Глава 3. Искры и медь

День был как день: сидение на парах через не могу с теми, кто пересдаёт, обед в столовке техникума, после которого ещё сильнее тянуло в сон. На этой неделе у меня оставалось всего два экзамена – техническая механика и черчение. Первый – завтра, второй – в четверг.

Вообще, после моих приключений и вступления в комсомол стало гораздо проще. Многие преподаватели, видя меня, понимали, что я по специальности не отработаю и дня, поэтому ставили пересдачи, завышали оценки или вытягивали наводящими вопросами до необходимого минимума. Благо вокруг хватало ребят, которые учились по-настоящему хорошо и даже что-то конструировали. Третьекурсники и вовсе казались помешанными на электронике.

По сути, это были не пары, а переподготовка с конспектами, но преподаватели смотрели на отношение студента и, уже исходя из этого, делали вывод: «валить» или нет на экзамене. Я их как бы очень понимаю. Всегда приятно, когда нерадивый ученик хотя бы пытается понять твою дисциплину, на которую ты положил жизнь. Хотя лично я в прошлой жизни не слишком требовал теоретических знаний, особенно от частных клиентов, а больше концентрировался на практических умениях бойцов.

Так вот, на черчении я сидел вообще один, рисуя деталь в угловом разрезе. Преподаватель ушёл, оставив меня с макетом в кабинете. Чертилось у меня не очень – эскизы выходили куда лучше.

Внезапно меня прервал вибрирующий звук. Показалось, будто задрожали доски пола. Но нет – не показалось. Линия на чертеже поплыла, и карандаш прочертил зигзаг.

Я отложил инструменты, опустил руки, но стук и вибрация повторились. Затем раздался резкий хлопок, и в воздухе запахло гарью.

Поднявшись, я вышел в узкий коридор и сразу обратил внимание на дверь слева с табличкой:

«Лаборатория. Посторонним вход воспрещён!»

Из-за неё доносилось пыхтение и что-то похожее на стон. Я распахнул дверь, выпуская наружу клубы дыма, шагнул внутрь и тут же захлопнул её за собой.

– Держи, держи её сверху! – раздался крик.

Сквозь белёсый дым я разглядел худощавого светловолосого парня в белом халате, который изо всех сил наваливался на массивный кубический корпус, опутанный кабелями и шлангами.

Что-то яростно болтало его, будто внутри метался разъярённый бык.

Сказано – сделано. Я схватил вибрирующий ящик сбоку, и следующие несколько секунд нас с парнем трясло, как в эпицентре землетрясения.

Наконец вибрация стихла, а внутри что-то звякнуло – будто упал маленький колокольчик.

– Спасибо, товарищ! – выдохнул парень, поправляя очки.

Первый раз меня так назвали приватно. Чудак, да ещё какой. Но сон как рукой сняло – можно и подыграть.

– Не за что, товарищ! Над чем работаете, коллега?

– Это ответ! – запыхавшись, произнёс он. – Ответ западным аналогам стиральных машин с вертикальной загрузкой! Вы спросите: «А как же "Эврика"?» И я отвечу: «Мой "Титан" не просто дополнит линейку отечественных образцов а кардинально расширит возможности стиральных машин в будущем!» Вы скажете: «А "Малютка", а "Вятка"?» А я отвечу: «Пора отойти от деревянных щипцов и зажимных роликов!»

– А вопрос-то был какой? – перебил я.

– Вопрос? – он на мгновение замер.

– Ну, раз это «ответ», значит, был и «вопрос»?

– Ты с какого курса, кстати? – перевёл тему лаборант.

– Первого.

– Вот почему я тебя не помню. Валера Плотников, лаборант! – он протянул мне руку.

– Медведев Саша, – ответил я, не добавляя больше ничего.

Формально я студент, но как борец ещё не сформировался, а их технические «приколюхи» мне чужды.

– Полезная штука, да? – кивнул я на металлический куб, похожий на творение доктора Франкенштейна, если бы, конечно, знаменитый монстр был машиной.

– Дипломную на нём защищать буду. Хотя на чертежах он работал лучше.

– Тебе бы не в техникуме её показывать, а где повыше. Скорее всего, твои решения уже продуманы другими. Но если учесть их опыт, может, и правда, что-то выйдет.

– Спасибо, товарищ! Давай ещё программу отжима проверим?

– Это что, всё ещё стирка была? – удивился я, предвкушая, что будет дальше.

– Ну да.

Я осмотрел шланги, ведущие к трубе от раковины. Вода подавалась через кран – никакой автоматики.

