И вместо благодарности, в ответ на доброту, у него формировалось чувство глубокого презрения к окружающим, к тем, кто с утра бежал на работу, широкими потоками спускаясь в метро или в непогоду нервно раскапывая из-под снега свои машины боялись опоздать. Они смирились с непрерывным стрессом, мучились от непреходящей даже их короткий отпуск головной боли – несчастные трудоголики! И особенно сильным было презрение к тем, кто помогал ему, угощал едой, предоставлял кров и возможность помыться.

Сначала, оказавшись на улице, он очень мучился от потребности быть чистым, переживал, как выглядит со стороны. Мнение других сначала ему было небезразлично. На первые заработанные копейки он приобрел бритву и старался поддерживать приличный вид, брился, следил за одеждой, старался посещать баню…

Но позже он понял, что попал к касту неприкасаемых, для толпы спешащих людей его просто НЕТ. А уж каков он – выбрит, помыт ли, всем было совершенно безразлично. Поэтому постепенно он стал терять интерес к чистоте и аккуратности, а иногда даже упивался глубиной своего падения и по несколько недель не мылся, не говоря уже об отросшей бороде с которой он иногда боролся найденными на помойке большими канцелярскими ножницами, клочками ровняя ее.

Особое наслаждение доставляло почесать спину утром, когда ладонь наполнялась катышками, среди которых, как ему казалось что-то шевелилось. Воображение или неизбежные в такой жизни вши?

Мешок с провизией был очень тяжелый, но Макар легко поднялся на пятый этаж и предусмотрительно выставил добычу на балконную приступочку, так чтобы она была на холоде, не испортилась и не бросалась в глаза с улицы. Потом он аккуратно пересчитал наличные и проверил хранившуюся за подкладкой потертой кожаной куртки кредитку. Эта кредитка была для него олицетворением другой жизни. Он не был уверен, что хочет вернуться в эту жизнь, не подвергал себя соблазну и не проверял сальдо по этой карте. Доставал ее, смотрел и снова прятал, и так два года. Или уже больше? Наличных денег было достаточно для приобретения трех бутылок самой дешевой водки или почти ящика недорогого пива. Он глубоко задумался, как распорядиться деньгами. И тут он услышал быстрые шаги кого-то, спешащего вверх по его лестнице. Этот кто-то торопливо бежал через две ступеньки, топая и хрипя.

Рефлекторно Макар метнулся к импровизированной постели и в изголовье нащупал обрезок железной трубы. Но тут, в проеме двери, он увидел раскрасневшегося Сергея который, задыхаясь от быстрого бега, начал рассказывать.

– Это, вот… Пришел я, а там – милиция. Ну и я, конечно спрятался за мостом, через эту говнотечку, пардон. И вижу понесли на носилках кого-то в подъехавшую скорую, прикрыли простыней, мертвяк, похоже. Еще милиция потусовалась, кого-то в бумажку переписала и уехала, – торопливо излагал куций, то есть Сергей.

– Ну, и что это значит? – довольно спокойно, как будто из вежливости поинтересовался Макар.

– Так вот, слушай дальше. Как только скорая и ментовская машины скрылись… – рассказывал Сергей нагнетая напряжение.

– Полицейская! – перебил его Макар.

– Что полицейская? – открыл от удивления рот Сергей.

– Машина полицейкая, а не меновская, – пояснил педант.

– А, ну да! Не перебивай, и так еле собрался с мыслями. Я просто в шоке! Ленку-то нашу убили! Я ее уже года два знаю, и вот нет ее! Тут жизнь такая, что народ мрет – кто замерзнет зимой, кто водкой отравится… А чтоб убили… Тем более бабу! Мы для общества и так как будто не существуем. Зачем убивать? – путано излагал Сергей, то брызжа слюной, то прикрывая рот от ужаса, как деревенская бабка.

– Так может и не убили ее? А сама? Может чем-нибудь траванулась? – усомнился Макар.

