Однажды приехал я в свою деревушку из райцентра на выходные и в воскресенье отправился на рыбалку. Клевало на Иртыше в тот день просто замечательно, и в садке становилось все теснее от ельцов, окуней, сорог, подъязков. Время летело незаметно. А мне к двум часам дня надо было успеть на  автобус – завтра с утра на работу. И как назло, часы я забыл дома, а на берегу в этом месте, недалеко от подъема в деревню,  я был один.

И тут послышался рокот – мимо проплывал пассажирский теплоход на воздушной подушке «Заря». У моей деревеньки пристани не было. Да «Заре» она и не нужна была: обычно, завидев людей, стоящих у таблички с названием деревни, капитан наезжал носом судна прямо  на берег.

Я в тот день  рыбачил как раз неподалеку от этой самой таблички. На «Заре» меня  увидели и сбавили ход, раздумывая, пассажир я или просто так.  «Вот кто мне скажет время!» – обрадовался я и призывно замахал рукой. «Пассажир», – поняли на «Заре». И судно направилось к берегу. На носу  стоял матрос, готовясь скинуть мне трап. В рулевой рубке с папиросой в зубах торчал капитан, с кормы выглядывал шкипер.

– Не надо приставать! Не надо! Я не поеду с вами! – закричал я, силясь переорать рокот двигателя. – Скажите только, сколько времени?

Шкипер приложил ладонь к уху:

– Чего?

– Этот чудак время спрашивает, – обиженно прокричал матрос.

– Полвторого, – рыкнул высунувшийся из рубки капитан.

– Спасибо, – вежливо сказал я. – Езжайте дальше.

…Бросив судно на произвол судьбы, они все втроем  гнались за мной почти до самой деревни. Но потом опомнились  и повернули обратно. Во-первых, родная деревня меня в обиду бы не дала. Во-вторых, непришвартованную «Зарю» могло унести течением без экипажа.

– Лучше больше нам не попадайся! – пригрозили мне на прощание речные волки.

Нашли дурака. С тех пор, если мне надо было сплавать, скажем,  в Иртышск,  я в Железинке садился только на «Ракету»…

Сорванная рыбалка

Дело было летом, в  Железинке.. Я собрался с вечера на рыбалку: накопал червей, приготовил удочку и закидушку. А душной  ночью  на улице… пошел снег. За окнами, в свете уличных фонарей,  беспорядочно метались мириады крупных снежных хлопьев. На самом же деле это был не снегопад. Каждый год в июне в одно и то же время из глубин Иртыша  вылетает бесчисленное множество белесых бабочек-однодневок, в которых переродились живущие на дне реки в  глинистых норках страховидные личинки мотыля (или, как его называют иртышане, «бормыша»).

Эти бабочки живут считанные часы – их задача отложить яйца на берегу, а то и водной глади, и навсегда сложить свои хрупкие крылышки. Но если где-то рядом есть населенный пункт, бестолковые бабочки миллионами устремляются на  свет горящих фонарей, бьются о стекла квартир с не выключенным еще освещением  и откладывают свои яйца уже где попало.

Увидев эту круговерть за окном, я понял, что рыбалка пропала: к утру весь береговая поверхность реки будет завалена трупиками однодневок, которыми будет обжираться рыба. На червя  уже не посмотрят ни степенный чебак, ни суетливый елец, ни даже ненасытный ерш. Но еще была надежда, что вот на бабочку-то они и могут клюнуть. И я придумал, как заготовить однодневок, не выходя из дома. Я просто оставил включенным в зале свет, открыл настежь балкон и спокойно улегся спать, предполагая встать утром пораньше и собрать налетевших за ночь мотылей. Уж на консервную-то банку их наберется, а больше мне и не надо.

Будильник сработал вовремя. За окном спальни было уже светло.  Позевывая, я открыл дверь в  зал и буквально очумел. Комната была завалена сугробами! И эти сугробы еще копошились. Бабочки были везде. Под их толстым слоем не было видно ни пола, ни стола, ни дивана! Вообще ничего, кроме стен и потолка. Да и они были частично облеплены вездесущими крылатыми насекомыми.