– Пока не разобрался с подачей воды в систему, – пояснил Валера. – Приходится вручную регулировать. Одному неудобно.

– Попробуй встроить ниппель с внутренним вентилем, – предложил я, вспомнив поилки для цыплят. – Чтобы вода забиралась прямо из трубы.

– Обязательно! Ну что, держим? – поспешно произнёс Валера, словно у него было мало времени и нужно было успеть к срокам.

– Давай.

Он ткнул в кнопку на самодельной панели, и куб взревел, затрясшись с новой силой. Вибрировал, но, к удивлению, не протекал.

– Друг, а как ты добился, чтобы оно не текло?! – закричал я через гул.

– Внутри барабана – магниты, снаружи – медная обмотка! – отозвался Валера. – Он приводится во вращение не валом, а зачёт магнитного поля! Вал, конечно, тоже есть, но не сквозной.

«О-фа-на-реть!»

– Много электричества жрёт, да?

– Пока да! Но я решу этот вопрос в будущем!

Машина дёрнулась, из щелей брызнули искры, и вдруг всё замолкло. Лампочки освещения в лаборатории мигнули и погасли.

– Опять пробки выбило… – вздохнул изобретатель.

– Ну, товарищ Валера Плотников, я уверен, что тебя ждёт большое будущее! – искренне выпалил я, оглядывая закопчённые стены лаборатории.

Стирать бельё в бесщеточном двигателе – это, конечно, сильно. В голове мелькнули образы моноколёс, электросамокатов и прочего хай-тека, что бороздит улицы две тысячи двадцать пятого года. Наш же агрегат больше напоминал экспонат из музея технических курьёзов.

– Ты, главное, мечту не бросай, даже если тебя за выбитые пробки примутся убивать, – добавил я, поправляя заляпанный мазутом рукав.

– Блин… – Валера нахмурился, будто вспоминая что-то важное. – Ты, товарищ Медведев, первый, кто по-настоящему оценил.

– Та-а-ак! Плотников! Что ты опять натворил?! – раздался из дверей скрипучий голос. В лабораторию ввалился завлаб – невысокий мужчина в огромных роговых очках, клетчатой рубашке, застёгнутой на все пуговицы, и в вытянутых в коленках брюках. Его седые вихры торчали, будто он только что получил разряд тока.

– Доброго дня! – бодро поздоровался я.

– Доброго, Медведев. А говорят, двух бед не бывает, а вы тут вдвоём! – он язвительно оглядел нас. – Плотников – техник-экспериментатор, способный поджечь всё, что угодно, и Медведев, которого нельзя отчислить, потому что он «герой месяца». Идеальный дуэт!

– Простите, Виктор Евгеньевич, что меня нельзя отчислить, – парировал я.

– Не извиняйся, Саш. Не на первом курсе, так на втором, не на втором – так на третьем, – проворчал он, поправляя очки. – Сейчас ты, конечно, за ум взялся… Посмотрим, на сколько тебя хватит. Валера! – он резко повернулся к изобретателю. – Я тебе официально запрещаю включать в сеть этот… агрегат! Понял?

– Понял, Виктор Евгеньевич.

– А то твоя дипломная с каждым отключением техникума от электросети теряет баллы. Какое по счёту уже? Третье? Четвёртое?

– Четвёртое, – глухо отозвался Плотников.

– Ну вот и считай! Ещё одно такое «подключение» – и тебя только перестрелка с бандитами спасёт! Проветрите тут! – он сердито швырнул папку на стол и выскочил из лаборатории. Свет, как по мановению волшебной палочки, тут же включился.

– Не вешай нос, братуха! – Я хлопнул Валеру по плечу. – Будущее за такими, как ты! Главное – не спиться, – мы дружно распахнули окна. Со двора донёсся смех и крики: «Эй, очкарик, опять лабораторию спалил?»

– Спасибо… – Плотников неловко потёр запачканные машинным маслом руки. – Если что – обращайся. Чем смогу – помогу.

Я усмехнулся:

– Ты в общаге бываешь?

– Нет, а что?

– Да там на кухне приёмник сломался. Завхоз унёс чинить и пропал. У тебя случайно не завалялся?

– Так он не сломался! – оживился Валера. – Какой-то вредитель киселём его залил. Я почистил, кое-что перепаял… Вот только донести никак не могу, – он грустно посмотрел на своё дымящееся детище.

– Вредитель, да… – вздохнул я.

– Пойдём, заберёшь, – неожиданно предложил Плотников.

