Она научила меня вязать на спицах, вязать крючком. Мы вышивали, шили. Мы даже сшили мне платье на мой выпускной.

– А какое бы ты хотела? – спросила она меня.

– Пани Стефания, я его уже придумала. Я мысленно вижу его, но в продаже такого нигде не встречала!

– Ты хорошо смотрела?

– Я была в нескольких магазинах. На Свентоянской в Гдыне, в центре Гданьска. У меня уже пропало желание ходить и искать.

– А ты нарисуй его, – попросила она.

– Ну, нарисую, и что – у меня нет такого волшебного карандаша, чтобы оно само сошло с рисунка, – улыбнулась я.

– Ошибаешься, у тебя есть главное, у тебя есть талант. Сошьем!

– Но, пани Стефания, я не умею так шить!

– Совместными усилиями справимся! – Она прошла в соседнюю комнату и принесла бумагу. – Рисуй. А потом решим, что и как.

* * *

Я просидела над этим проектом несколько дней. Пани Стефания морщилась, ворчала, указывала на ошибки, но в то же время хвалила интересные решения. Потом мы поехали на трамвае во Вжешч ^[3] – выбрать нужный материал. Я не могла дождаться, когда приступлю к шитью. Блестящий темно-синий. Немного кружев, которые мы вытащили из ее волшебного сундука, немного шифона. Мое платье должно быть самым красивым!

* * *

Всю радость испортила мама. С ней такое частенько случалось. Однажды я вернулась от пани Стефании (платье уже было скроено), и мама спросила, есть ли у меня платье для выпускного вечера.

– Мы совсем забыли о нем! – сказала она, не отрываясь от чтения какой-то научной книги, бросая на меня при этом взгляды. Сколько себя помню, она всегда могла делать несколько дел сразу.

– Зато я не забыла, – улыбнулась я и вытащила рисунок, который носила с собой уже неделю.

– Что это? – Она с неподдельным любопытством рассматривала рисунок.

– Мое платье, – ответила я.

– Ну, пока что я вижу всего лишь рисунок платья. А шить-то кто его будет?

– Я сама.

– Но, доченька, – озабоченно сказала мама. – Что с тобой? Ты ведь никогда такого платья не сошьешь!

Меня аж передернуло.

– Мама, я уже начала.

– Ну не знаю, – поморщилась она. – Смотри, чтобы нам потом в последнюю минуту не пришлось рыскать по магазинам в поисках чего-то приличного.

И тогда я пообещала себе, что мое платье будет самым красивым в мире. Я поклялась, что оно устроит всех. Маму, пани Стефанию, всех моих подруг и, наконец, – меня саму. Так оно и случилось. Мама очень удивилась, когда увидела его, – так удивилась, что даже лишилась дара речи и не похвалила меня. Но потом этот дар к ней вернулся, и я много раз слышала, как она хвасталась по телефону своим подругам:

– Ты представляешь, Ася, Зося сама сшила себе платье. Красивое – закачаешься! Верх такой кружевной, приталенное, а низ – шифон. Выглядит как из лучшего ателье, – смеялась она. – Нет, ни швеею, ни даже дизайнером она не будет! Куда будет поступать? Ну, об этом еще рано говорить, ей еще четыре года учиться…

А впрочем, куда может поступать девочка, если папа врач, мама врач? Придет время, и, если не поглупеет, – на медицинский. Хотя что-то там бормочет об архитектуре, ходит на занятия по рисунку, но это, думаю, несерьезно. Подождем. Думаю, ей там скоро надоест.

* * *

А когда пришло время поступать, мама никак не могла смириться с моим первым самостоятельным решением – архитектурным факультетом гданьской Политехники. Папе было, наверное, все равно, но мама надеялась, что я продолжу семейную врачебную традицию.

Долгие разговоры с пани Стефанией о том, чем я хотела бы заниматься в будущем, привели к тому, что я подала документы в политехнический институт… И в медицинский тоже. Ради душевного спокойствия. Чтобы иметь возможность как можно дольше откладывать разговор на тему учебы. А идти на экзамен я вообще не собиралась. Я не любила оставаться в проигрыше.

Пани Стефания организовала мне репетитора по рисованию, по истории искусства, а сама стала исключительным подспорьем для подготовки по теме «Портрет».

– Ладно, портрет у нас уже есть. В чем еще надо попрактиковаться?

– Еще натюрморт.