В общем, на рыбалку в тот день я не пошел. И на работу тоже – по крайней мере, до обеда. Битых несколько часов, проклиная все на свете, я сначала при помощи совковой лопаты, а потом уже просто веника и совка выгребал на балкон, а оттуда сваливал на улицу килограммы и килограммы бабочек. А потом еще и отчищал квартиру от липкой яичной массы – ведь эти крылатые  монстры успели отложить  свое потомство!

Про шуры-муры с белым амуром

Теща с тестем у меня живут на юге Казахстана,  в Кызыл-Орде.  Естественно, бывал с женой у них в гостях. Тогда еще мы были северянами, и приезжали в отпуск обычно на пару месяцев – расслабиться, отогреться, фруктов поесть от пуза, у стариков  роскошная дача, на которой разве что только ананасов нет. А еще я открыл там для себя отличную рыбалку. Дачный поселок стоит на старом притоке Сыр-Дарьи –  Калган-Дарье,  больше похожем на продолговатое подковообразное озеро, с практически незаметным течением, с зарослями камышей, тростника на поверхности и джунглями водорослей в толще зеленоватой воды. Хотя опять же – двух-трехметровую глубину озера толщей назвать  будет опрометчиво. И вот в этой самой Калган-Дарье водится несметное количество разнообразной рыбы.

Я, когда раскусил это дело (поскольку вырос на Иртыше и с глубокого детства являюсь страстным рыбаком), стал всячески отлынивать от дачных работ, взамен посулив родичам, что буду поставлять им на стол свежайшую рыбу. На том и порешили. И я стал чуть  ли не каждый день с утра пораньше, до наступления жары,  уходить на Калган-Дарью, снарядив одну поплавочную удочку на всякую нехищную и пару жерлиц на хищную рыбу.

 С наживкой проблем не было: на здешних дачах полив ведется через арычную систему, и вдоль арыков всегда можно накопать сколь хочешь червей. Брал я с собой также тесто, замешанное на яичном белке и ароматизированное несколькими капельками анисового масла. Ловились  обычная сорога (на Иртыше ее зовут чебак), плотва, подлещик, карась, верхоглядки,  окушки. Сазан брался редко, тем не менее за рыбалку двух-трех весом от полкилограмма и более я выворачивал. Брались и покрупнее, но тех я и не видел – срывались и уходили, нередко с крючком вместе,  еще там, на глубине.

На жерлицу я думал ловить щук. Удивительно, но ни одной из этих речных разбойниц за три моих поездки в отпуск на Калган-Дарью я так и не выловил – похоже, их здесь и нет.  Зато на живца садился змееголов, удивительная рыба, которую  мне до этого не приходилось видеть, и я даже не знаю, с чем ее сравнить. Может быть, что-то между угрем и вьюном? Темное веретенообразное тело с мелкой чешуей, очень сильное и гибкое, обрамленное длинным продольным плавником,  увенчано небольшой приплюснутой головой с маленькими тусклыми глазками – ну змея змеей. Мясо белое, вкусное, почти без костей. Мне попадались небольшие экземпляры,  до килограмма и чуть больше.

Да, ловил еще и сомят, но уже не на живца,  а на рыбную нарезку из кусочков сороги.  Это я вечерами приезжал на велосипеде к озеру и оставлял на ночь пару-тройку жерлиц с коротенькими удилищами, спрятанными от досужих глаз в камышах. Когда утром приходил сюда на рыбалку, пусть не на всех трех тройниках, но на одном точно, а то и на двух тихо-мирно сидели эти самые змей-башки и пару раз сомята под килограммчик. Так что свое обещание я сдержал, принося с каждой рыбалки килограммов четыре-пять свежей рыбки. Правда,  разделывать мне ее приходилось самому – ни жену, ни тещу заставить чистить и потрошить рыбу невозможно было даже под страхом насильственного  утопления их в Калган-Дарье во время очередного купания (а купаться мы ходили каждый день). Впрочем, мне это было не в тягость – улов на рыбалке частенько приходилось потрошить и присаливать  с целью его сохранения и на Иртыше. Да и интересно было: только я устраивался со своим уловом под раскидистой яблоней, как  на запах рыбы сбегались голодные коты с соседних дач, шурша травой и опавшими листьями, выползали из-под кустов смородины прижившиеся  на даче парочка забавных  ушастых ежей и взволнованно поводили туда-сюда своими чуткими блестящими  носиками, вились над головой полосатые осы и тоже норовили урвать свой кусочек рыбной плоти. Все хотели рыбы – а кому не надоест неделями жрать дачный силос?

