Глава 15 Детство героя

Богини бродили по острову, одному из тысяч в бескрайнем море и пытались понять, что же там такое теперь творится, и почему Одиссей будет таким вот. И они не знали, что же там такое творилось в те давние времена.

– Почему он таким уродился? Там с обеих сторон Гермес замешан, да и Сизиф оставил свой след, разве при этом он мог быть другим? А наследства такого странного еще никто не отменял.

Так в первый раз прозвучали два имени героев прошлого и богов, в которых, словно в зеркале отразилась судьба Одиссея. Но пока об этом знали только богини. Сам младенец ни сном, ни духом не ведал, что такое может быть, каким станет его грядущее. Он скоро узнает, кто такой Гермес, вестник богов даст о себе знать. А вот историю Сизифа, всеми силами желавшего вернуться из Аида и жить снова и снова, парень узнает немного позднее, а оказавшись в Аиде, даже поспешит встретиться с ним, но это случится не завтра. Долгие годы должны пройти прежде, чем это случится. Пока он оставался в неведении, с любопытством глядя на мир, открывшийся его глазам.

Эрида радовалась, что вспомнила так много. А Геката встревожилась, она уже сталкивалась с Гермесом, особенно, когда они с Гераклом были. И тогда он был просто посланником, да и в характере самого Геракла ничего от него не было и близко. Теперь совсем другое дело случилось —приключилось.

А если это его родич, то все запутывается еще больше, и неизвестно как он себя поведет, а Сизиф и вовсе ненавидим Танатосом- богом смерти. Тот не злопамятен, но зол и память у него хорошая. Как шустрый царь его пленил, он помнил, хорошо помнил, такое не забыть. Если бы не пришли его боги освобождать, то неизвестно, что бы случиться могло.

Так что же получалось, что еще до рождения своего и до всего, что он сотворить успел, Одиссей уже нажил себе врагов, грозных врагов и теперь оставалось только ждать, откуда прилетит и кто его наказать захочет?

№№№№№№

Но если Геката задумалась, и тревоги скрыть не могла, то Эрида ее опасений не разделяла:

– Танатоса бояться, так нечего за Одиссея браться, – как – то в рифму заговорила сеявшая раздор, и напомнила о том, что и она может, когда захочет, сочинять стихи, правда, она совсем этого не хотела, только к слову пришлось. Хватит с них одной поэтессы.

Эрида заметила, что как только Геката занялась этим темным делом, она стала какой-то странной, чувствительной, доброй, и все меньше походила на ее боевую подругу.

Надо будет поговорить с Аполлоном, а лучше с его музами, которые за поэзию отвечают, почему это такое случиться могло. Искала ли она причины для того, чтобы как-то сблизиться с сыном Зевса, или ей и правда были интересны перемены в Гекате, кто его разберет. Но Эрида решила это обязательно выяснить, чтобы самой такой хворью не заразиться ненароком. Вон ведь стала уже в рифму говорить, а там и до сочинительства недалеко, но не царское это дело, и тем более не дело богини раздора, стихи сочинять. Не было с ней такого прежде, не стоит и начинать.

– Видно предки подвели нашего героя, – тяжело вздохнула Эрида, – что делать будем?

– А у нас есть выбор?

– Выбор есть всегда, дорогая, мы еще можем отказаться от этой затеи.

– Вот уж нет, – вспыхнула Геката, – я отказываться не собиралась. Грош нам цена, если при первой трудности мы в кустах спрячемся.

– Ну зачем в кустах, пещера у тебя уютная, и матушка твоя будет на нашей стороне. Не хочешь ее порадовать?

– Не хочу, – упрямо твердила Геката, – я вот уже и стихотворение сочинила для Одиссей

.– Это даже интересно, я как раз с Аполлоном хотела поговорить о том, как на тебя подействовал дар такой. Самой мне без него не разобраться.

– Хочешь сказать, что я переменилась?

– Еще как переменилась, но ты читай.

– Не хочу, иди к своему Аполлону, – обиженно заговорила Геката.