– Натюрморт? В переводе с французского «мертвая натура»? Для этого вряд ли сгожусь, дорогая, я пока еще слишком живая.

Я расхохоталась:

– И слава богу, чем дольше – тем лучше!

– Согласна!

Мне казалось, что пани Стефания всегда будет присутствовать в моем мире. Так оно и вышло. От нее осталось много портретов, рисованных карандашом, углем, написанных акварелью и маслом. Некоторые были оправлены в рамочку и висели на стене, а другие спрятаны в толстую темно-синюю папку.

В итоге – поступила на архитектуру с очень приличными баллами. Маме было трудно смириться с крушением ее мечты, но она нашла и в этом положительную сторону, о чем я узнала из ее телефонного разговора со своей подругой:

– Представляешь, Ася, она и здесь была лучшей, как всегда, как во всем… такой вот всесторонне развитый ребенок… Да, да, и на медицину ее тоже наверняка взяли бы, но не стану же я ей указывать, что ей делать. Она сама выбрала.

Я улыбнулась. «Всесторонне развитый ребенок». Я не сдавала на медицинский, даже не готовилась к сдаче. Мама, однако, должна была реализовать свои собственные мечты и планы. Все время она жила в слегка воображаемом мире. Она хотела меня видеть такой, какой себе представляла, а не такой, какой я была на самом деле.

* * *

В тот день, когда узнала, что поступила в Политехнический, я впервые в жизни пила настоящее шампанское.

– Я держала его для особых случаев, – сказала пани Стефания.

– Не жалко его сегодня пускать в ход?

– Деточка миленькая, а разве такого повода недостаточно? – спросила она. – Хорошая работа. Принимай поздравления! Открывай.

Громкий хлопок пробки. Мы рассмеялись. Вместо нашего еженедельного кофе мы пили шампанское из хрустальных бокалов.

– И как, нравится тебе? – спросила пани Стефания.

Я не знала, что ответить. По правде говоря, я не чувствовала разницы между ним и обычным игристым вином, которое мне довелось пить на Новый год.

– Очень нравится, – вежливо сказала я.

Пани Стефания взяла бокал.

– Больше всего радует ожидание. Самый прекрасный момент – непосредственно перед тем, как ты поднесешь бокал с этим драгоценным напитком ко рту. – Она взглянула на меня. – Вот точно так же и со всем остальным. Самое прекрасное – это момент ожидания чего-то замечательного. Это вовсе не значит, что его следует откладывать, но иногда так хочется растянуть время чудесного предвкушения. – Она задумалась. – Лишь бы не слишком долго!

* * *

Я не раз в жизни убеждалась, что слова пани Стефании имеют большое значение. Часто ожидание приносит больше эмоций, чем само событие, которое может даже оказаться разочарованием.

С пани Стефанией я пережила все важные для меня моменты. Всегда вместе. Конечно, сначала я шла к родителям, лаконично отчитывалась им в своих успехах, иногда потом слушала, как мама говорила по телефону, какая у нее замечательная дочь (почему она не могла сказать это мне?), я видела улыбку на лице моего постоянно молчаливого отца, а затем как можно скорее бежала к пани Стефании – рассказать ей все в подробностях.

Я не помню, чтобы она когда-либо была капризной или сварливой. Она с уважением относилась к моему мнению и никогда не навязывала свое. Она также никогда не давала почувствовать, что мой выбор неудачен. Ну разве что за исключением одного «выбора» – Марека. И здесь я, казалось, понимала ее: все в жизни, можно сказать, наладилось, а тут появляется кто-то, с кем она будет вынуждена делить «свою Зосю». Но все оказалось совсем не так однозначно.

4

С Мареком я познакомилась вроде как случайно. Теперь я так не думаю. Ведь я должна была принять решение – надеть спортивный костюм, вставить наушники в уши и выйти из дома на пробежку. До моря было недалеко. Я двигалась вдоль своего квартала, прошла мимо торговых павильонов, перебежала улицу и была уже на лужайке, тропинки от которой вели через лес прямо к пляжу. Как только я добралась до леса, то почувствовала, что у меня за спиной кто-то есть. Краем глаза я увидела бегущего мужчину. Столько ходило разных слухов о том, что утром на пляже всякое может случиться.

Я прибавила ходу.