– Задушили ее синим шарфом. Помнишь, в котором сидела, та, учителка? Заметил? – продолжал Куций.

– Что, и училку забрали?

– Нет, у нас не принято откровенничать с милицией. Никто о шарфе-то и не сказал.

– Полицией!

– Хватит меня исправлять! Это уже и не важно… полиция, милиция.. – суть одна! – Макару показалось удивительным такое преображение Сергея. Очень спокойный и покладистый, он не на шутку разозлился и сверкал глазами.

– Да ладно, ладно, – быстро успокоил его Макар. И тут его озарила догадка. – А не был ли ты влюблен в нашу Елену Прекрасную?

Повисла неожиданно длинная пауза.

– Конечно, она всем нравилась. Яркая, веселая! А пять лет назад, говорят, она была какая – ух! Вот жизнь, брат. Живешь-живешь, а потом оказываешься на помойке. Конец-то у всех один, а вот пути к нему разные.

– Ты, Сергей, прям философ! – усмехнулся Макар.

– Рассказывали, что приехала она учиться поступать в вуз из поселка под Питером, да не поступила. Назад ехать не захотела, работать пошла. То ли уборщицей в больницу, то ли в школу. Только денег-то не хватало, ведь квартиру снимать нужно было, жить-то здесь ей негде было. Билась-билась на двух работах… На следующий год вроде уже и не пыталась поступать. Понятно почему. Конкурентки-то ее занимались, повторяли, а она, небось, все и забыла. Не знаю, куда хотела поступать на педагогический или в медицину – куда… может, не помню. Хотя она рассказывала. Все, теперь не спросишь. Нет ее! Тут она встретила парня, говорила необыкновенного красавца, очаровал он ее, охмурил. Да и к своему делу приспособил – а был он сутенером. Поплакала она, поплакала, а куда денешься. Так и отработала на панели десяток-другой лет. Вот оттуда она сюда и попала. Вроде говорили, что была она свидетелем чего-то, вот и стала прятаться по коллекторам и подвалам, а потом и к Философу прибилась. А полиция -то твоя ничего и расследовать не станет! Вот увидишь, быстро дело закроют. Может, народ для вида поспрашивают немного, да и все!

– Почему, моя полиция?

– Да ты все меня исправляешь, следишь. Может ты и сам из этих? Полицейских? Шучу-шучу, не злись! Слушай, брат, а что если нам самим разобраться, кто ее убил?

– Как я разберусь, я ее всего раз и видел-то! Да и дел мне и так хватает, – сразу пресек Сергея Макар, ревниво глядя, как тот уже по хозяйски уселся на край его матраса. Только этого не хватало – вдруг попытается тут поселиться, отваживай его потом. Уж очень сложно место менять. Только нашел такое прекрасное место на лето!

– Ладно, давай. Ты иди туда и наблюдай, может что и заметишь. А потом мы как-нибудь встретимся и все обсудим.

Ему понравилась идея, отправить поскорее Сергея подальше от своего жилища, под предлогом расследования, чтобы не привыкал тут… А там, глядишь, пыл его пройдет, да и отстанет он от него со своими идеями. А то понимаешь ли: «Брат..».

2 Сергей

Макару было совершенно непонятно, почему это небольшое сообщество сбилось вокруг странной личности, с уважением прозванной ими Философом. Казалось, он проявляет крайнее равнодушие к окружающим его людям и вовсе не стремится ими руководить. Высокомерный, и как многие думали, сидевший когда-то, мрачный тип пользовался непререкаемым авторитетом. Его решения не оспаривались, а его внимание ценилось как особая награда.

Макара всегда занимал вопрос, из чего складывается авторитет таких личностей? Как частенько у нас бывает, что коллективом умных, образованных людей руководит эдакая гнида, единственно чем обладающая – это невероятным чванством, высокомерием и уверенностью в своем превосходстве над остальными. Эта уверенность, как гипноз, околдовывает иногда большие группы людей, готовых беспрекословно слушаться его, даже идти на любые жертвы ради его благосклонного взгляда.

