Жена Дэвида взглянула на него умоляюще. Она гордилась умением мужа произносить прекрасные молитвы. За это она прощала ему все – даже то, что он заставлял всю семью рано ложиться спать ради экономии керосина, а еще имел ужасную привычку облизывать пальцы после фруктового пирога. Молитвы Дэвида стали для нее единственным притязанием на известность, и сейчас она боялась, что муж откажется.

Бедолага Дэвид не имел намерения отказываться, как бы ни смущало его предложение. Отказаться – значило обидеть тетю Бекки и потерять всякие шансы получить кувшин. Он прочистил горло и поднялся на ноги. Все склонили голову. На веранде оба Сэма, поняв, что происходит, когда звучный голос Дэвида достиг их ушей, вынули трубки изо рта.

Молитва Дэвида была не из лучших, как признала в глубине души его жена, но вполне красноречива и уместна, и он почувствовал себя обиженным, когда после «аминь» тетя Бекки сказала:

– Известить Господа о том, что происходит, не значит помолиться, Дэвид. Надо было оставить что-нибудь для Его воображения. Но, полагаю, ты сделал все, что мог. Спасибо. Кстати, помнишь ли ты, как сорок лет назад завел старого барана Аарона Дарка в церковный подвал?

Дэвид выглядел глупо, а миссис Дэвид была возмущена. У тети Бекки, определенно, имелась отвратительная привычка вытаскивать на свет божий все, что люди более всего хотели забыть. Но такой уж она была. И не следовало возмущаться, если имеешь виды на кувшин. Дэвид и его жена выдавили из себя слабую улыбку.

«А Ноэль, – думала Гая, – сейчас выходит из банка».

– Любопытно, – задумчиво произнесла тетя Бекки, – кто был первым человеком, произнесшим молитву. О чем он молился? Сколько молитв прозвучало с тех пор?

– И на многие ли из них получен ответ, – добавила Наоми Дарк с неожиданной горечью.

– Может быть, Уильям И. способен пролить на это какой-то свет, – недобро хихикнул дядя Пиппин. – Как я понимаю, он систематически записывает все свои молитвы: и услышанные, и те, что остались без ответа. Ну и как с этим обстоят дела, Уильям И.?

– В среднем пятьдесят на пятьдесят, – важно изрек Уильям И., искренне недоумевая, отчего кое-кто из присутствующих захихикал. – Но должен заметить, – добавил он, – что некоторые ответы были особыми.

Что касается Амброзин Уинкворт, то в ее лице Дэвид нажил врага на всю жизнь, помянув в молитве «престарелую служанку». Амброзин ошпарила его злобным взглядом.

– «Престарелая, престарелая», – мятежно пробормотала она. – С чего бы это? Мне только семьдесят два, и я помоложе некоторых здесь, помоложе.

– Тихо, Амброзин! – властно осадила ее тетя Бекки. – Давно прошло то время, когда ты была молодой. Подложи-ка мне под голову еще одну подушку. Спасибо. Я намерена развлечься, читая свое завещание. Как уже повеселилась, сочиняя собственный некролог. Он будет напечатан точно таким, как я его написала. Камилла поклялась проследить за этим. Боже правый, что за некрологи я, бывало, читала! А теперь послушайте мой!

Тетя Бекки достала из-под подушки свернутый лист бумаги.

– «Скорбь не охватила жителей Индиан-Спрингс, Трех Холмов, Роуз-Ривер и Серебряной бухты при известии о том, что миссис Теодор Дарк, чаще именуемая тетей Бекки – более по привычке, чем из привязанности, – умерла такого-то числа такого-то года в возрасте восьмидесяти пяти лет». Заметьте, – добавила тетя Бекки, прерывая саму себя, – что я сказала «умерла». Я не «скончаюсь», не «завершу свой путь», не «заплачу свой долг природе» или «покину эту жизнь», а также не «отправлюсь в лучший мир» и не «буду призвана в могилу». Я намерена просто и одиноко умереть.

