точность, Саша, нам это очень важно – точность формулировок… Вы хотите что-то спросить?

Сашка будет там, на периферии, медленно превращаться в другое существо. Непонятное. Возможно, смертельно опасное. Будет превращаться и молчать. И хорошо еще, что у мамы есть Валентин и будет ребенок, потому что девочки, которая родилась и выросла в этом доме, больше не существует… Сашке сделалось жалко себя. Но она обнаружила – без удивления – что не умеет плакать.

то состояние, которое кажется вам нормой на данном этапе.