Разве мы не знаем массу подобных примеров? В то время как умный, благородный человек в силу своего ума склонный к сопереживанию, сомнениям и рефлексии зачастую вызывает в коллективе легкое презрение, пренебрежительное отношение вплоть до полного игнорирования его интересов. Тем более, что они не всегда понятны большинству, которое руководствуется корыстными, шкурными мотивами и иные, нравственные или возвышенные идеалы ему непонятны и смешны.

Вопреки желаниям Макара, обстоятельства складывались таким образом, что он стал все чаще и чаще бывать у своих соседей по жилью. Сначала он старался встречаться там с Сергеем, чтобы тот не повадился ходить к нему, потому что очень опасался нарушения приватности его уютного обустроенного жилья, ставшего ему уже домом.

Он почти сразу заметил, что у «Философского сообщества» уже сложились определенные традиции и законы, которые ни кто из них не склонен был менять, и к счастью для него, стремящегося остаться в одиночестве, даже куций не пытался отрываться от своего коллектива.

Изучение этой компании с высоты заброшки напомнили прекрасные летние дни в детстве, когда он в жаркий полдень наблюдал за жизнью муравейника в сосновом лесу. Он хорошо помнил, как совсем мальчишкой, приходил день за днем к своим подопечным и иногда приносил им гостинцы в виде жирной зеленой гусеницы или жука. Он опускал былинку в муравейник и наблюдал, как самоотверженно муравьи защищают свое жилье, кусая и брызгая былинку остро пахнущей муравьиной кислотой. Он понял главное: муравьи живут как единый организм, готовые пожертвовать собой ради остальных, трудиться от рассвета до заката и все добытое тащить в свой муравейник. Каждый муравьишка представлялся ему эдаким самоотверженным героем, воином. Может это похоже на коммунизм? Так его представляли себе основоположники, теоретики и прочие утописты?

Здесь же, у бездомных, было по-другому – безраздельное господство индивидуализма. Каждый думал только о своей выгоде, и если он и сосуществовал бок о бок с другими, то только потому, что ему это было выгодно сейчас. В лагере доминировало полное равнодушие к окружающим, за исключением ситуаций жгучего любопытства, зависти или мнимой опасности, которые заставляли обратить внимание на окружающих, а иногда и сплотиться вокруг лидера. Поэтому такие сообщества были крайне неустойчивы и частенько разваливались. И тогда каждая свободная личность самостоятельно брела по жизненному пути, находя в этом особую выгоду и не желая делиться найденными сомнительными благами и кровом. Именно так жил Макар и большинство тех, кто встречался ему во время его борьбы за выживание в эти суровые два года. Или уже три? Он давно потерял счет времени.

У этого же сообщества он заметил какие-то основы простой управленческой структуры во главе которой стоял Философ. Именно он ее и создал. Цель этой структуры Макару была очевидна – эксплуатация. Эксплуатация большинства меньшинством. Увы, Макар считал, что в любом обществе, на его разных уровнях эксплуатация неизбежна, он был даже готов приписать ей прогрессивный созидательный смысл.

Он давно заметил, что Философ, в отличие от остальных, не работает, а только благосклонно пользуется благами – приносимыми продуктами, деньгами и многим другим. Он обычно выбирал себе все самое лучшее, а остальное позволял забирать самим труженикам. У него были приближенные, можно назвать их замами или помощниками. Первым был азиат, с хитрым прищуром, которого как ни странно звали Коля, по фамилии – Хван. Второй был парень, которого в первый свой вечер Макар плохо разглядел, так как он пришел позже, из-под моста с мешком добра. Его звали Никитой. При виде этого парня сразу возникало парализующее чувство опасности, не смотря на то, что он пытался иногда выглядеть эдаким простачком. Макар иногда ловил на себе такой злой и испытующий взгляд его серых глаз, который проникал до желудка и вызывал нервную дрожь. Совершенно иным был сопровождавший Никиту друг, с которым он не расставался – простодушный балагур с одним заклеенным глазом и черной челкой.