Бежавший за мной тоже ускорился. Я свернула в сторону леса. Может, не совсем разумно, но я хотела наконец убедиться, кто это – случайный бегун выбрал маршрут, похожий на мой, или же этот тип за мной охотится и может причинить мне вред. Мужчина тоже свернул. Я снова ускорилась и почувствовала, что мне не хватает воздуха. Пришлось выбрать самый безопасный участок, и я рванула в сторону пирса в Бжезно. Там наверняка есть люди, открытое, несмотря на утро, кафе, будка с мороженым и напитками. Я чувствовала, что не могу больше бежать, что должна остановиться и отдышаться, но мужчина продолжал преследовать меня.

Неимоверным усилием воли я добралась до пирса. Там фотографировалась группа немецких туристов. Мне резко полегчало – так резко, что силы тут же оставили меня. Тяжело дыша, я остановилась возле будки с напитками. Взглянула на часы. Рекорд всех времен. Секунду спустя рядом со мной остановился мой преследователь: встал и уставился на меня. Высокий, худощавый, улыбчивый. Нахальный.

– Ну ты задала темп! – сказал он и посмотрел на часы, вернее, на какое-то устройство у себя на руке, отражавшее все жизненные показатели.

– А не надо преследовать человека! – воскликнула я с упреком.

– Я просто искал компанию, хотел поговорить.

– Кто бы сомневался! А еще побить личный рекорд, – сказала я злорадно. – А заодно национальный, мировой или что-то в этом роде… – Я сердито взглянула на него. – Кажется, уже близко было к тому.

– Близко, – признался он. – Я не ожидал, что сегодня так выложусь. Может, кофе?

– А больше вам ничего? Может, еще искупаться в море?

– А что, неслабая идея, – улыбнулся он и протянул руку. – Марек меня зовут.

– Ладно, проехали… Я – Зося.

– Я уже несколько дней наблюдаю за тобой. Я еще раньше хотел заговорить.

Я пожала плечами:

– Ну и поговорил бы, а зачем преследовать, тем более в лесу?

– Мне было интересно, как быстро ты бегаешь, – улыбнулся он.

Тогда я была на последнем курсе, он был старше меня лет, может, на семь – десять, то есть для меня тогдашней разница приличная, и любой, кому за тридцать, казался мне тогда вообще стариком.

– Ну и чё, удовлетворил свой интерес? Быстро?

– Ну теперь-то я знаю, – засмеялся он. – А сегодня я планировал разговорный темп.

– Я тоже. Завтра я так побегу. – Я посмотрела на него. – Если, конечно, никто не будет меня преследовать.

– Завтра не будет, – твердо сказал он. – Точно.

* * *

Весь день я пыталась разгадать смысл его слов: его завтра вообще не будет на море или завтра он не будет за мной гоняться? Сегодня утром я еще убегала, а завтра мне уже хотелось с ним встретиться. Неожиданно для себя самой я улыбнулась при мысли, что смогу провести с ним следующий день.

Я думала, что холодным душем смою с себя эти мысли. К сожалению, не помогло.

На следующее утро я тоже вышла на пробежку. На всякий случай в то же самое время. Что скрывать: я надеялась увидеть его снова. Я определенно хотела этого.

Темп был довольно высокий. На этот раз я бежала без наушников, потому что хотела услышать его шаги прямо позади меня. Есть! Я с надеждой обернулась. Увы. За мной бежал паренек, которого я довольно часто встречала на лесных дорожках. Я приветственно махнула ему рукой и побежала на пляж.

– А значит, все-таки купание? – Марек вырос как из-под земли. Я была совершенно без понятия, как он оказался рядом со мной.

– А, это ты, привет, – улыбнулась я. – Какая встреча.

– Я же говорил, что буду. Просто я обещал, что не стану преследовать тебя.

– Точно, – подтвердила я.

– Ну так что, идем? – Он кивнул в сторону моря и стянул майку и шорты.

– Куда? Плавать? Ты с ума сошел?

– Вчера ты обещала.

– Кто, я? Ничего я не обещала! – рассмеялась я.

– Понятно, испугалась.

– Издеваешься надо мной? Ты просто придираешься к словам.

– Пока что, на первом свидании, только к словам. – Он протянул мне руку, призывая окунуться в море.

Я вздохнула еще раз.

– Ладно, отвернись, – твердо потребовала я.

Он послушно повернулся ко мне спиной.

Я быстро сняла обувь, носки, легинсы и кофту, подумала, что мой спортивный топ легко может сойти за верхнюю часть купальника, и быстро побежала к морю. За спиной я услышала смех Марека. Он бежал за мной.

