Слова управляющего вызывают сочувствие у работников. Мастеровые верфей тяжело сопят, злясь на несправедливую долю заложников боевой триеры. Но тугие кошели, полные серебра жалования, висящие приятным грузом на поясах, запечатывают уста для протестов. В театре поёт бранная сальпинга. Неожиданно далёкой театральной певице отвечает такая же недовольная сальпинга с ворот Ортигии, потом рявкает сальпинга с верфей военных Ахрадины, тянет протяжно-зло с гимнасия третья сестра-близнец.

Лох гоплитов-гаморов перестаёт прикидываться спящими брёвнами. Гаморы оживают, бренча на ходу снаряжением, оружием, выходят из тени стен верфи. Лица у гостей верфи суровые. Поправляются портупеи, доспехи, закрытые спартанского типа шлемы надеваются на головы. Копья обнажаются. Командиры строят воинов в… боевые шеренги! Мастеровые, управляющий поражены непонятным праздником войны, что разворачивается прямо перед ними. Только маляр верфей Тисамен, всеми забытый, ничему не удивлён. Юноша берёт в руки тонкую кисть, неглубокую чашку с приготовленной краской, становится перед чёрным квадратом картины. Солнце умиротворяющими лучами ласкает темя художника из кварталов бедняков Тихе. Светило терпеливо ожидает продолжения творчества Тисамена.

Театр. Литургия двух всадников. Окончание пролога.

Как только на орхестре появились выходцы из кварталов Тихе в серых экзомисах, с лицами, перепачканными печной сажей, Сибарис, не дожидаясь чьих-либо указаний, пригибается к лежащему у ног тяжёлому чехлу двойного авлоса. Мегиста спокойно рассматривает мятежников, короткое оружие в их руках, переводит взгляд на мужа. Гермократ оборачивается к жене, утвердительно бросает короткий хмурый взгляд, успевает оценить действия сосредоточенно-суровой Сибарис. Скифянка-компаньонка на глазах архонта-фермосфета протягивает хозяйке сальпингу. Мегиста застёгивает форбею, покидает место одновременно с мужем. Гермократ поднимает к небу посох архонта-фермосфета.

Сальпинга Мегисты подаёт общеизвестный сиракузский военный клич к атаке. Звук бронзы резко громкий. Театрон, скена усиливают сердито-угрожающе-злой, в трёх разноразмерных, накатывающих друг на друга штормовых волнах, пеан. Первая волна в пеане медленная, вторая – высокая гора, третья – резкий прыжок вниз с высоты. Ничего не подозревающие благодушно настроенные зрители вздрагивают от рёва бранной трубы. Неистовая песня войны, повторённая два раза, оглушает Сибарис. Девушка туго затягивает узел чехла авлоса. Нет в пустом нутре чехла простых киафов, что остаются лежать на пустующих соседних местах, нет в нём вкусных сладких пирогов, что съедены, внутри кофра только полоска бронзы, не тонкая, в гоплона толщину, вырубленная по форме чехла, крепко пришитая через отверстия к коже кофра. Лямки кофра расстёгиваются, скручиваются надёжными поручнями на левой руке, снова застёгиваются в пряжках. Чехол двойного авлоса надет на руку. Повисает на лямках. Формованный трапециевидный чехол становится щитом.

Сибарис решительно встаёт. Из складок тяжёлого плаща появляется нагой обоюдоострый кинжал размером с ксифос. Скифянка по-мужски готова к битве. Мегиста поднимает подол одежд, спешит по ступеням к мужу. На ходу распевает пеаны в сальпингу. Мегиста необычайно ловка, два сложных дела ловко спорятся – лестница театрона преодолевается и бранная сальпинга призывы поёт. Сибарис бежит, не отставая, прикрывая спину. Девушки пополняют тыл отряда «Архонта». Сибарис лишь мельком видит заветную белую маску. Хоревты зачисляют в свои ряды новоприбывших.

