Сначала, конечно, Горацио! Кто он? Самый близкий к Гамлету, принцу и его доверенный, собиравшийся умереть вместе с другом, человек? Не подданный Дании. Откуда и зачем он появился из теплой Италии в весьма прохладную страну? Каким образом он втиснулся в такую близость, запредельную для самых интимных человеческих отношений, если верить знатоку таких дел, Анне Ахматовой? Вспомним, не помешает: «Есть в близости людей заветная черта. Ее не перейти…» А Горацио перешел. И, нужно полагать, после развала Дании (да еще какого – читай впереди!) ушел… И каким образом он одним из первых узнал от молодых датских офицеров Марцелла и Бернардо (тоже, кстати, носящих отнюдь не датские имена, а скорее римские), о Призраке бывшего короля Гамлета и увидел его вместе с ними во время стражи форпостов Дании? Что же касается молодых офицеров, у нас нет никаких свидетельств подозревать их в шпионаже или даже заговоре против Дании. Но то, что они никак не могут быть довольны, что тратят свою молодость и сердца пыл на… гниль, очевидно! Им бы в войско Фортинбраса! И хотя бы на Польшу. Горацио, думается, «ключ» к пониманию психо-трагедии Гамлета, принца датского. Возможно, он порождение бессознательного автора, пораженного, как и все, думающие умы того времени, времени великого Ренессанса, подготовленного более великим Проторенессансом! А именно – творения Николо Макиавелли «Государь». В сравнении с образом, проторенессансного Государя ренессанский принц Гамлет – и есть призрак. Дальше мы покажем, почему и какое это отношение имеет к нашей современности. Мы, ведь, набрасываем штрихи к портрету нашего современника.
Посмотрим в прошлое королевства Дании, когда правил Гамлет, ныне призрак. Победы за победой над не менее великими державами, чем Дания – Англией и Норвегией. Заслуги Гамлета, ныне призрака. Но вот при первой встречи с сыном (смысл которой не так уж ясен!), Призрак Гамлета признается сыну, после того, как рассказывает, как брат, чтобы завладеть короной и его женой, коварно убил его: «Так послан второпях на страшный суд Со всеми преступлениями (sic! – Е.Ч., М.Ч.) на шее, О ужас, ужас, ужас!» Начинает же разговор с Гамлетом, принцем со странного признания, которое, кстати, не вызывает у принца никакого интереса:
«Я дух родного твоего отца,
На некий срок скитаться осужденный
Ночной порой, а днем гореть в огне,
Пока мои земные окаянства
Не выгорят дотла.
Мне не дано
Касаться тайны моей тюрьмы.
Иначе б от слов легчайшей повести моей
Зашлась душа твоя и кровь застыла,
Глаза, как звезды, вышли из орбит
И кудри отделились друг от друга,
Поднявши дыбом каждый волосок,
Как иглы на взбешенном дикобразе,..»
(Акт 1, сцена 5)
Здесь важно подметить, что скитание по жизни Призрака отнюдь не связано с тем, что он не отомщен! А Гамлет взвивается только от слов – «Отомсти за подлое его убийство»: «Рассказывай, чтоб я на крыльях мог Со скоростью мечты и страстной мысли Пуститься к мести». «Месть» – вот нужное и искомое для Гамлета, принца, «заветное» слово! Дальше увидим, почему?
«Месть» дает Гамлету цель и смысл его жизни. А его жизнь, Гамлета, принца датского, судя по его философским монологам, суть жизни вообще, common place! То есть, явление вселенское. Как снежинка или пылинка, которые тоже суть явления вселенские! Забегая вперед, скажем, поэтому он так легко (имею право):
а) ибо наследный принц;
б) жизнь для наследного принца не является какой-то высшей вселенской ценностью.
Месть, воплощенная в поведение – уже не философия! Это, возможно, черта характера Гамлета, которая не исчезает даже в общении с Призраком его коварно убиенного отца. Это, скорее стало, жизненным кредо – Hic et ubique! Так, только, что узнав правду о смерти отца, принц Гамлет восклицает: «О небо! О земля! Кого в придачу? Быть может, ад? Стой, сердце (нужно понимать, что принц призывает смерть? – О.З.)! Сердце, стой!» Так он любит своего отца!