Мы двинулись в соседнюю комнату, больше похожую на каюту космического корабля: повсюду вились разноцветные провода, мигали лампочки самодельных приборов. На рабочем столе среди катушек, паяльников и банок с припоем скромно лежал бежевый, с желтизной, радиоприёмник.

– Этот? – Валера протянул мне раритет.

Я перевернул корпус. На днище красовалась потёртая табличка: «ОБЬ-302. В осветительную сеть не включать! Номинальное напряжение 30 В. Цена 5 руб.»

– Забирай! – бодро сказал он.

– Если что, заходи – я в триста тринадцатой живу. Спортом не занимаешься? – произнёс я напоследок.

– Не… У меня плоскостопие. Как-нибудь загляну.

– С плоскостопием можно и плавать, и на лыжах ходить.

– Попробуй объясни это военно-призывной комиссии, – горько усмехнулся он.

– А что с ней? – не понял я.

– Не берут в армию, – ответил Валера так, будто в этом была его вина.

– А ты… хочешь? – удивился я.

– Хочу, – твёрдо сказал он.

– Ты не думал, что такие парнишки, как ты, на гражданке нужнее? – осторожно спросил я.

– Завлаб так не считает.

– Да наш завлаб типичный сноб! Для него главное – чтобы в его болоте ничего не происходило. А то, что у него под носом человек такую штуковину собрал, его не колышет. Скажи честно – ты, правда, хочешь или просто кто-то сказал тебе, что «не служил – не мужик»?

– Хочу, – упрямо повторил Плотников.

– Ну ладно… Когда у тебя защита?

– В конце месяца.

– Тогда ни пуха! И мечту не бросай. Спасибо за приёмник!

Я вышел в длинный коридор, идя назад по скрипучим доскам ветхого полового покрытия. В аудитории по-прежнему не было преподавателя. Усевшись за чертёжный стол, я стёр резинкой кривую линию, быстро дорисовал деталь и, аккуратно положив лист под пресс, собрался. Пора было тащиться в общагу – и собираться в цех намотчиков…

Прибыв в общагу, я, пыхтя, взобрался на свой третий этаж. Первым делом пойдя на кухню, где и повесил жёлтый радиоприёмник на два торчащих из стены, начавших ржаветь гвоздя. Чёрную вилку воткнул в розетку со следами подпалин – предыдущий жилец явно экспериментировал с электропроводкой.

Радио ожило с характерным треском и сразу выдало густым баритоном: «Свобода – для того, чтобы творить, а не для того, чтобы разрушать. Творчество – вот цель жизни!»

– Литературные чтения? Горький? – фыркнул я. – Ну хоть не марш авиаторов…

Повернув ручку громкости до положения «шёпот» – ровно настолько, чтобы заглушить вечный гул вечерней общаги я направился к своей комнате.

Ключ скрипнул в замке, дверь поддалась с характерным стоном несмазанных петель. И тут же в нос ударил терпкий запах мокрого пера. Перья были повсюду – на кроватях, на полу, даже на лампочке под потолком, создавая изогнутые тени.

В комнате царил хаос: Гена, красный как рак, орудовал веником, убирая перо, а Женя и Аня, склонившись над двумя обмякшими куриными тушками на моей кровати, с важным видом завершали ощипывание.

– Саша, ты совсем дурак?! – Женя метнула в меня убийственный взгляд, размахивая клочком перьев. – Я к Гене пришла, хотела рядом прилечь, а в кровати – сюрприз! Мокрые куры!

– И тебе привет, Жень! Аня! – я демонстративно понюхал воздух. – А я разве не закрывал дверь? – в памяти всплывал смутный образ поворачивающегося ключа… Или это было вчера?

– Я всегда, когда спать ложусь, ключ над косяком прячу, – пояснил Гена, нервно подбирая перья совком.

– Как будто он не знает, – фыркнула Женя, тыча пучком перьев в мою сторону.

Я сделал самое невинное лицо, какое смог изобразить:

– Я вообще не в курсе, что это за куры. Ген – молодец, что притащил. Наверное, тяжёлые были? Пришлось на спине нести?

Шутка повисла в воздухе. Все трое уставились на меня с немым укором. Гена явно уже успел им всё рассказать – значит, доверяет. Что ж, и у меня теперь не было причин молчать.

– Ладно, я в цех, у меня смена, – махнул я рукой, швыряя сумку с конспектами в угол. – Ань, третье свидание! – добавил на прощание с вызывающей ухмылкой.

– Не факт, что случится! – Рыжик надула щёки, демонстративно обнимая Женю за плечи.

