– Клашка-то… прям обтушилась вся! Вот жадуля!
Пятнадцатое бревно волокёт! Ведь говорил же присидатель: по пять дерев каждому двору, – возмущалась бабка Зина, наблюдая из окна за соседкой.
Шестилетний Ванюша подбежал к окну посмотреть, как Клашка «себя тушит», да ещё и бревно «волокёт».
Клашка, здоровая тридцатипятилетняя баба, действительно волокла с помощью верёвки толстую берёзу.
Бабка продолжала:
– И куда только Мишка Колобанов смотрит?! Оштраховать бы её, да и отнять лишку.
(Мишка Колобанов – местный участковый милиционер.)
Слово «оштраховать» вызывало у Ванюши чувство непонятного страха, а слово «присидатель», распростанённое среди односельчан и относящееся к Трифонову Пётр-Палычу, руководителю колхоза, ставило Ваню в тупик.
С одной стороны, Пётр-Палыч, по мнению Ванюши, должен приседать во время ходьбы (чего мальчик ни разу не видел), а с другой, он считал, что Пётр-Палыч должен что-то дать каждому колхознику.
– Ну, Клашка! Ну, отрава! – продолжала возмущаться бабка Зина. – Нет бы бабке Варваре подмогнуть! Ведь никогошеньки у неё нет… Эх! Мне бы силушку! И зачем только лесок загубили?! Поля какие-то ИМ нужны… А что с них толку? Земля там для посева совсем негожа… Э-эх!
(Именно с этого загубленного леска народу было выделено по «пять дерев».)
Бабка Зина громко сморкнулась в фартук и, чего-то испугавшись, перекрестилась.
Больше всего в данной ситуации Ивану было жалко бабку Варвару, которая жила рядом с Клашкой. Ваня очень любил старушку, которая, несмотря на свою бедность, умудрялась угощать детвору картофельными ватрушками. А какие истории она рассказывала о трёх своих сыновьях, погибших на войне! Последнюю похоронку бабка Варвара получила совсем недавно, хотя война два года назад кончилась. И Ванюша искренне жалел бабушку.
…Иван решил действовать.
– Тёть Клаш! Колобанов будет «СТРАХОвать» у кого «лишка дерев», – заявил Ванюша с порога, стараясь в точности повторить слова бабки Зины. – Так и сказал: «Лишку отберу и отстрахую»! Это мне Колька по секрету нашепнул.
(Колька – десятилетний сын участкового.) Иван очень волновался, но слово «отстрахую» произнёс с оттенком «отлуплю».
– Чи-и-во!!! – возмутилась Клашка. – Иди-ка отселева, шкет!
Клашка развернула Ивана и вытолкала на крыльцо, но Ваня спиной почувствовал, что приходил не напрасно.
Тем не менее он интуитивно понимал, что надо «закрепить успех», и поэтому направился к Полинке, живущей тоже рядом с бабкой Варварой.
Полинка, молодая, красивая девка, недавно (кстати, «с лёгкой руки» Ивана, и это отдельная история) вышла замуж за красивого, сильного парня Сергея. И Полинка, и Сергей Ивану были очень симпатичны. Ванюша был уверен, что Полинка для него (а точнее, для бабки Варвары) сделает всё.
– Бабке Варваре подмогнуть бы, – сказал он, запыхавшись, едва переступил порог, – вон, Клашка-то уже пятнадцать дерев уволокла, а у Бабки Варвары никого нет.
– А! Ванюша! Заходи, – Полинка очень тепло относилась к мальчугану после случая, когда он «пропал» (ведь именно поиски Ивана свели её с Сергеем, за которого она успешно вышла замуж).
– Ну, так как? – строго спросил Иван.
– Конечно, Ванюша! Поможем. Вот Серёжа придёт с работы, поест и пойдёт за дровами для бабки Варвары. А ты проходи, чаем напою, – щебетала счастливая Полинка.
– Некогда мне, делов много, да и сытый я, – твёрдо, по-взрослому, сказал Иван, но пряник, протянутый Полинкой, всё-таки взял и не без удовольствия.