Затем она продолжила чтение:

– «Все сошлись во мнении, что пожилая леди умерла как раз вовремя. Она достойно и даже блестяще прожила долгую жизнь, испытала все, что может испытать порядочная женщина, пережила своего мужа, детей и всех, кто питал к ней какие-либо чувства. Нет ни смысла, ни причины, ни нужды притворяться скорбящими или опечаленными. Похоронная процессия двинулась такого-то числа от дома мисс Камиллы Джексон в Индиан-Спрингс. Согласно настойчиво выраженному желанию тети Бекки это были веселые похороны, организованные мистером Генри Трентом, гробовщиком из Роуз-Ривер». Генри никогда не простит мне, что я не назвала его владельцем похоронного бюро, – сказала тетя Бекки. – Владелец! Хм! Но Генри – гений по части организации похорон, и я выбрала его, чтобы он устроил мои. «Церемония возложения цветов была пропущена по требованию…» Никаких кошмарных похоронных венков, не забудьте! Никаких арендованных арф, подушек и крестов. Но если кто-то захочет принести букет из своего сада, я не возражаю. «Отпевание прошло под руководством преподобного мистера Трекли из Роуз-Ривер. Гроб несли Хью Дарк, Роберт Дарк…» Надеюсь, ты не споткнешься, Дэнди, как на похоронах Селины Дарк? Что за встряску ты устроил бедняжке! «…Палмер Дарк, Гомер Пенхоллоу…» Поставьте их по разные стороны гроба, чтобы они не подрались. «…Мюррей Дарк, Роджер Пенхоллоу, Дэвид Дарк и Джон Пенхоллоу…» Утопленник, прошу, никаких глупостей в Серебряной бухте! «…который умудрился ни разу не выругаться в течение всего представления, в отличие от похорон его отца».

– Я не ругался! – злобно заорал Утопленник, вскакивая на ноги. – Вы не осмелитесь обнародовать эту клевету обо мне в своем чертовом некрологе. Вы… вы…

– Сядь, Джон, сядь! Этих слов, по правде говоря, в некрологе нет. Я их придумала сейчас, чтобы встряхнуть тебя. Садись! Может быть, это произошло на похоронах твоей матери. Пожалуйста, больше не прерывай меня. Вежливость ничего нам не стоит, как говорят шотландцы. Зато дорого ценится. «Тетя Бекки родилась, жила и умерла пресвитерианкой. Ее мужа, Теодора Дарка, было нелегко ублажить, но она стала для него хорошей женой, насколько он того заслуживал. Она была хорошей соседкой, какой положено, и затевала ссоры не чаще всех прочих в семье. Она умела лишать людей самоуверенности, что мало способствовало ее популярности. Она редко страдала молча. Она имела вполне умеренный нрав, не хуже и не лучше прочих, и не стала мягче с годами. Она всегда соблюдала приличия, хотя часто было бы проще пренебречь ими. Она всегда говорила правду, не важно, к добру или к худу, но могла соврать безо всяких угрызений совести, если люди спрашивали о том, что их не касалось. Иногда, в порыве волнения, она употребляла бранные слова и способна была выслушать пикантную историю, не побледнев от подробностей, но бесстыдство никогда не занимало ее. Она платила долги, чтила Господа, считала сплетни занимательными, любила первой узнавать новости и особо интересовалась делами, которые ее не касались. Она могла смотреть на младенца, не выказывая желания его съесть, но была хорошей матерью для своих детей. Как и большинство женщин, она мечтала о свободе, но всегда понимала, что в нашем мире невозможно быть по-настоящему свободной и счастливы те, кто может выбрать себе хозяина, поэтому никогда не делала ошибочных и бесполезных попыток изменить свой путь. Иногда она бывала подлой, нечестной и жадной. Иногда – благородной, честной и щедрой. Короче говоря, она была обычным человеком, прожившим столько, сколько следует». Вот так, – сказала тетя Бекки, пряча некролог под подушку, вполне довольная общей растерянностью. – Как видите, я не назвала себя ни «покойной миссис Дарк», ни «усопшей леди», ни «вдовой». На этом все.

– Боже правый, слышали ли вы что-либо подобное? – тихо прошептал дядя Пиппин.

Остальные молчали, охваченные гневным ужасом. Разумеется, этот отвратительный некролог никогда не будет опубликован. Он не должен быть опубликован, если этому можно помешать, не прибегая к убийству Камиллы Джексон. Иначе посторонние посчитают, что он написан кем-то из оставшихся в живых членов клана.