Нет пренебрежительно-уничижительных усмешек – эфебы молча предоставляют места по центру шеренги. Места достались воительницам почётные. Это проявление исключительного уважения юношей-гаморов к девушкам Ортигии. В короткий момент, расступаясь в шеренгах, хоревты словно дарят сердца сёстрам, что разделяют без страха бранный удел мужчин. Искренность чувств неоспорима. Ощущение родства так сильно, ярко, вкусно, что девушки распрямляют спины от дрожи. Сибарис восхищённо принимает дружбу воинов. Улыбается. Девушки словно вливаются в огромную семью. Лица гаморов-трапезитов возбуждены запахом близкой смерти. Зрачки глаз певцов расширены, ноздри раздуваются от гнева, зубы сжимаются до скрежета, руки сжимают оружие.

Сибарис упирается левым плечом в крепкое плечо молодого гамора, правым плечом в мягкое плечо Мегисты. Опускает обнажённый кинжал остриём к камням орхестры. Девушка синхронно дышит с дыханием боевой шеренги. Сибарис – частичка огромного зверя, приготовившегося к жестокой схватке. Перед лицом Сибарис чья-то густая копна чёрных, в частых завитушках, жёстких волос. Резкий запах пота висит в воздухе над шеренгами. То не обычный водянистый пот соревнующихся юношей в гимнасии. Тот пот иной густым оттенком, в нём тревога, ожесточение, ненависть, жажда войны, безумие воинов.

– Шеренги, к атаке готовься! – Этот родной голос обожаемого мужчины Сибарис опознаёт безошибочно. Девушка поворачивает лицо к Мегисте. Хозяйка поднимает к небу голову. Сальпинга безумствует гневом в нежные облака. Синее небо тут же меняет прозрачный цвет на бордово-красный. Посох архонта указывает направление атаки. От отряда отделяется правая часть, спешит, атакуя, на помощь отряду Мирона. Сибарис не успевает отследить перестроения. Шеренги, а за ними девушки шагают короткими, отчётливыми, танцевальными шагами на врага. Сальпинга Мегисты удлиняет песню, в перекаты гнева безумия добавлен продолжительный монотонный звук, как поток реки ненависти боя.

Впереди, за три шеренги, от Сибарис кричат убиваемые серые экзомисы. Звуки сражения перекрывают сальпингу. Но Мегиста не замолкает. За шлемами первой тяжеловооружённой шеренги короткие копья впиваются в толпу мятежников. Копья эфебов жадно пьют кровь. Вопли людей долгие, переходят в предсмертные хрипы. Шеренги напирают на толпу, разделяют её на половинки. Ещё один взмах посоха старшего командира в белой маске – боевые шеренги выучено-слаженно разворачиваются налево. Сибарис и Мегиста повторяют перестроение. На их глазах разворачивается отчаянная рубка за левый парод. Вокруг Сибарис бушует невиданная жестокость, сдобренная отборной руганью, пением сальпинги, звоном оружия, в какой-то момент девушка словно утрачивает слух. Испытанное ощущение родства с незнакомыми гаморами-трапезитами озаряет пунцовой краской лицо скифянки. К отряду прибывает подкрепление трапезитов, тех самых деловых людей Ахрадины, что недавно обсуждали виды на урожай.

Перелом в битве на орхестре театра приходит неожиданно внезапно, после отражения контратаки подкрепления экзомисов. В очень долгой упорной рубке толпа мятежников смята. Враги подаются в отступление. Теперь белая маска хорошо видна Сибарис. Посох судебной власти указывает на тёмный проём парода. Боевые шеренги напирают на отступающих. В пароде образуется давка. Оружие артистам более не нужно – враг сам убивает себя в толчее. Камни стен парода в крови, моче, кале, обрывках волос, кожи. Убитых мятежников оттаскивают прочь, дабы расчистить выход на театральную площадь. Сибарис погружает ноги в непонятную липкую тёплую воду, наступает на чьи-то руки-ноги, переступает через трупы. Входит в парод. Настроение большой семьи радостное. Семья воителей-артистов дышит легко. Первый акт сражения выигран. Шеренги несдержанно ликуют. Воины только что выдержали первое бранное испытание. Вокруг слышны громкие ободряющие возгласы. Словно бы юноши поглаживают друг друга по голове. Появляется надежда на победу в сражении. Пользуясь затишьем, Сибарис вынимает из ножен второй кинжал. Трогает за руку Мегисту, передаёт хозяйке оружие. Парод вот-вот закончится. Раздаётся громкий возглас:

– Наши у стены за нас сражаются!