…Спустя час Клашка вопила:
– Тёть Варвара-а-а! Куда дрова класть?.. Ты только Колобанову скажи, что я с тобой поделилась.
– Скажу, скажу, касатка, – отвечала бабка Варвара, удивлённая внезапной щедростью Клашки, – скажу, спаси тебя Христос.
Засыпа́л в этот вечер Иван со счастливым чувством выполненного долга. Ему приснился страшный мужик, который ходил по деревне и «СТРАХовал» (пугал) тех, кто приволок больше «пяти дерев». За мужиком вприсядку следовал председатель.
Ивану стало весело во сне, и он засмеялся.
– Растёт, – прошептала бабка Зина и перекрестила его.
– Усень-баусень,
На дворе поросень…
Дети пели свою колядку, хоть и нестройно, но очень старательно.
– А почему Лёшка не поёт? – хитро улыбнувшись, спросила бабка Варвара.
Восьмилетний Лёшка, испугавшись, что уйдёт ни с чем, тут же подхватил:
– Дома ли хозяин?
– Хозяина нету.
– А где же он?
– Уехал в Москву….
– Молодцы! – восхищалась бабка Варвара.
У неё уже были приготовлены горячие картофельные ватрушки. Ни одна хозяйка в деревне не умела их готовить так вкусно, как бабка Варвара. Вроде, рецепт один: ржаная мука грубого помола, картошка, подсолнечное масло… а ватрушки у всех разные.
Поговаривали, что бабка Варвара словечки какие-то нашёптывала, когда пекла их. Только Ванюша, который пел вместе со всеми, с этим был не согласен. Он считал, что вкусные они оттого, что бабушка Варвара – самая добрая бабушка в деревне. Иногда ему даже казалось, что она добрее его родной бабки Зины, которая нет-нет да и даст Ивану подзатыльник за ослушание.
– Чок-чок, каблучок!
– Открывайте сундучок,
Доставайте пятачок…
А не то мы вам – щелчок!
Дети завершили свою колядку и облегчённо вздохнули.
Бабка Варвара каждого (!) погладила по головке и каждому (!) вручила большущую ватрушку.
Дети со смехом слетели с крыльца и побежали к соседнему дому.
А там… жила Клашка, бой-баба, знаменитая своей жадностью, грубостью и… ещё чем-то, не понятным детям.
Ребятня притормозила около крыльца Клашки, но, вдохновлённая предыдущими дарами, решительно постучала всеми ладошками в дверь (тем более, традиция обязывала заходить в каждый дом).
– Валяй! Входи! – басом ответили за дверью.
Ватага ввалилась в дом. За столом сидел Колька-Воробей (по фамилии Воробьёв), здоровый сорокалетний мужик, механизатор «широкого профиля».
Иван с «широким профилем» был согласен, так как Колька действительно был широк в кости.
Вся деревня осуждала Кольку-Воробья за то, что он по полгода жил «по чужим дворам», преимущественно у вдов. «Летает, как воробей!» – возмущались замужние бабы.
Колька-Воробей искренне обрадовался. Он был немного пьян, весел и в хорошем настроении.
– Валяйте, пойте! – приказал он.
– Усень-баусень…
Дети пели, как и полагалось, старательно.
– Я вам дам «баусень»! – донеслось из кухонного чулана. (Это Клашка вылезла из подпола.)
– Клаш-ка! Не порть хор! А не то… – грозно, по слогам, крикнул Воробей. – Пойте!!!
И Колька начал дирижировать вилкой, на которую был нанизан солёный огурец.
Дети, как заворожённые, уставились на этот огурец и робко продолжали:
– Дома ли хозяин?
– Хозяина нету…
– Как это нету? – возмутился Колька-Воробей. – А я кто?
– Хозяин, хозяин, – заискивающе проговорила Клашка и стала оттеснять «хор» к двери.
– Так я хозяин или нет? – продолжал Колька пытать Клашку.