– Успею к нему, ты давай, показывай, что там вышло.

Геката знала, что рано или поздно она согласится, не было еще такого момента, чтобы Эрида ее не смогла уговорить, и она начала читать.

 
И тень Сизифа отступить желает
От мальчика, но будет все равно
Над ним всегда, отец не отпускает,
В Аиде пьет он кислое вино.
 
 
И ждет, когда же будет избавленье,
Что станет с ними в этот грозный час,
И только тени, призраки и тени,
Пред Одиссеем вдруг устроят пляс.
 
 
Огонь метался, молнии сверкали,
Явился из пучины Посейдон,
И знания умножили печали,
Когда прошелся по пустыне он.
 
 
Покорно улыбнулась Пенелопа,
Как долго верность мужу ей хранить.
Цирцея разрывалась – раньше срока.
Но ей его придется отпустить.
 
 
И отступить и снова отступиться,
Печаль темна, она не видит свет,
И лишь Эрида в темноте резвится,
И Одиссею в мир дороги нет.
 
 
И в мир являя новые сказанья,
Гомер согреет руки у огня,
О, этих странных дней очарованья,
Туда, к Итаке все влекут меня.
 
 
Влекут всегда, они не оставляют,
И я иду по берегу в тиши,
Где Одиссей веселый подрастает,
Куда Геката снова поспешит
 

Глава 16 Хитрый малыш

Раз уж они решили окунуться в прошлое, то надо было что-то еще такое поведать. И так много всего было в памяти у богини ночи, что она просто не знала с чего начать.

Эрида долго ждать и раздумывать не хотела, если ее что-то и останавливало, то только смутное предчувствие, и она никак не могла понять, говорить ли Гекате или нет, потом решила рассказать, каким образом Сизиф попал в родичи к Одиссею.

Геката с любопытством на нее взглянула, она почувствовала, что узнает, что-то неведомое, новое для себя.

– Понимаешь ли, он может оказаться отцом этого младенца, вот и вся история. Мне даже сон такой накануне приснился, да и не только сон, я это знала и прежде.

– Это с какой стати? – удивленно спросила Геката, она ожидала услышать, что угодно, только не это.

– А то ты прям не знаешь, как действует Зевс или Посейдон, молодые наши жеребцы, если девица будет не такой сговорчивой, как бы им того хотелось.

– На что ты намекаешь? – Геката теряла терпения, и понимала, что ничего хорошего она не услышит, напрасно надеялась.

– Нет, это не история большой и пламенной любви с первого взгляда. Да было просто насилие, когда он хотел наказать отца девицы, укравшего у него коров, то ничего лучше не нашел, как отыграться на бедной его дочери. Вот насилие и совершилось. Конечно, это страшная семейная тайна, но не от нас же с тобой тайна, а от простых смертных, чтобы языками не чесали. Тогда папаша поспешил ее выдать замуж, понимая, как жесток был его обидчик. Да и был ли у него другой выход, сама посуди. Лаэрт и подвернулся, а девица давно была и не девица, если все это так, как я слышала от дриад, они —то всегда и все знают и ведают. Но слишком поспешной была свадьба, а своенравная девица даже и не противилась, хотя видела Лаэрта в первый раз и не чувствовалось, что он ей сильно приглянулся. Я была на той свадьбе, случайно. Она была такой поспешной, что я даже не успела тебя туда позвать, пока бы летала за тобой, все бы давно кончилось. Пира на весь мир не получилось.

№№№№№№

Геката надолго задумалась, ей стало жаль ту самую девицу, и хорошо, что сам Сизиф уже был в пекле Аида, иначе она бы сурово его наказала. Да что теперь о том говорить. Не он первый, не он последний. А при его жизнелюбии и не такой случиться вполне бы могло.

Наконец богиня тьмы подала голос:

– Если малыш в таких условиях вырос, то не мудрено, что он стал таким, – только и вздохнула она тяжело. Конечно, он ничего не мог знать, хотя как сказать, и в момент зачатия и в утробе ведь все чувствует и понимает еще не рождённый ребенок. И жизнь его будет такой, каким он себя в первые мгновения почувствовал, а главное, что чувствовала тогда матушка. Но ничего хорошего она не чувствовала.