Но тетя Бекки достала другой документ, и все Дарки и Пенхоллоу временно закупорили свое негодование и откупорили уши. Кто же получит кувшин? Пока не прояснится этот вопрос, некролог может подождать.

Тетя Бекки развернула завещание и водрузила на крючковатый нос очки с круглыми линзами, делавшими ее похожей на сову.

– Я оставляю все свои небольшие деньги в распоряжении Камиллы до конца ее дней, – объявила она. – После ее смерти они отойдут больнице в Шарлоттауне.

Тетя Бекки внимательно осмотрела собравшихся, но не заметила особого разочарования. К чести Дарков и Пенхоллоу, они не были жадны до денег. Никто не посягал на права Камиллы Джексон. Деньги – это то, что каждый должен заработать сам, но семейная реликвия, овеянная чувствами умерших, былыми упованиями и страхами поколений, совсем другое дело. Что, если тетя Бекки оставит кувшин какому-нибудь чужаку? Или завещает музею? Она на это вполне способна. Уильям И. Пенхоллоу мысленно поклялся, что в этом случае обратится к своему адвокату.

– Все мои долги надлежит выплатить, – продолжала тетя Бекки, – а моя могила должна быть высокой, а не плоской. Я настаиваю. Запиши это, Артемас.

Артемас Дарк недовольно кивнул. Он был смотрителем кладбища Роуз-Ривер и знал, что кладбищенский комитет будет раздосадован. Кроме того, высокую могилу чрезвычайно сложно окашивать. Тетя Бекки, вероятно прочитав его мысли, заметила:

– Не хочу рядом с собой выкошенной лужайки. Ты можешь преспокойно подстригать траву на моей могиле ножницами. Я оставила также указания по поводу могильной плиты. Хочу такую же большую, как у всех. И еще – лежать в гробу завернутой в свою кружевную шаль. Это единственная вещь, которую я желаю взять с собой. Теодор подарил мне ее после рождения Рональда. Были времена, когда Теодор умел, подобно всем прочим, совершать любезные поступки. Она совсем как новенькая. Я храню шаль завернутой в серебряную бумагу на дне третьего ящика комода. Не забудь, Камилла!

Та кивнула. На лице миссис Клиффорд Пенхоллоу промелькнула первая тень разочарования. Она всем сердцем желала получить кружевную шаль, поскольку боялась, что кувшин ей вряд ли достанется. Утверждали, что Теодор Дарк заплатил за нее двести долларов. Подумать только: закопать две сотни долларов!

Миссис Тойнби Дарк, которая весь день ждала повода пустить слезу, решила, что он нашелся, когда тетя Бекки упомянула младенца, умершего шестьдесят лет назад, и достала носовой платок. Но тетя Бекки опередила ее:

– Еще не настала минута плакать, Алисия. Кстати, не скажешь ли мне одну вещь? Всегда хотелось знать, которого из трех мужей ты любила больше: Мортона Дарка, Эдгара Пенхоллоу или Тойнби Дарка? Давай признайся по-честному.

Миссис Тойнби убрала носовой платочек в сумку и нарочито громко щелкнула замком.

– Я была глубоко привязана ко всем своим супругам, – сказала она.

Тетя Бекки покачала головой:

– Отчего же ты не сказала «ко всем ушедшим супругам»? Ты ведь так подумала, правда? Именно так ты и мыслишь. Алисия, скажи честно, тебе не кажется, что следовало быть менее расточительной? Трое мужей! А бедняжкам Мерси и Маргарет и по одному не досталось.

Мерси с горечью отметила, что, используй она приемы Алисии Дарк, у нее, возможно, мужей было бы достаточно. Маргарет слегка покраснела и загрустила. Зачем, ах, зачем эта старая жестокая тетя Бекки так унижает ее?