Клашка спустила певцов с крыльца, так ничем и не угостив, и побежала ублажать Воробья.
А дети продолжали колядовать…
На следующее утро…
Выйдя во двор, Клашка ахнула: поленница дров была развалена, да и дров заметно поубавилось.
Широкая протоптанная тропа вела к плетню, соседствующему с огородом бабки Варвары. Около стены бабкиного дома валялось множество поленьев, частично уложенных в свежую поленницу.
– Мои ж дрова-то! – возопила Клашка.
Она, злясь, поддела ногой снежную тропу, и из-под снега выскочило полено. Задыхаясь от гнева, Клашка забросила это полено почему-то в сторону дома бабки Варвары.
И тут… из-под снега показалась галоша.
– А! – злорадно обрадовалась Клашка. – Вот по галоше-то я и узнаю, кто это сделал!
Участковый милиционер Мишка Колобанов, морщась, но терпеливо (долг обязывал) выслушал Клашкин «вопёж».
– Вот! – Клашка положила на стол галошу. – Твоя работа!
– Это почему моя? – испугался Колобанов. – Да и размер не мой.
Клашка хитро ухмыльнулась:
– Всё шутишь? А ведь тебе искать, чья это галоша.
Клашка специально «ударила» слово «тебе» и сжатыми кулаками потрясла в сторону присутствующих в кабинете людей.
– Ладно, – вяло сказал Колобанов, – пиши заявление. Без заявления не могу.
Клашка нацарапала «зыевление», сделав кучу ошибок, на которые Мишка (почему-то) не обратил внимания, и пошла к двери.
– Стой! – внезапно остановил её Колобанов. – Искать, говоришь… А ну, подь сюда!
Клашка вызывающе подошла.
– Сымай правый сапог! – приказал Колобанов.
– Это ещё зачем?
– Увидишь!
Клашка наклонилась и обнаружила на правом валенке отсутствие галоши…
С тех пор за глаза Клашку стали называть «Клашка-Галоша».
Иван пас телят, мирно погрузившись в безмятежный детский сон под любимым кустиком. Телята паслись сами, аппетитно поедая клевер и прочие сочные травы с запретного поля, предназначенного для будущего зимнего силоса.
«Ни одна травинка не должна исчезнуть с поля!» – кричали ежедневно у себя в правлении председатель и другие начальники.
Что кричали в правлении, Ивану не было слышно во сне, а телятам на этот запрет было глубоко на… Они обожали своего юного пастушка и спокойно, без нервотрепки, набирали положенный вес.
Телята были детьми местного быка Тихона, который как истинный отец рьяно бдил своих многочисленных отпрысков. Ему не было безразлично, чем питаются его дети.
«Пусть жрут витамины, – думал бык, – а не какую-то там химию в виде силоса».
Именно поэтому Тихон любил Ивана, благодаря которому телята росли шустрыми, бодрыми, раскрепощёнными и здоровыми.
Иван в свою очередь любил Тихона за то, что тот отпугивал председателя – Гария Еремеевича, приехавшего специально из Москвы руководить колхозом. Колхозники окрестили нового председателя Еремеичем.
За постоянную спячку при исполнении служебных обязанностей председатель не мог ни уволить Ивана с работы, ни наказать выговором, так как десятилетний пастушок не числился в штате колхоза по причине несовершеннолетия.
Однако постоянные вопли председателя будили Ивана и мешали ему «пасти» телят, за что Иван и невзлюбил Еремеича.
Надо заметить, что с того момента, как Иван начал пасти телят, деревня преобразилась: даже самые ленивые мужики залатали дыры в заборах, так как незакомплексованные и любознательные телята могли пролезть в любую щель, чтобы попробовать чего-нибудь новенького и вкусненького.
Бык не любил председателя, потому что… потому что не любил! Он закипал от злости при виде шарообразного председателя, расфранчённый вид которого (ботинки, модный плащ) особенно раздражал быка. Но более всего его бесила шляпа председателя, столь несвойственная для сельской местности.