Макар был удивлен, что великан никакой значимой роли в обществе не играл, не смотря на его недюжинную силу. Его можно было отнести к эксплуатируемому большинству, о чем он по простоте душевной не догадывался и, по муравьиному трудился, как ему казалось, на благо коллектива.

У каждого в сообществе был свой промысел – кто-то просил милостыню на паперти у церкви, как учительница и старик, кое-кто был специалистом по «карманной тяге», но не афишировал это. А некоторые специализировались на поиске полезных вещей на помойке и перепродаже их оптом и в розницу. В этом деле тоже были свои профили: некоторые собирали только металл, или макулатуру, сдавая ее за копейки на вес, другие искали винтаж и относили его перекупщикам, чаще это была мебель или посуда советских времен и прочие дела.

– Макар! Я – к тебе! Ну, как я и предполагал, милиция и не думала искать убийцу бедной Лены. Придется этим заняться мне самому! – запыхавшись наскочил Сергей на задумавшегося Макара, медленно бредущего в сторону гаражей.

– Не будь дураком! Вряд ли ты сможешь распутать ее тайну, а если сможешь, то будет и еще хуже – убийца почувствует опасность и расквитается с тобой. А думаешь Философ будет рад, если ты станешь за всеми следить?

– Да, и правда. Я как-то об этом не подумал… Выходит и не кому заступиться за бедную бабу, как жила, так и умерла, никому не нужная, – сам себя накручивал куций и слезы наворачивались ему на глаза.

Сергей был простым, открытым парнем. Когда-то, еще в перестройку, он приехал из небольшого городка в Ленинград и устроился на завод. Сначала все у него складывалось замечательно – приличная зарплата на заводе, уважение друзей – парень был рукастый, трудолюбивый. Вскоре он женился на яркой красивой девочке. Бог сразу детей не дал. Да и молодые решили немного пожить для себя. Летом – на курорт, зимой ходили не только в гости к друзьям, но и в театры, в музеи. Просвещались.

И вдруг – перестройка. Уже во вторую волну сокращений Сергей лишился работы, накопления тут же обесценились, сгорели на костре гиперинфляции… Он уговаривал и жену пойти поработать, но она не хотела бросать учебу и, не задумываясь, сбежала от него к своей бабушке, которая жила в большой коммунальной квартире в центре, недалеко от Невского. Бабушка обрадовалась внучке, хвасталась своей прозорливостью и тем, что «Сергей ей сразу не понравился». А Сергей перебивался случайными заработками, пытался выплыть и наладить отношения с женой. А тут как назло – новая беда, его «попросили» из общежития.

– Ты на заводе работаешь? Нет! Вот и освобождай жилплощадь, которую занимаешь незаконно! Сроку тебе два дня! – так, равнодушно зевая, лишил его последнего шанса на выживание громила-комендант общежития, отставник в нестираной тельняшке.

Нет, Сергей не сразу оказался на улице, он еще барахтался, снимал углы, тянул из себя последние жилы, работая на двух работах. Но сломался – запил. Вопиющая несправедливость, которую он наблюдал кругом, подкосила его окончательно. Оказалось, что из общежития выдворили всех, так как его выкупил за копейки, «приватизировал», новый русский и устроил там шалман да еще игровые автоматы поставил. Охранником там стал, кто бы вы думали? Да, бывший комендант общаги, отставник!