– Ух, холодная! – сказал он, погружаясь в воду.

– Чуток есть! – призналась я. – Не ожидала, что сегодня придется плавать в море. Но у меня всегда было желание окунуться.

– А у меня никогда! – сказал Марек.

– Тогда зачем ты это сделал?

– Это ты меня спровоцировала. – Он явно заигрывал со мной.

– Я?

– А кто начал раздеваться и прыгать в море? Я же должен был тебя спасать! Кроме того, я не мог допустить, чтобы ты утонула на нашем первом свидании.

– Невелика проблема – не было бы второго, вот и все! – рассмеялась я и поплыла к берегу.

Я вышла из воды. Мое нижнее белье не совсем годилось для плавания, и июньское утро было не из самых теплых. Стоя спиной к Мареку, я надела одежду поверх мокрого белья.

– Простудишься.

– Я быстро добегу до дома.

– Ну так что, будет второе? – спросил он, когда я уже собиралась уходить.

– Что «второе»?

– Свидание.

Я рассмеялась.

– А ты не дашь мне утонуть?

– Никогда в жизни.

– Подумаю. – Я вопросительно посмотрела на него, притоптала песок и веточкой написала свой номер телефона. – До встречи, – сказала я и побежала домой. Мне ничто не мешало. Ни мокрое белье, ни песок, который у меня был почти везде. Я бежала, словно меня несли крылья. Любовь? Тогда я этого еще не знала. Но я чувствовала, что меня ждут приятные минуты. Если бы я знала, что произойдет со мной потом, стала бы отвечать на его звонок? Теперь уверена, что стала бы. Однако раньше бывали моменты, когда я жалела о каждой минуте нашего знакомства.

* * *

Он позвонил в тот же день. Я как раз была у пани Стефании на обеде, как, впрочем, и каждую среду. Мы, как всегда, пили кофе из фарфоровых чашек, ели пирожные с кремом. Пани Стефания не хотела ничего слышать о диете бегуна или о здоровом питании.

– Самая здоровая пища, – сказала она, протягивая мне что-то очень вкусное на блюдечке с золотой каемкой.

Заварное пирожное со взбитыми сливками. Конечно, если бы оно было покупное, можно было бы его не есть, но ведь его сделала сама пани Стефания. А ей нельзя было отказать. Во всяком случае, я не смогла бы. Я знала ее уже так долго! Она заменяла мне бабушку, которой у меня никогда не было, и маму, с которой я не могла найти общий язык.

– Вот отведай сначала моего кофейку и моей выпечки, а потом расскажешь, что произошло! – сказала она, вытирая салфеткой крем с уголков рта.

– А что-то произошло? – спросила я.

– Я уже все знаю. Единственное, чего не знаю, – до кофе или после кофе ты расскажешь мне все.

– Пани Стефания! – сказала я с напускным недовольством. – От вас ничего не скроешь!

– Э-э-э, нет. Зрение, может быть, уже не то, а интуиция у меня есть, – подтвердила она. – Как его зовут? Ну чего зарделась?

Меня бросило в жар, и щеки, видимо, стали цвета свеклы.

– Ма… Марек, – заикнулась я.

– Красиво звучит. И это все?

Я покачала головой.

– Это как? Больше ничего? Чем занимается, фамилия, сколько лет?

– Я не знаю.

Пани Стефания была недовольна. Я рассказала ей о двух наших встречах, опустив эпизод совместного купания в Балтийском море в одном, можно сказать, исподнем. Я боялась, что это уже с самого начала настроит ее против Марека. А мне этого очень не хотелось.

– Прежде, чем мило улыбаться мужчине, и до того, как у тебя в животе начнут порхать бабочки, ты должна узнать о нем больше.

Я вежливо кивнула.

– Что, поздно уже? – улыбнулась пани Стефания.

Я пожала плечами.

– Поздно, – резюмировала она. – Иди ко мне, дитя мое, я обниму тебя, потому что скоро это будет делать кто-то другой.

Я села рядом с ней и положила голову ей на колени. Пани Стефания всегда была моей опорой.

Марек позвонил, когда я собиралась домой. Мы договорились на вечер. Пани Стефания качала головой.

– Не стоит мужчине сразу показывать трусики, – пробормотала она.

– А я и не собираюсь показывать ему трусы, пани Стефания!

Действительно – тем более что их он уже видел.

– Ты прекрасно знаешь, что я говорю не конкретно о трусиках, а о том, что не всё сразу.