Но все выловленное мной в Калган- Дарье было мелочью по сравнению с тем, что там еще водилось среди густых, лениво шевелящихся водорослей. Однажды я был ошеломлен внезапно открывшейся передо мной захватывающей картиной. Я сидел на глинистом берегу озера, отмахиваясь от комаров и ожидая поклевки, как вдруг метрах, может быть, в двадцати от меня из глубины медленно всплыли шесть (я пересчитал их по толстым спинам) огромных светлых рыбин, выстроились колесом и  стали величаво плавать по кругу. Причем хоровод этот не стоял на месте а, не нарушая своего порядка,  медленно отдалялся от меня вдоль озера (Калган-Дарья, как я уже писал выше, продолговатая). Разинув рот, я наблюдал за этим завораживающим зрелищем минут пять. Пару раз ущипнул себя – нет, рыбы не пропали, а также медленно, едва шевеля плавниками, ходили по кругу, как будто совершали какой-то вполне осмысленный ритуал. А вскоре исчезли из поля моего зрения – то ли слились с бликующей на солнце водой, то ли ушли в глубину. Что это было, я так тогда и не понял. Может, я стал свидетелем брачных игр, что было ближе к истине?

Спрашивал об этом тестя, тот не рыбак, сказал лишь, что по описанному мной виду это были белые амуры. А еще Юрий Федорович сказал, что они здесь бывают огромными, в несколько десятков килограммов, и ловят их на сети браконьеры. А чуть поменьше амуров в Калган-Дарье водятся также толстолобики. И тот,  и этот виды питаются озерной растительностью и на удочку их поймать практически невозможно.

А я с того дня просто заболел от запавшего мне на душу желания выловить хоть одного такого красавца.  И за время отпуска я выворотил из озера не одного крупного сазана, змееголова, даже поймал жереха. А амуры и толстолобики и думать обо мне не хотели и продолжали пастись себе где-то в подводных зарослях.

Однажды после знойного дня, поужинав и посмотрев телевизор,  мы уже отходили ко сну в дедовском прохладном железобетонном дачном домике, когда в калитку кто-то настойчиво постучал. Пошел Юрий Федорович – он же хозяин. Включил наружный свет, впустил гостя. Это оказался Борис, живущий от  наших стариков через три или четыре дачи.

– Я к тебе, – сказал он. – Юра говорил, что ты амурами интересуешься. Пошли.

– На рыбалку? – заволновался я. – Пошли!

– Нет, я уже поймал. Посмотришь. Может, купишь чего.

Настоящему рыбаку западло покупать рыбу у кого-то. Но тут такое дело – уж больно хотелось подержать в руках, да и отведать потом, эту таинственную для меня рыбу.

И мы черной южной ночью, сквозь неумолчный стрекот и звон сверчков и цикад, отдаленный визгливый лай шакалов  потопали к нему.

Несмотря на поздний час, дача Бориса была освещена. Мы вошли к нему в палисад, и под окнами домика, я увидел лежащих на темном мокром куске брезента штук восемь красавцев толстолобиков и белых амуров (их легко отличить – у последних  чешуя намного крупнее, и они продолговатей). Каждый был длиной не меньше метра. Да,  вот таких я и видел тот раз в таинственном рыбном хороводе на утренней рыбалке. Может, даже кто-то из них и залетел в сети браконьера Бори.

– Ну? – горделиво спросил Боря.

– Беру! – выдохнул я. – Вон того, с краю.

И показал на самого большого. Это был  пузатый и, надо полагать, очень жирный, а может, и икряный амур. А у Бори в руках уже сверкнули круглым циферблатом компактные такие весы. Он подцепил амура крючком  за нижнюю челюсть, крякнул и приподнял моего красавца, отливающего крупной платиновой   чешуей.

– Смотри, сколько там?

– Одиннадцать с половиной! – с душевным трепетом  сказал я, поглядев на стрелку весов.