– Тогда в следующий раз у кого-нибудь в постели окажется мокрый мамонт. А на свидание буду завлекать по-пещерному – дубиной по голове. До вечера! – хлопнул я дверью.

Я уже спускался по скрипучей лестнице, когда сзади раздалось:

– Саш!

Я обернулся. Аня высунулась из двери, перепачканная перьями, но улыбающаяся:

– Я пошутила…

– Отлично! – моя улыбка стала вдруг искренней. – До ночера, Рыжик!

Радио в кухне, как эхо, донесло: «Человек – это звучит гордо!» – будто сам Горький подмигивал мне со своей вечной иронией.

Долго ли я так выдержу: тренировки, пары, цеха, личная жизнь? Ну, допустим, скоро летние каникулы, а тем временем тот же Сидоров слабее не становится.

И с этими мыслями я бежал на вторую работу. Но как бы я ни спешил на завод, первая проходная на его территорию с процедурами предъявления пропусков сожрала ценное время. А ведь еще нужно было пролететь двести метров до нужного корпуса. Где дверь цеха намотчиков встретила меня знакомым гулом трансформаторов и запахом нагретой изоляции – сладковатым, с горчинкой лака. На проходной, дежурный дядя Миша, как всегда, не поднимая глаз от кроссворда, буркнул:

– Медведев… опоздал на семь минут. Вот всыплет тебе Вика Андреевна!

– Каюсь, дядь Миш, – бросил я, хватая с вешалки промасленный халат.

Цех жил своим ритмом: за стеной ровным тоном гудели станки, а тут везде сидели девушки и, склонившись, «шили», продевая тонкую нить, укладывая ряд к ряду медь. Моё рабочее место – стол номер пять у окна, заваленный катушками медного провода и стопками стальных пластин. На стенке криво висела вырезка из «Техники молодёжи» с подписью: «Намотай – не зевай!» Это девушки надо мной подшутили, когда я засыпал первые смены.

– Медведев! Опоздун! Ещё раз – и вынесу тебя на обсуждение на собрании бригады, – заметила меня Виктория Андреевна. – Что думаешь, если в девчачьем цехе, то опаздывать, как девочки на свидание, можешь?

– Я не думаю, Виктория Андреевна! – улыбнулся я. – Я вам доверяю, если надо – давайте обсудим, но мне и так стыдно, что опоздал. И прошу всех сердечно меня простить!

Последнюю фразу я проговорил громко и для всех, чтобы все меня слышали, и в цехе раздались дружелюбные смешки.

– Мотай давай, Хазанов, и давай без спешки. Не выполнишь план – останешься доматывать!

– Принято. Справедливо! – кивнул я, выдвигая устройство с лупой между собой и микротрансформатором, беря левой рукой иголку, а правой вставляя в неё медную нить по диаметру сечения не больше волоса.

Сегодня для меня чайной паузы не было. А вот девушки периодически уходили в уголок цеха с парящим серебристым чайником «Красный выборжец». В первую свою смену я всех изрядно насмешил, когда поднял его и посмотрел на дно с тремя пластиковыми ножками и тиснением на железе: «Ленинград 1968 год, 7 рублей, 2.5 литра». Тогда как название было написано на его пластиковой чёрной ручке, просто слегка стёрлось от постоянного использования.

Хотя пускай меня и не было на произвольном чаепитии, я слышал всё, что говорят девчата, и к моему удивлению, я из-за своей поездки в Курск пропустил выход на экраны второй части «Шерлока Холмса». Говорят, в общежитии нашего техникума в ленинской комнате был прямо аншлаг у чёрно-белого «Рекорда».

Так, за трудовой медитацией я доработал до конца смены, а когда все принялись собираться домой, показывая план по намотанным трансформаторам в продолговатых коробках с фамилией намотчика. Чем-то они напоминали мне лотки для одежды и обуви в аэропортах, только эти были фанерные. Бегло посчитав свои изделия, сдал свою коробку и я.

Вика Андреевна, высокая и худощавая, с короткой стрижкой и всегда в чистом и выглаженном халате, взяла один из них и, покрутив, строго на него посмотрела, словно слова осуждения уже были заготовлены в её голове. Но, увы – сегодня я был идеален. Ну, почти во всём, кроме юмора, воровства куриц, опозданий и чертежей.

А если без шуток – то внутри меня словно горел тёплый огонёк: сегодня я исправил вредительство раннего Медведева, вернул в общежитие радио, и меня ждало третье свидание с Аней.