Но как только доходит до дела (начиная с того, что принц отбирает клятвы молчать об открывшейся тайне смерти Гамлета у Марцелла и Горацио) и, в деловом рвении к отцу обращается уже, мягко выражаясь, совсем иначе: «Ага, старик, и ты того же мненья?» (чтобы подстегнуть «друзей» дать клятвы на молчание). И дальше: «Ты, старый крот? Как скор ты под землей! Уж подкопался? Переменим место». Принцу ох как нужна тайна мести, или – тайна для мести! Принц наверняка как царедворец, искусно владел софистикой: «Тайна» становится «причиной»! Причина мести найдена – и Призрак отца, не должна мешать!
Месть ради мести,.. дает принцу ощущение полной жизни! Месть не имманентным и опасным врагам Отечества – например, королям Англии и Норвегии, а своему родному дяде, который захватил трон. А не женись дядя на королеве, трон, глядишь, достался бы наследному принцу, то есть, самому Гамлету! Жажда власти – пружина «мести». Месть за отца (трон) – вот цель, оправдывающая все средства властолюбца. Психология героя эпохи Ренессанса выхватывает из подготовившего его, Ренессанс, Проторенессанса средства, наиболее простые, доступные и эффективные! Доступные, в смысле – для понимания всем и каждому! Понять – значит, простить! И мы прощаем Гамлету, принцу, все его хладнокровные злодеяния, слегка прикрытые вуалью – местью за отца! И настолько это срабатывает, что и доведение до самоубийства, а, ведь, именно так! – своей возлюбленной, Офелии, мы прощаем Гамлету, принцу! И во время дуэли «добро» и наше, читательское отношение – на его стороне принца, а не на стороне брата несчастной Офелии, Лаэрта!
«Гамлет, принц датский» есть «Государь» эпохи Ренессанса. Эпохи, подошедшей к бездне вседозволенности. У нас это сейчас зовется беспредельщиной. Гамлет, принц датский – беспредельщик? Да нас разорвут на части или засмеют рафинированные интеллектуалы! Но, мы, тем не менее, пойдем дальше! А здесь подчеркнем главную черту характера Гамлета, принца датского, нашего современника – властолюбец!
И, задавшись, наконец, вопросом – по какой истинной причине Гамлет, принц, ненавидит своего дядю (если вдумаемся спокойно, то поймем, что Гамлет, принц, увы, никогда не любил свою мать. И странное у него к ней отношение, коль он позволяет сказать матери следующее (залезть в ее постель!):
«Тогда И продолжайте делать, что хотите,
Ложитесь ночью с королем в постель
И в благодарность за его лобзанья,
Которыми он будет вас душить,
В приливе откровенности сознайтесь…».
(Акт 3, сцена 4)
Это равносильно тому, как Офелия «показывает» daddy свою девственную белую грудь… Кстати, принц Гамлет, вероятнее всего также был девственником…
Как, вероятно, не любил ее и Король Гамлет! Любить – это прощать! Любовь потому и слепа, что не видит никаких пороков в любимом человеке. Мать любит живого. Какое твое дело, сынок, коль ты любишь свою мать? Ты, ведь, давно, как вылез из детских штанишек! Да потому, ответим за Гамлета, принца датского, что возлюбленный матери отнял трон… у принца Гамлета, властолюбца! И поэтому, властолюбцу все равно, что мать любит и счастлива в новом браке. А вступить в него поспешила, потому, что понимала – без Короля Дании – конец! Понимала, что принц Гамлет – не Король Дании. И – не может быть Королем Дании, ни в настоящем, ни даже в отделенном будущем! В то время, когда его ровесник, принц Норвегии Фортинбрас, собирал войско, чтобы идти на Данию и возвращать, отобранные Королем Гамлетом у Норвегии земли (а, отнюдь, не для того, чтобы отомстить за убийство отца!), Гамлет метался, между – «быть или не быть»! И думал, через сколько времени его голова будет выглядеть, как череп Иорика? Об этом он расспрашивает могильщика: «Много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?» И выслушивает его подробный рассказ. Выслушав и додумав, что сие не миновало и Александра Македонского, Гамлет, принц, восклицает: «До какого убожества можно опуститься, Горацио!» А, выражая отвращение и едва скрытый ужас при виде того, во что превратился Иорик, держа череп своего няньки – шута, Гамлет, принц, задает вопрос, но, скорее, роняет душе спасительное утверждение – надежду (какого не нашел в рассуждениях «быть или не быть?»). Надежду каждого латентного самоубийцы: «…Полное расслабление?» Увы, ответа он не получает – ни от могильщика, ни от черепа Иорика!