– Их окружили! – страдальчески продолжает эфеб первой шеренги с возвышения парода. – Их убивают!

– Друзья погибают за нас! – плачет в голос свидетель. – Друзья!

– Нечестивцы! – Эфебы в пароде гудят злостью. – Тысячами напали!

– Нечестивцы! – сокрушаются шеренги в глубине парода. Высокий каменный свод парадного входа в театр стонет булькающим отзвуком ругательств.

– Поможем друзьям! – Возглас глашатаев подхватывается остальными шеренгами.

Темнота парода разрывается ярким светом бордового неба. Чёрное светило запуталось в разрывах утренних облаков. Посох архонта указывает на черепичные крыши домов Ахрадины. Белая маска исчезает из виду Сибарис. Девушка приставляет чехол-щит к груди. Боевые построения потоком устремляются из узкого парода на штурм путчистов, в пылу атаки теряют прежнюю стройность. Шеренги разламываются на дробные, по пять-шесть хоревтов, доли в сражении. Надвигающиеся толпы серых экзомисов, напротив, сплочённо-плотные.

Прямо перед Сибарис возникает чумазое лицо. Девушка без раздумий бьёт кинжалом врага полной силой, снизу вверх, под дых. Рот мятежника широко открывается. Раненый враг дышит в Сибарис тяжело, прерывисто, сбивчиво, обдаёт вонью гнилых зубов. Девушка резко выдёргивает кинжал из обмякшего тела, вновь вонзает в живот. Горячая кровь окатывает пальцы правой руки Сибарис. Лицо мятежника утрачивает глаза, нос, брови, превращаясь в один бездонный рот. Враг уже не человек, нет у него имени, нет у него души, есть только зловонный рот, наполненный коричневыми гнилыми зубами. Вопль боли вперемешку со слюнями окатывает Сибарис и Мегисту.

Товарищи убитого бросаются на девушек. Серые экзомисы предчувствуют лёгкую добычу. Два бездонных смердящих рта в бесформенных рубищах бегут на девушек. Сибарис заслоняет собой Мегисту. Врагам в ноги громко проговариваются непонятные слова-заклятия на тягучем скифском языке. Заклятия сбываются. Один из атакующих запинается о выбоину камня площади, переламывает пальцы ноги, падает больно-неловко на колено. Пара атакующих распадается – совместное нападение на девушек изначально не задаётся. Узорные татуировки на руках Сибарис оживают. Волки терзают оленей. Танец смерти переходит из рук в кинжал. Нет жалости, нет и трусости у Сибарис.

Дева-скифянка верна принесённым клятвам – отражает колющий выпад нападающего. Кофр принимает удар. Кинжал от удара о бронзу выпадает из руки нападающего. Оружие Сибарис в ответ вспарывает живот врагу. Серый экзомис рушится ниц, руками удерживая выпадающие внутренности. Хромающий мятежник Тихе заносит клинок над головой. Скифянка опережает врага – её кинжал бьёт в левый бок, точно под рёбра, затем в солнечное сплетение. Кинжал врага выпадает из руки, подпрыгивает на камнях площади. Дикие вопли умирающих привлекают внимание хоревтов. Брешь закрывается шеренгами. Сибарис умело орудует кинжалом, добивая в шею раненых противников. Твёрдая в прочности, бычья кожа её друга-кофра порезана в нескольких местах. Золото бронзы тайного щита девушки выглядывает на свет. Трое серых экзомисов лежат поверженными пред победно поющей сальпингой.