– У тебя будет, во  что завернуть?

Уж не помню, сколько тенге потянула моя рыбина, но помню, что в переводе на рубли это показалось мне баснословно дешево. Боря сказал, что за деньгами придет завтра. Он нашел  мешок, вот в нем я и притащил амура домой. То есть на дачу. Родичи долго восхищались этим богатырем рода карповых. А потом встал вопрос, что с ним делать именно сейчас. В забитый до отказа холодильник он не влезал. Оставить его так, сунув, например, в воду – он стопроцентно к утру протухнет.

– Спокуха! – сказал я родне. – Я его щас быстренько разделаю, присолю, и в погребе он спокойно пролежит хоть до вечера. Стол мне!

Под навесом,  увитым виноградом, мне поставили стол, принесли таз для мяса и ведро для чешуи и потрохов. Потом женщины ушли спать.  Мы с тестем втащили скользкого и покорного амура на столешницу, и я в желтом свете висящей под навесом лампочки  стал  с треском сдирать с его боков уже начавшую присыхать чешую. Она, размером с николаевский серебряный рублевик,  со свистом улетала в разные стороны и сбивала наземь порхающих под лампочкой ночных мотыльков и бабочек,  прилипала к лысине нагнувшего голову тестя (он держал амура за хвост, чтобы тот не елозил по столу), к бетонным стенам дачного дома, к лобовому стеклу ночующего во дворе дачи тестевского москвича.

На то,  чтобы содрать с рыбины  чешуйчатую броню,  у меня ушло минут двадцать, не меньше. За это время я сам стал похож на амура, так как с головы до ног был покрыт его чешуей.

Отряхнувшись и перекурив, я попросил тестя принести большую чашку для икры (ну, вдруг будет, кто знает, когда у них шуры-муры, у этих амуров)  и печени, и, вонзив нож в анальное отверстие, вспарываю амуру его пузатое брюхо. И ошеломленно отскакиваю от стола: рыбье чрево взрывается какой-то буро-зеленой массой, которая выплескивается мне на ноги и зловонной лужей растекается по бетонному покрытию дворика.

-…! – ору я вне себя. – Что это за дерьмо?

Эта масса и в самом деле оказалась дерьмом. Рыбьим. Но столько его в одной рыбине я еще ни разу в своей жизни не видел. Чрево амура было до упора забито слопанной им за день (а скорее всего – за неделю) и полупереваренной или уже усвоенной  растительной дрянью: всякими водорослями, ряской, тиной.

Когда мы с тестем – ему тоже, кстати, досталось неслабо, – слегка привели себя в порядок и затем заново взвесили изрядно отощавшего амура, он весил почти наполовину меньше. То есть удельный вес дерьма в нем составил около пяти килограммов! За которое я заплатил полновесной казахской валютой.

Я уже хотел было подбить тестя идти бить морду Борису (один бы не справился – Борис был раза в полтора массивней меня). Но потом остыл и пришел к выводу, что Борис тут ни при чем. Ну, как бы он  заставил амура покакать перед тем, как продать его мне? И,  во-вторых. продал-то он мне его все же очень дешево – вероятно, как раз  со скидкой  на содержимое его чрева.

Рассудив так и успокоившись, я продолжил разделку амура. У него все же достаточно оказалось мяса у головы, на спине и в хвосте (а вот бока представляли собой тонкую кожистую тряпицу). Так что из головы мы сварили на обед замечательную уху, а остатки мяса еще пару дней жарили на ужин.

Вот такое у меня было знакомство с чудесной рыбой белым амуром, изловленным  браконьером Борисом в старом притоке Сыр-Дарьи – Калган-Дарье.

А вот мне на удочку амур, к сожалению, так ни разу и не попался….

Байки деревенские

Ну и как там, в Кайманачихе?

И вот снова ледоход на Иртыше, правда, нынче что-то раньше обычного. Что поделать, климат портится в связи с глобальным потеплением. Во всяком случае, так говорят сведущие люди. На реке неумолчный шум: шуршание, звон, льдины наползают друг на друга, плывут целыми полотнами и мелкими кусками, цепляются за берег и даже выползают на него. Как-то тревожно всегда в это время на душе от этакой силищи реки и в то же время весело – лето скоро!