Нет, все пока не о принце Гамлете. О состоянии, в каком мы его еще увидим! К этому состоянию нужны, пожалуй, четыре персоналия: Офелия, Лаэрт и, безусловно (?) Розенкранц и Гильденстерн! Вот в совокупности тогда и будет Эльсинор.
Офелия… Можно, к примеру, представить ее в отрядах наших современников на Манежной площади или у Киевского вокзала, вместе с такими же, как она, юношами и девушками, идущими на схватку с убийцами футбольного болельщика в конце 2010 г.? А, почему же нет? Почему не представлять? Стендаль имел не больше оснований заставить в своем воображении спуститься со своего пьедестала Аполлона Бельведерского и пройти по булыжной мостовой Парижа! Офелия любила принца Гамлета? А, ведь, не тронулась умом и даже особенно не горевала, когда решила вместе со всеми, что принц сошел с ума:
«Какого обаянья ум погиб!
Соединенье знанья, красноречья
И доблести, наш праздник, цвет надежд,
Законодатель вкусов и приличий,
Из зеркало… все вдребезги.
Все, все… А я?
Кто я, беднейшая из женщин,
С недавним медом клятв его в душе.
Теперь, когда могучий этот разум,
Как колокол надбитый, дребезжит,
А юношеский облик бесподобный
Изборожден безумьем?
Боже мой! Куда все скрылось?
Что передо мной?»
(Акт 3, сцена 1)
Так горевать можно о разбитой дорогой вазе, подаренной тебе по случаю, или о любимом платье, на которое пролились чернила… И вдруг убит отец! Горе? Горе! Но, не тот случай, чтобы взрослая дочь сошла с ума и утопилась! Так кого же любит женщина Офелия?.. Вот и оспаривай у Фрейда наличие Эдипово комплекса! С принцем Гамлетом ее роднит только влечение к смерти – власть Танатоса. Да еще эскапизм в безумие: мнимое у принца, и реальное – у Офелии.
Четыре страшных человеческих порока оставили нам эллины: суицид, гомицид, геноцид и эскапизм. Офелия предалась сразу двум: эскапизму (бегству из реальной жизни) и суициду. Еще раз замечу – после смерти отца! My heart belongs to daddy! Мы понимаем, что «daddy», здесь, возможно, «единственный», чем «отец» (как пытаются толковать песню – «My Heart Belongs to Daddy». It is a song written by Cole Porter, for the 1938 musical Leave It to Me! which premiered on Nov 9, 1938. It was performed by Mary Martin who played Dolly Winslow, the young protégée of an elderly ambassador, Alonzo P. Goodhue. She is stranded at a Siberian railway station, wearing only a fur coat, and performs a striptease while performing the song.
She sang it again in the 1940 movie Love Thy Neighbor. Again she wears a fur coat, but the setting is a show within a show and the act is more conventional as she wears an evening gown beneath the fur. Her best movie performance is in the 1946 Cole Porter biopic Night and Day in which she plays herself. She again performs the striptease, discarding her muff and then the fur coat.
In Britain, the song was a hit for Pat Kirkwood who performed it in the 1938 revue Black Velvet, making her the first wartime star, and so the song was thereafter associated with her) В основу этой песни положена старая еврейская песня, в которой «daddy» – несомненно папа. Близко к первоначальному значению ее исполнила Мэрилин Монро). Но, как понимать Офелию, которая дает отцу читать вот это (стихи принца Гамлета): «На ее дивную белую грудь эти…»?
Но, следуя логике Шекспира и говоря о принце Гамлете, как нашем современнике, нужно иметь в виду и прямой смысл.
О проекте
О подписке
Другие проекты