Цитаты из книги «Чертополох и терн. Возрождение веры»

Венеция живет торговлей, и вот как раз торгующих венецианцев и гонит из храма Иисус, чертами лица напоминающий автора картины. Со свойственной ему привычкой сводить счеты художник изображает дочь Тициана Лавинию – пышнотелая венецианка, сошедшая с полотен отца, развалилась на первом плане в виде торговки голубями.

Венецианской пышности он выучился у Тициана – на бедном Крите таких ярких красок грек просто не видал; интересно то, что в своих зрелых (испанских уже) картинах Эль Греко окончательно изжил венецианский кармин и пурпур – его собственные красные лишены плоти. Странным образом красные цвета зрелого Эль Греко совсем не материальны: красная риза Христа столь же воздушна, как голубая одежда Марии. Отвлекаясь в сторону от рассказа, не могу не сказать: для грека написать нематериальный красный – это диковинно; вся античная эстетика основана на плотском красном (см. краснофигурные вазы), и в этом отношении Тициан ближе к античным цветам, чем Эль Греко.

Мастерская Тициана в Венеции, где он пробыл три года, помимо навыков ремесла, учила хитрости: Тициан был царедворцем. Доменикос Теотокопулос, как всякий эмигрант, усвоил стратегию нового для себя общества, наблюдал, как художники делают карьеру.

Про мир Эль Греко (во всех его картинах) невозможно сказать, что это справедливый мир. Истовый, фанатичный и, как ни странно, при бешеном движении упорядоченный. В чем суть порядка?

За время Торквемады (первого Великого инквизитора, образованного человека, возглавлявшего трибунал тринадцать лет подряд и оставившего трактаты по системе допросов) сожгли более 11 тысяч человек и бесчисленное количество людей пытали – здоровыми эти люди уже не были никогда. Ниньо де Гевара был Великим инквизитором всего три года, но успел убить многих. Вот такой персонаж сидел перед живописцем Доменикосом Теотокопулосом.

Таким образом, в картинах Эль Греко достигается родство меж цветами всех предметов – на свету, в изломах тканей и облаков, все цвета одинаково белые.

Красная плоскость (допустим, речь идет о ткани) закрашена по краям красным цветом, но в основном – эта плоскость совсем не красная. И то же происходит с синим, желтым, зеленым. Все цвета, согласно Эль Греко, рознятся по названиям – но в основе своей, на свету, который выявляет сущность, все цвета одинаковы – они имеют цвет неба.

Греко ни один цвет не пишет локальным.

Свой красный Эль Греко пишет абсолютно иначе – это не жаркий, но прохладный цвет; даже не прохладный: сквозь этот цвет, как сквозь все цвета Эль Греко, – свищет ветер. Красный у Эль Греко не тяжелый цвет, но летящий. Во всех, абсолютно во всех картинах Эль Греко дует ветер – и ветер продувает, выветривает цвета до белизны.

Красный цвет кардинальской мантии – особый. Эль Греко учился у Тициана, но пурпур пишет не так, как венецианцы. У Тинторетто и Тициана жаркий пурпурный цвет успокаивает глаз величием; тяжкие мантии дожей воплощают почетное бремя власти. Это могущественный цвет. Венецианцы любят нагнетать жар и тяжесть пурпура – в тенях доходит до багряных и сливовых оттенков; на свету пурпур сверкает зарницей: все богатство щедрой венецианской палитры проявляется в этом, столь важном для Венеции, цвете.