Молчание длилось довольно долго, но потом Геката все-таки заговорила:

– Бедный Лаэрт, тогда получается, что у него не было своих сыновей и наследников

– Получается, что так. Но он растил и воспитывал его, и он отец, а не Сизиф по сути своей. Тот только развлекся и исчез. Но пока он камни свои катает, о многом вспомнит, и об этом тоже, и не раз. Я о том сама позаботилась.

Они взглянули на царицу с ребенком на руках, и каждая теперь думала о своем. Нет, конечно, такого с ними случиться не могло, никак не могло, потому что никто не посмотрел бы с ними так обращаться, но если эти герои мстят слабым, то как с ними быть и что делать потом? Геката решила, что теперь она точно спасет Одиссея от всех бед и несчастий, а Эрида пока ничего не решила, она думала о том, что может еще случиться, а чего не может быть никогда,

Глава 17 Гера и Гермес

Гермес слышал разговор богинь тьмы, удивился, как такое могло быть, ведь он ничего не знал о таком важном моменте. Но с другой стороны, можно ли знать все, что творится в мире, даже не с богинями, он и о самой Гере и об Афине мало что знал, они умели закрываться и хранить свои тайны. А тем более о смертных. Но коли это стало ему известно, то надо рассказать и ей о том, что творится в мире, который она оберегает, и упорно хранит семейные очаги.

Гера сидела молча, пока он все это рассказывал. Она и раньше что-то такое слышала, а теперь Эрида подтвердила ее догадки. Недаром она катила камень на Сизифа, стоило бы хорошенько с ним разобраться, только теперь уже поздно это делать. Если бы он все еще был жив и оказался поблизости, то тем самым камнем теперь она могла бы его и раздавить. Душа верховной богини клокотала от гнева. Но Персефона в Аиде не была так категорична. Для нее насилие было менее значимым, она не сидела в утробе у Кроноса, не ведая сможет или не сможет оттуда когда-то выбраться. Да и Аид, когда женился на бедняжке, все сделал для того, чтобы она пошла за ним добровольно и потом не попрекала насилием.

И братец ее был прав, отказаться от света, и оказаться в лабиринтах тьмы можно было только осознано. Трудно сказать, что бы он делал, если бы она отказалась и запротестовала. Но такого не случилось, а потому его трудно в чем-то упрекнуть. Да и не мудрено, он же собирался с ней жить долго и счастливо, и не какую-то там человеческую жизнь, а вечно, тут так просто принуждением и угрозами не обойдешься

Чем больше Гера думала о братьях, тем больше убеждалась, что старший из них был лучшим, хотя и мрачен не в меру, и угрюм, с ним так просто не поговоришь и не поругаешься, но зато заботлив и деликатен. Но при всем при том, она никогда не согласилась бы томиться во тьме. Да если бы и согласилась, ему с самого начала нужна была совсем другая, в том Гера не сомневалась. Так что Аидом ей пришлось любоваться издалека.

Верховная богиня долго раздумывала и все же она вызвала к себе Сизифа, послав за ним Гермеса.

Пусть он явится ко мне, не успокоюсь, пока не скажу ему все, что думаю обо всех его мерзких поступках.

№№№№№№№

Сизиф встретил Гермеса с радостью. Он надеялся, что убедил богиню тьмы в том, что ему снова можно по миру немного прогуляться. И крылья выросли за спиной, пока они добирались до небес.

Он радовался свободе, но радовался напрасно.

Гермес усмехнулся, предчувствую разочарование, ожидавшее вероломного царя в самое ближайшее время,

Сизиф остановился перед Герой, все еще не понимая, зачем он ей на небесах понадобился. Но по мере того, как она говорила, он понял, к чему богиня клонит. Да и Гермес, все еще бывший рядом, подтолкнул героя:

– О чем там говорит Гера, было насилие или нет? – мне защищать тебя или оставить?

