Цитаты из книги «Литература в школе. Читаем или проходим?»

появились в российских гимназиях учебники «по истории русской словесности», писал в той статье Б. М. Эйхенбаум, «выучивание учебника стало методом изучения литературы». Обратим особое внимание на выделенные нами слова – ведь это давно принято как само собой разумеющееся: на то и учебник, чтоб его учить. «Задачи учителя, – продолжал Эйхенбаум, – как будто упрощались и облегчались, и в то же время ученики знакомились с чем-то близким к научному пониманию. …Из чисто справочных пособий учебники превратились в объемистые руководства, где каждый автор и каждое произведение рассмат

Современные уроки литературы мало работают на упомянутую аксиому. По большей части – это уроки начального литературоведения. Нередко, заметим, некачественного. То, что необходимо в профильной школе (но в качественном виде), – вменено у нас любой. И всем давным-давно известно, что при достаточной изворотливости (а кто же изворотливее школяра?) можно про «типы» и прочее у классика ответить на пятерку, не прочитав ни строки самого классика.

Конечно, не вчера это началось. Но сегодня стало особенно очевидно.

Можете ли вы считать себя наследниками, если не обладаете унаследованным?

Преступление и наказание» (как и «Идиот») открывает читающему роман, что можно осуждать преступление, но сострадать преступнику. Не всякому. Возвращаясь к гибели детей в машинах – известны случаи, когда родители были беспечны, оставляли ребенка в машине «преднамеренно, несмотря на очевидный риск. В одном вопиюще чудовищном случае мать использовала запертую машину в качестве дешевой замены яслям

Русская классическая литература (и, конечно, не только русская) дает людям ключ к сложнейшим жизненным ситуациям. Защищает от демагогических и примитивных оценок человеческих поступков. Помогает вглядываться в тонкости, в детали, не ограничиваться поверхностными эмоциональными оценками – даже когда реакции большинства толкают вас именно к этому.

И мы с ним, худо-бедно отдавшие жизнь изучению русской литературы, долго говорили о том, что для обоих давно было азбучным: литература, если и учит, то отнюдь не формировать сильное государство, а – понимать жизнь. (Но объяснить это тому, кто затвердил, в силу особенностей воспитания и образования, иное, полагаю – невозможно. Зато можно – и просто необходимо – помешать «провести в жизнь» такой взгляд на место литературы в школе.)

Но человек, внимательно относящийся к языку, не может работать над заданием, сформулированным, так сказать, «не по-русски»! Посыл как в 17-томном академическом, так и в новейшем однотомном словаре Ожегова-Шведовой имеет помету «спец.». Это слово – из профессионального языка людей спорта и театра. И реагировать человеку, небезразличному к родному языку, на этот «посыл» оказалось возможным, лишь заменив его на «послание».

Приятно поражают определения, за которыми встает довольно стройная система воззрений на советское прошлое, чем не могут похвастаться сегодняшние авторы учебников истории. Да, пожалуй, и на современность такая барышня глядит трезвее многих поживших на свете мужчин: «Антисоветская агитация – любая агитация, не соответствующая политике государства, партии. Классовый враг: враг – это почти любой, ведущий отличный от общепринятого образ жизни. Красный уголок – место, посвященное Ленину, партии, Октябрю. Невыездной – по политическим причинам запретили выезжать за границу. Спекулянт – человек, перепродававший товары с наценкой».

Я от пятиклассниц ответа на этот вопрос вообще-то не ждала, потому что сегодня, когда все смешалось в доме Обломовых (это укоренившееся искажение цитаты мне нравится и я его использую – как проявление поэтики абсурда)