А мне в связи с ледоходом вспомнился один забавный случай, вернее даже будет – байка, которую я, будучи еще мальцом, услышал у себя дома, когда отец и наш сосед дядя Ваня Рассоха бражничали за кухонным столом по случаю… ну или просто выпал случай. И вот они, похохатывая, обсуждали, видимо, совсем недавно произошедший случай. По давности лет я уже не помню всех подробностей, кроме самой фабулы истории да имени одной ее героини – бабы Дуси. Имя же ее мне запомнилось потому, что оно после той истории сохранилось в одной крылатой фразе, какое-то время использовавшейся моими односельчанами к месту и не к месту (вот мой одноклассник Вовка Гончаров не даст соврать, тоже слышал ее). А со временем уже даже и без связи с тем случаем, к которому я все еще подступаю.

Итак, жили были дед да баба. Бабу точно звали Дуся, а деда… Поскольку имя его в моей памяти не сохранилось, то пусть будет, ну скажем, Тимофей, а проще – дед Тимоша. Жили они себе, поживали, да бражку попивали. Но последнее больше относится к деду Тимоше. В те годы, а было это в конце 50-х, на селе многие ставили бражку – ну чтобы не тратиться на магазинную водку. Кто-то гнал из нее самогонку, но большей частью народ ее попивал, родимую, вместо кваса. А поскольку дед Тимоша поквасить очень любил, то на этой почве у него с бабой Дусей нередко возникали трения. Они хоть и были оба уже пенсионеры, но дед Тимоша еще продолжал работать на совхоз кем-то вроде экспедитора, и что-то куда-то отвозил и привозил на закрепленной за ним конной повозке – летом на телеге, зимой на санях. А наквасившись, мог забыть, куда ему надо ехать и зачем. За что баба Дуся нещадно его тиранила.

В тот памятный апрельский день, когда лед, потрескивая и шурша, вовсю шел по Иртышу, дед Тимоша пораньше приехал с работы на обед и тут же приступил к дегустированию очередной партии браги, доспевавшей в сорокалитровой молочной фляге тут же, за печью на кухне. Вернее будет сказать, он хорошо надегустировался уже вчера, а сегодня решил поправить свое пошатнувшееся здоровье. Ну и вот, только он успел хлопнуть кружку-другую бражонки, как рассвирепевшая баба Дуся схватила эту флягу за ручки (а была она, баба Дуся то есть, нехилой комплекции) и поволокла ее на улицу со словами: «Все, Тимоша, достал ты меня, язви тебя-то! Щас все вылью, и будешь ты у меня теперь только чай хлебать!».

Дед Тимоша в ответ ничего не сказал. Он допил брагу из кружки, торопливо сунул ее в сразу же раздувшийся карман потертого пиджака, во второй – надкусанный соленый огурец, и последовал за бабой Дусей. А когда она вытащила флягу на улицу, в которой плескалось не менее литров тридцати браги, подскочил к ней и угодливо сказал: «Давай помогу, Дусенька!» И вместе с обалдевшей от такого поворота бабой Дусей подтащил флягу к стоящей у ворот повозке. Здесь он оттолкнул подругу дней своих суровых и, крякнув, взгромоздил алюминиевую емкость на телегу. Тут же, не мешкая, отвязал лошадь от забора, шустренько умостился рядом с флягой и дернул вожжами:

– Нно, милая, поехали!

Телега задребезжала по раскисшей улице в сторону складских помещений, где и трудился дед Тимоша.

– Вот-вот, там ты ишшо бражку с мужиками не пивал! – заголосила баба Дуся. – Я вот щас управу-то нашему скажу, как ты трудисся… с флягой! Он те ее на бошку-то наденет!

Услышав эту реальную угрозу, дед Тимоша резко развернул телегу и направил ее в сторону спуска к Иртышу.

– Илюха! – крикнул он уныло бредущему по дороге мужичку, примерно его возраста.

– А? – живо отозвался тот.

– Бражки хошь? Прыгай в телегу!

И вот их уже двое в повозке: один правит лошадью, второй черпает кружкой из фляги и мужики по очереди, на ходу, «заправляются» из нее.