Богиня специально не стала называть имя жертвы, понимая, что вряд ли обошлось одним насилием, потому она и не ошибется, скорее всего.

Сизиф угрюмо молчал.

Жажда мести прошла, но осталось пятно, которое не позволит ему вернуться и радоваться жизни. И тогда богиня вынесла свой приговор:

– Ты испортил жизнь двум хорошим людям и из парня сделал такое же чудовище, как ты сам. Кровь отца – не водица, но ты и отцом-то никогда не был, все переложил на плечи Лаэрта, а сам трусливо сбежал. А за свои поступки, тем более такие, можно было и ответить.

– Можно было и ответить, – словно эхо, повторим Сизиф, – значит, у нее родился сын, – Антиклея не стала избавляться от ребенка, за что ей честь и хвала.

Гера оборвала его речь взмахом руки, но она и не подозревала, что остановить Сизифа было не так просто даже ей самой.

Гермес фыркнул за ее спиной. Но ему и самому хотелось услышать то, что скажет непутевый отец-насильник.

Глава 18 Последняя песнь Сизифа

Сизиф не стал молчать. Его обвиняли в тяжком преступлении. Хотя слухи о нем шли до Геры очень долго, но все-таки дошли, судя по всему.

Но даже у приговоренного к казни есть последнее слово.

Казнь ему не грозила, потому что он удачно успел помереть сам, но последнее слово, оставаясь еще пару часов на Олимпе, он все-таки решил взять. Где и что он еще сможет сказать в свое оправдание.

– Тебе легко говорить, ты поднялась на Олимп и с той самой высоты смотришь на нас на всех и все, а я так любил жизнь, и женщин, всех женщины, а эта была так обольстительна и юна. А я так зол на ее папашу, что все произошло само собой. Он виноват передо мной, и должен был заплатить, а какая еще плата могла быть – только ночь с девицей, словно Зевс так не поступает.

– Скажи спасибо, что он тебя не слышит, – шепнул ему Гермес, – а то ты не смог бы продолжить своей речи, уже бы в своем Аиде камень катил.

Но Сизиф отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

Гера же пропустила мимо ушей слова о муже, наверное, настолько привыкла к этому, что не посчитала их чем-то важным. Она вопрошала о самом главным:

– Ты не думал о том, что станет с ней и малышом? У тебя мозгов не хватило о том подумать? Только страсть, только похоть кидали на невинную девицу и не давали покоя?

– Ну ничего же страшного не случилось, – почти взвыл Сизиф, – я и без того за все это жестоко наказан, надо бы хуже, да некуда.

Он надеялся на пощаду, он молил о пощаде.

– И парень мой славным растет, надеюсь Лаэрт воспитает его как надо. Жизнь так устроена, что одним детей делать, а другим их воспитывать.

№№№№№№№

Но Гера не собиралась отступать и сдаваться:

– Так он не подрос еще, но и сам он будет считать насилие нормой и страдать из-за тебя. Ты в нем заложил все это, неужели такой умный и коварный, ты этого так и не смог понять?

Больше Гера не стала ничего говорить, она устала, она очень устала, и чувствовала, что он просто тянет время

– Проводи его назад, наша Персефона не будет так груба, она ему объяснит все более доходчиво. Плохо что-то до него доходит, подземная жизнь и тяжкий труд не прошли даром.

Гермес не заставил себя просить дважды. Ему в глубине души было жаль Сизифа, потому что он и сам поступал примерно так же, а то, что все его похождения были не раскрыты, ничего не значило. Просто об этом всегда было неприятно говорить жертвам, и они не сомневались, что Гермес выйдет сухим из воды, а вот их обвинят во всех тяжких грехах.

И только перед Персефоной они остановились, Гермес порадовался, что его спутник не стал вырываться, не пытался провести его и сбежать хотя бы на краткий срок, словно от него можно было сбежать. Конечно, нет, но попробовать-то все-таки было можно.

Персефона вопросительно взглянула на Гермеса