«Тьфу!» – бесился бык и потом полдня отогревал свой взгляд на внешнем виде вечно пьяного скотника Митрича, который обосновывал своё состояние производственной необходимостью: дескать, самогон отшибает специфические запахи скотного двора.
Однажды Тихон, изрядно погоняв председателя вокруг пруда, навсегда отшиб охоту у Еремеича контролировать скотный двор. Председатель, углубившись в кресло правления, стал руководить колхозом сидя, не вставая с мягкого рабочего места.
Такое дистанционное управление всем пришлось по душе. Наступила тихая мирная жизнь. Самостоятельные смышлёные телята сами будили Ивана, когда им нужно было идти домой с поля.
Бывало, что телята заигрывались, забывая разбудить Ивана, и тогда бык Тихон издавал грозный мык, призывая всех к дисциплине.
«Хозяин», – млели коровы.
«Вот такого бы нам председателя!» – восторгалась доярка Нюрка.
Тихон слыл грозой на пять окрестных деревень; особенно свирепо относился к пьяным, прощая только Митрича, у которого была уважительная причина.
И всё было бы хорошо, если бы не начальство из райцентра, которое тоже дистанционно управляло колхозами, время от времени для разминки и для острастки совершая «наезд» на деревню.
Комиссия с председателем подъехала на «газике» к скотному двору, а точнее, остановилась на краю деревни, так как дорога кончалась и начиналась полоса препятствий из навозных луж, коровьих лепёшек и прочего дерьма.
Бык, издали заметив комиссию, издал Ивану сигнальный «мук». Иван сигнал принял и неохотно, но проворно согнал телят с «силосного» поля.
Изредка обдавая ближайшую дамочку навозными брызгами, председатель шариком, заискивающе, катился впереди комиссии.
«У! Шляпа! Выкаблучиваешься!» – гневно подумал бык, раздул ноздри и издал такой душераздирающий рык, что… комиссия исчезла с такой быстротой, что все потом засомневались: а была ли она? Может, это был общий мираж, вызванный жарой?
Бык и председатель стояли лицом к лицу, морда к морде. Бык наклонил голову, покосился рогами в одну сторону, а потом в другую, прицеливаясь, как бы поудобней поддеть председателя!
Пока бык готовился к нападению, к председателю вернулась способность к передвижению. С проворством колобка из известной сказки он вкатился в скотный двор и с обезьяньей ловкостью, перемахнув через несколько стойл, буквально взлетел к потолку на стену коровника и… окаменел.
Удивлённый бык не успел догнать председателя.
Тихон попытался дотянуться до ног Еремеича, но безуспешно. Стены коровника были таковы, что было во что вцепиться мёртвой хваткой; к тому же председателя привлёк кусочек голубого неба, видневшийся сквозь немалую дыру в стене.
Снимали председателя всей деревней, так как присутствие быка в коровнике сильно «закрепило» Еремеича под потолком. Сначала мужики пытались его сдёрнуть за плащ, но бабы застеснялись, увидев, что с плащом вместе срывается всё, но не председатель.
Тогда скотник Митрич предложил сбить председателя оглоблей, как застрявшую на дереве грушу, но его жена. Клавдия своевременно упредила событие, заявив, что «эдак можно и забить начальство».
Тракторист Васяга, славившийся на всю округу фантастической силой, предложил стащить председателя за ноги; но фельдшерица запретила, опасаясь оставить председателя без нижних конечностей.
Тогда местный столяр-плотник, мастер золотые руки Трифон предложил выпилить председателя вместе с частью стены коровника. Но стена коровника была сделана из не понятно чего и пилению не поддавалась. Присутствие быка напрочь зачеркнуло все старания односельчан.
И лишь сообразительный Иван внёс разумное предложение: вывести быка наружу и показать его председателю.
Народ одобрительно загудел. Агрономка Валя приказала по такому случаю притащить самую большую тележку и подстелить в неё соломки, для чего разрешила разобрать свежесмётанный стог. Услужливо взбив солому, агрономка подала сигнал.
О проекте
О подписке
Другие проекты