– Я поделила свои пожитки между вами, – продолжила тетя Бекки. – Мне невыносима мысль, что смерть лишит меня столь прекрасных вещей. Но поскольку это все равно произойдет, не хочу, чтобы вы перессорились из-за них, прежде чем я остыну в могиле. Здесь все написано, черным по белому. Я распределила их наобум, как в голову взбрело. Сейчас зачитаю список. И позвольте добавить: тот факт, что вы получили какую-то вещь, вовсе не означает, будто у вас нет прав на кувшин. Я доберусь до этого позже.

Тетя Бекки сняла очки, протерла их, снова надела и глотнула воды. Утопленник чуть не застонал от нетерпения. Бог знает, как долго она будет добираться до кувшина. Его не интересовали пустяковые безделушки.

– Миссис Дензил Пенхоллоу получит мои розовые фарфоровые подсвечники, – провозгласила тетя Бекки. – Я знаю, ты будешь рада, Марта, дорогая. Ты столько раз намекала о них.

Миссис Дензил мечтала о красивых георгианских серебряных подсвечниках тети Бекки. А ей вручили пару неописуемых фарфоровых уродцев, малиново-розовых, обвитых неким подобием черных змей. Но она попыталась изобразить удовольствие, дабы не подпортить свои шансы получить кувшин. Дензил насупился, и тетя Бекки это заметила. Надменный старина Дензил! Она справится и с ним.

– Помню, когда Дензилу было лет пять, он как-то пришел ко мне со своей матерью и наш старый индюк погнался за ним. Полагаю, бедная птица посчитала, что никто, кроме нее, не имеет права ходить по двору с таким напыщенным видом. Помнишь, Дензил? Боже, как ты бегал и рыдал! Ты, конечно, подумал, что сам сатана преследует тебя. Знаешь, Дензил, с тех пор я ни разу не видела тебя шествующим по проходу церкви, но не единожды представляла в той роли.

Ладно, такое еще можно пережить. Дензил откашлялся и пережил.

– У меня мало драгоценностей, – тем временем продолжала тетя Бекки. – Пара колец. Одно с опалом. Я отдаю его Вирджинии Пауэлл. Говорят, оно приносит неудачу, но ты, Вирджиния, достаточно современна, чтобы не верить в эти старые предрассудки. Хотя, признаться, с тех пор как я заимела его, мне никогда не везло.

Вирджиния попыталась придать себе радостный вид, хотя нацелилась на китайскую ширму. Удача или неудача, какая разница? Все равно жизнь для нее закончена. Никто не позавидовал ее опалу, но многие навострили уши, когда тетя Бекки упомянула о кольцах. Кому достанется перстень с бриллиантом? Он был прекрасен и стоил несколько сотен долларов.

– Мой бриллиантовый перстень получит Амброзин Уинкворт, – сказала тетя Бекки.

Половина присутствующих не сумели подавить неодобрительный вздох, выразив таким образом общее мнение. «Абсурд, – подумали вздохнувшие, – чистой воды абсурд. Амброзин Уинкворт не имеет права на перстень. И зачем он дряхлой служанке? У тети Бекки явно размягчились мозги».

– Вот он, – произнесла тетя Бекки, сняв перстень с костлявого пальца и вручив дрожащей Амброзин. – Отдам его тебе прямо сейчас, чтобы потом не случилось ошибки. Надень его!

Амброзин подчинилась. Ее морщинистое лицо осветилось радостью, потому что вдруг, нежданно-негаданно сбылась ее давняя мечта. Хотя всю свою жизнь, безрадостную и тусклую, Амброзин Уинкворт мыкалась на чужих кухнях, она всегда жаждала иметь бриллиантовый перстень. Бедняжка не надеялась его получить, но вот он, у нее на пальце, прекрасная, блистательная вещица, сияющая в июньском свете, что льется через окно. Для Амброзин в этот миг свершились все мечтания. Она более ничего не ждала от судьбы.

Возможно, тетя Бекки догадывалась о тайном желании старушки. Или же отдала Амброзин перстень, чтобы подразнить клан. В последнем она, безусловно, преуспела. Больше всех разозлилась Нэн Пенхоллоу. Это она должна была получить перстень. Негодовала и Текла Пенхоллоу, еще одна претендентка на бриллиант. Джоселин, когда-то владевшая похожим украшением, Донна, у которой оно имелось до сих пор, и Гая, надеявшаяся им вскоре обзавестись, лишь равнодушно пожали плечами.