Со скены театра на головы мятежников обрушивается град керамической плитки из разбираемой крыши. Плитка, а за ней доски с гвоздями от самого перекрытия, отправленные вниз женскими руками, точно, со свистом находят жертв в плотной толпе серых экзомисов. Театральные обломки пробивают головы, ломают кости, калечат глаза, забивают до смерти жертв. Яростное нападение со скены театра вынуждает мятежников отступить подальше от стен. Два десятка трупов в серых экзомисах становятся поводом для мстительного торжества большого женского отряда скены. Ликующие женщины находят сладкие слова и для «певицы Мегисты», и для «её смелой варварки». В лихорадке сражения на площади подвиги Сибарис и Мегисты не остаются незамеченными. У атакующих хоров появляется спасительная передышка для наведения порядка в боевом построении.

Гамор Фрасикл, бравый корифей, рискуя жизнью, выполняет на флангах приказ стратега Гермократа. Белая маска же сдерживает эфебов-гоплитов по центру. Властные окрики по именам архонта-фермосфета возвращают увлечённых сражением, опрометчиво подавшихся вперёд хоревтов обратно в строй. Не может быть иной веры в битве, чем дисциплина общего боевого построения. Победа над врагом сокрыта в хладнокровии. Глава филы Ороп, потрясая над головой ксифосом, взывает к порядку среди сражающихся трапезитов-торговцев Ахрадины. Предводитель трапезитов более всего со стороны напоминает в этот славный момент разъярённого, могучего сложением гиганта-кабана, наставляющего клыки на обидчиков. Младшие командиры певческих десятков снуют между воинами. Единоличные поединки ради славы стараниями старших и младших командиров пресекаются. Полуторасты хватают за плечи обезумевших в рубке храбрецов. Трясут, кричат в уши приказ, тянут назад к товарищам. Рассыпавшиеся боевые шеренги восстанавливают утраченный порядок. Серые экзомисы тоже подготовились к противостоянию. Враг сплочённо, одновременно с трёх сторон, штурмует артистов.

Сплотившаяся фаланга хоров, трапезитов уверенно отражает штурм, переходит в контратаку, уверенно теснит численно превосходящих мятежников. Налицо отличная бранная подготовка гаморов-трапезитов. Линотораксы, щиты-кофры оружейных мастерских Гермократа спасительно держат удары кинжалом. Экзомисам нечем ответить артистам. Ловкости в ближнем бою нет, оружие по большей части плохого качества, крошится-ломается, план штурма шеренг не отработан в построениях. Понеся неоправданные чувствительные потери, противник подаётся назад от парода, разбивается в разрозненные отряды, вновь готовится к повторной атаке.

Сальпинга Мегисты правильно, не сбиваясь, радостно выдувает ритм бранного шага: «Левая-правая-левая-правая». Тяжеловооружённые эфебы расставлены по воле белой маски на краях обоих флангов атакующего построения. Эфебы прикрывают гоплонами ряды легковооружённых товарищей. Кто-то из трапезитов со словами восхищения надевает на шею Сибарис плетёную кожаную цепочку с тяжёлым бронзовым окровавленным кинжалом. То трофей девушки с убитого врага.

В орхестре, пародах, на пустых участках театральной площади зрители беззастенчиво обирают убитых мятежников. Нагрудные щитки, кожаные шлемы, кинжалы, длинные домашние ножи, топоры, дубинки, ксифосы и даже костяные, деревянные, каменные талисманы Тихе, фаллосы на крылышках, обретают новых хозяев. Окровавленные трофеи с трупов обязательно должны принести удачу в брани. С три сотни лихих рекрутов, зрелые мужи из кварталов Теменитеса и Ахрадины, встраиваются полуторастами-вербовщиками в боевые шеренги, заполняя растянутые фланги артистов. Новые шеренги из зрителей атакуют серые экзомисы. Отвоёванное пространство заполняется новыми добровольцами, прибывающими из театрона. Горожане-ополченцы со стороны улиц Теменитеса с пеанами «а-ля Эниалий!» яростно вливаются в рубки с мятежниками. Хотя сражение всё ещё неистово бушует волнами атак-контратак на театральной площади, его участники уже чувствуют свершившийся перелом в песни брани.