Однажды Сергей, уже слегка подшофе, сидя на бульваре с бутылкой пива, опасливо выглядывая милицию в округе, заметил, что на противоположной стороне улицы припарковался огромный черный лимузин из которого выскочил шофер и открыл дверь какому-то важному господину, вальяжно вышедшему из машины. Тот не торопясь, окинул улицу взглядом человека, которому принадлежит весь мир, и чинно прошествовал в какую-то офисную, или ресторанную дверь. Сергей не поверил своим глазам, он сразу узнал его, они вместе работали на заводе. Николай, кажется так его звали, был секретарем комсомольской организации. Они даже какое-то время дружили, но быстро расстались – потому, что парень оказался крайне непорядочный – пытался ухлестывал за женой Сергея, занимал по дружбе деньги и никогда не отдавал. А из-за его скабрезных шуток и грязного языка жена вообще запретила Сергею пускать его на порог.

Ходили слухи, что он даже какое-то время сидел. Жена говорила Сергею – «Держись подальше от таких пройдох. Он плохо кончит!» И вот! Как она ошибалась. Теперь он и такие как он хозяева жизни!

– Подойти что-ли к нему и по просить вернуть долги? – ухмыльнулся про себя Сергей и громко сплюнул на тротуар.

Он не любил вспоминать те времена, когда он пытался выкарабкаться, и все глубже скатывался в болото безисходного бомжевания. Но в своей новой жизни он быстро адаптировался и даже стал находить в ней и светлые моменты. Окружающие любили его, а он наслаждался невероятной свободой, главное свободой от чужого мнения. Не нужно пыжится на работе и выдавать норму, не надо стараться понравится ни начальнику, ни бабушке жены…

– Так что не советую я тебе становиться мисс Марпл! Не благодарное это дело, – упорно продолжал свою мысль Макар. Неожиданно для себя он понял, что привязался к этому невзрачному, открытому парню. Он даже заметил, что перестал его про себя называть как раньше – «куций» и определенно симпатизирует ему.

– Может лучше поможешь мне? – Сергей с надеждой посмотрел на Макара.

– Нет уж, уволь, братец. Да и не знаю я ничего про вашу Лену и остальных… – справедливо заметил Макар и уже собрался идти дальше по своим делам, но не мог встать с нагретого цементного поваленного столба. Так ласково припекало солнышко, что казалось весь организм радуется и расправляется, пытаясь вырабатывать дефицитный витамин D. Сергей сел рядом и молча щурился на солнце, глубоко погрузившись в свои мысли.

– Вот что я думаю, была видно наша Лена свидетельницей чего-то незаконного, может страшного, за это ее и убили. Может тело не успели спрятать. Степан тело обнаружил в кустах, поднял шум, раскричался. А так злоумышленники бы спрятали тело и – концы в воду. Может и в прямом смысле – речка рядом. Ты даже не представляешь, сколько в нашей компании было темных личностей – кто-то и наркотиками торгует, кто-то и сам наркоман, некоторые в страшных преступлениях участвовали, может и душегубы есть… Хотя сейчас наркоманов здесь вроде нет, они долго не живут… А самая главная мысль, что пришла мне в голову – ничего здесь не делается без ведома Философа. Он точно знает, кто убийца. Как подумаю, страшно мне становится. Может мне пока пожить у тебя, в недострое? – сбивчиво рассуждал Сергей.

– Дом не купленный, хочешь – живи, – без энтузиазма ответил Макар. – Я там не хозяин.

– Подожду пока, понаблюдаю. Может чего и замечу.

– И что? В полицию пойдешь?

– Я пока не думал. Может, Философу расскажу, а может, и сам за Ленку отомщу. Ты ведь понял – нравилась она мне. Красивая, веселая. И знаешь, очень независимая. Если мы ко всему будем равнодушны, это значит, мы совсем оскотинились, перестали быть людьми.

– А что, по-твоему, нас от скотины отличает? Тут живя, мы – скотина и есть!

– Нет, брат! Тут ты не прав. В какой-то степени, мы даже больше люди, чем те, кто, как винтики, челноки, бегают на работу и назад, света белого не видят. И думают только о деньгах. А на нас материальные проблемы не давят. У нас есть возможность свободно мыслить. И чувствовать, сопереживать…