Хихикнув про себя, тетя Бекки вернулась к завещанию, согласно которому миссис Клиффорд Пенхоллоу получала китайскую ширму. «Как будто мне нужна ее старая китайская ширма», – чуть не плача, подумала та.

Единственной, кому никто не позавидовал, была Маргарет Пенхоллоу. Она стала обладательницей «Путешествия Пилигрима»^[16], старой, потрепанной книги с подшитым переплетом и страницами, пожелтевшими от старости. До книги было страшно дотрагиваться: того и гляди рассыплется на части. Этот изношенный, старый том по неясным причинам высоко ценил Теодор Дарк. После его смерти тетя Бекки хранила книгу в старой коробке на чердаке, где та изрядно запылилась и даже заплесневела. Но Маргарет не была разочарована. Она ведь ничего не ждала.

– Мое блюдо для солений в виде зеленого листа достанется Рейчел Пенхоллоу, – сказала тетя Бекки.

Длинное лицо Рейчел вытянулось еще больше. Она-то хотела апостольские ложки^[17]. Но их получила Гая Пенхоллоу, к своему удивлению и удовольствию. Ложки были оригинальны, милы и прекрасно вписывались в убранство уютного маленького домика мечты, который смутно рисовался ее воображению.

Тетя Бекки взглянула на сияющее лицо Гаи чуть мягче обычного и продолжила, объявив, что ее столовый сервиз получит миссис Говард Пенхоллоу, которая втайне положила глаз на чиппендейловский шкаф.

– Это мой свадебный сервиз, – пояснила тетя Бекки. – Разбился только один предмет. Теодор как-то стукнул кулаком по крышке супницы, когда вышел из себя за обедом. Но я выиграла тот спор – по крайней мере, настояла на своем, пусть и пострадала супница. Эмили, а тебе достанется кровать.

Миссис Эмили Фрост, урожденная Дарк, тоже томилась по апостольским ложкам, однако сделала вид, будто рада кровати, великоватой для ее крохотных комнат. А миссис Альфеус Пенхоллоу, мечтавшей о кровати, пришлось довольствоваться чиппендейловским шкафом.

Донна Дарк получила старое блюдо для яиц в виде веселой разноцветной китайской курицы, сидящей на желтом китайском гнезде, и осталась довольна, потому что ей с детства нравилась эта старинная вещь.

Джоселин Дарк обрела столик красного дерева с ножками в виде когтистых лап, на который нацелилась миссис Палмер Дарк, а Роджер Дарк – георгианские подсвечники и вечную ненависть миссис Дензил.

Красивый старинный книжный шкаф эпохи королевы Анны^[18] отправился к Мюррею Дарку, никогда не читавшему книг, а Хью Дарк стал обладателем песочных часов восемнадцатого века и с горечью подумал, какой в них прок человеку, время для которого остановилось десять лет назад. Он знал, как долог бывает всего один час и какие разрушительные последствия может принести.

– Кросби, ты возьмешь мой старый хрустальный графин для виски, – сказала тетя Бекки. – К сожалению, в нем давным-давно не бывало спиртного. Ты можешь наливать туда воду, что всегда пьешь ночью. Я слышала, как ты однажды восхищался им.

Старый Кросби Пенхоллоу, кивая, проснулся с довольным видом. Он не ожидал ничего такого. Как любезно со стороны Бекки вспомнить о нем! У них была общая молодость.

Тетя Бекки смотрела на него – на его гладкую, сияющую лысину, запавшие голубые глаза, беззубый рот. Старина Кросби никогда не вставлял зубы. Но все же Кросби Дарк не казался больным стариком, отнюдь.

– Я хотела сказать тебе кое-что, Кросби, – проговорила тетя Бекки. – Ты не знал этого – и никто не знал, – но ты был единственным мужчиной, которого я любила.

Объявление произвело сенсацию. Эта изношенная страсть выглядела столь нелепой, что многие рассмеялись бы, если бы посмели. Кросби болезненно покраснел всем своим морщинистым лицом. Черт побери, зачем эта старуха Бекки смеется над ним? Правда это или нет, но как она осмелилась вот так выставить его на посмешище перед кланом?