Верфи Ортигии. В то же самое время.

– Что происходит у театра? Битва? Кто против кого? Неужели на нас подло напал Карфаген? Или на нас пошли войной Катана с Наксосом? – Управляющий напирает на молчуна – командира лоха гаморов.

– Свобода сошлась с Тиранией, – слышится хриплый голос. Спартанский шлем неохотно поворачивается к работникам верфей. Мастера невпопад шумят, протестуют, машут руками в сторону театра:

– Гаморы, выпустите нас!

– Немедленно уходим к театру!

– Посмотрите на нас. – Старший мастер по сборке выставляет гоплитам мозолистые ладони. Аргумент дополняется трагичным выражением лица. То увещевательная просьба, не угроза. – Мы, корабелы, так же как и вы, гаморы, граждане полиса. У нас с вами равные права. Закон полиса для нас с вами тоже одинаков. В четверти стадия от театра мой дом. Моя семья подвергается опасностям! Моих детей могут убить. Я не могу здесь оставаться.

Однако сочувствия от гаморов мастеру верфей не удаётся добиться. Закрытые бронзовые шлемы не выдают чувств их владельцев.

– Гаморы попирают законы Сиракуз. Хватит терпеть произвол гаморов!

– Кто вам дал право удерживать нас?

– Наши верфи не ваша тюрьма.

– Тихе и Теменитес вместе будут сражаться против тирании.

– Неужели потомки Тиндарида на тиранию претендуют?

– Хватит слов верфи, берём топоры! Не хотят мирно выпустить, так силой высвободимся.

– Их больше, с плотницкими топорами не высвободимся. Может, вплавь податься на другой берег?

Работники верфей бьют себя кулаками в грудь, участвуя оскорбительными жестами в споре с гаморами-надсмотрщиками о попранных гражданских правах. Распалившиеся мастеровые не боятся тяжеловооружённых гоплитов-гаморов. Любопытство накаляет пререкания. Тисамен не участвует в пререканиях с аристократами. Тисамен словно бы оглох. Художник верфи поглощён страстью творчества – увлечённо живописует кистью богиню счастливого случая. Тихе, которая его стараниями обретает завораживающую красоту обнажённой юной девушки. Харакс, посмотрев в голую спину Тисамена, поднимает высоко правую руку. Важно оглашает от своего имени решение гетерии мастеров верфей:

– Гаморы, вы не имеете прав удерживать свободных эллинов Сиракуз в заточении без указания на то архонтов.

Работники согласно бурчат. Командир лоха поворачивает к управляющему Хараксу голову в сияющем шлеме. Солнце высвечивает чёрные глаза в прорезях. Воитель хриплым голосом раздражённо-гневно распоряжается:

– Архонт-фермосфет Гермократ постановил запереть вас до победы над бунтом в верфях. «А если восстанут, то определить их в сообщники бунта, надеть на них цепи, как на изобличённых преступников». Это точные слова архонта-фермосфета, для тебя, Харакс. Запомни их до высокого суда агоры. Это твой стасис⁶⁶? Ты восстаёшь, гражданин Харакс? Ты и твои люди – мятежники? Будете топорами оспаривать судебную власть полиса? Приготовить для вас смирительные верёвки?

Управляющий верфью падает духом, хмурится, отрицательно качает головой. Шум недовольства смолкает. Работники верфей отдаляются от шеренг гаморов. Море занимает их внимание. Мастеровые указывают руками воителям на волны. От военных верфей Ахрадины в сторону верфей гражданских Ортигии идёт на вёслах немирная лодка. Во вместительной, тёмно-синей бортами, вестовой лодке триеры и гребцы, числом восемь, и кормчий, и смотрящий на носу, в ярких разноцветных льняных доспехах, при портупеях с оружием.