– Пани Стефания, дорогая! Вы так беспокоитесь обо мне! – обрадовалась я.

Пани Стефания отвела взгляд. Почапала к шкафу, достала маленькую коробочку, вытащила оттуда ожерелье.

– У меня нет дочери. А я всегда хотела. Надень это на свидание. К счастью. – Она протянула мне ожерелье. – Это памятная для меня вещица. От мамы осталась. Думаю, это было самое большое ее сокровище: она рассказывала мне, что когда-то давно ухаживала за одной женщиной, вроде как женой какого-то богатого фабриканта, который построил себе виллу рядом с домиком моих родителей. Потом случился большой пожар, и муж той женщины, кажется, погиб, а сама она осталась без средств к существованию. Мама приютила ее. Вскоре после того, как та женщина переехала к нам, оказалось, что она беременна, как и моя мама. Я не знаю точно эту историю, знаю только, что ребенок у той женщины умер, и она с такого большого горя утопилась где-то в прудах Стефанского. От нее осталось это ожерелье, нитка жемчуга и еще какая-то мелочь. Это единственные ценности, которые у нее были. – Она взглянула на ожерелье, погладила его. – Я бы хотела, чтобы оно осталось у тебя. Навсегда. На удачу. Передашь его потом своей дочери.

– Спасибо, – крепко обняла я ее. – Но я не уверена, что сегодняшняя моя встреча такая уж важная… Вряд ли.

– Не имеет значения. Когда-нибудь будет у тебя и самое важное свидание. Ты почувствуешь это. Наденешь, когда придет время.

* * *

В тот вечер время, видно, еще не пришло: свидание было самым рядовым. Кино, потом прогулка, невинный поцелуй на прощанье. Я не стала надевать полученное в подарок элегантное украшение. Не случилось мне надеть его и в последующие два года, когда я встречалась с Мареком. Может быть, даже и оказии были вполне подходящими, только они не казались мне достаточно торжественными, чтобы ожерелье пани Стефании могло украсить мою шею.

5

После каждой встречи с Мареком я возвращалась все более ошеломленная и все более влюбленная. Я решила, что судьба специально свела нас сначала на беговой дорожке, а потом и вообще по жизни. Марек был архитектором, у него было довольно процветающее архитектурное бюро, и он как раз искал сотрудника. Могло ли быть лучше? После нескольких вечеров, проведенных вместе, первых застенчивых поцелуев и все более смелых ласк мы оба знали, что хотим проводить как можно больше времени друг с другом. Вот он – мой мужчина на всю жизнь! Но разве мы можем знать точно, что тот, кого мы сейчас любим, дан нам навсегда? И разве это зависит только от нас? Мы мало что понимаем, когда любим. Он совершенно меня околдовал. На работе и за стенами офиса. Уже через две недели после того, как он догнал меня в лесу, я поступила на работу в его бюро – вела документацию и заодно училась на опыте лучших. А в том, что архитектор Марек Венцлавский был лучшим, я не сомневалась. Лучшим во всех отношениях. Ах, как же я тогда была влюблена!

К сожалению, пани Стефания не поддерживала меня в моем увлечении. А разве она должна была?

* * *

Да ей и не нужно было разделять мой жизненный выбор – у нее был свой собственный, о котором я, честно говоря, не имела никакого представления. У меня был Марек, и она о нем знала, но кто-то появился и у нее, но я о нем не знала ничего.

Как-то раз она сказала мне, что к ней приходил один очень важный для нее человек. Она была буквально как на крыльях. Кажется, я тогда не придала этому значения. Может, мне стоило расспросить ее поподробнее? Может… Но увлечение Мареком было таким, что я не могла думать ни о чем другом, кроме как о нашей любви.

Потом иногда в ее разговоре всплывала информация, что в выходные у нее гость. Мне это было на руку, потому что освобождало меня от угрызений совести, что я не приду ее навестить. Впрочем, никакой такой железной обязаловки навещать ее у меня не было, да и сама она никогда этого от меня не требовала.

Конечно, следовало расспросить поподробнее, что это за гость, но как-то все было не до того. Может, потому, что однажды она упомянула о дальней кузине из Варшавы, которая иногда приезжала к ней, и я была уверена, что именно она навещает пани Стефанию?

Короче, я не спрашивала.

Сейчас мне кажется, что она прекрасно меня знала, в то время как я о ней не знала почти ничего.