4

– Так! – утром четвертого дня Лукерья Ильинична вернулась с мороза румяная и довольная. – Снег прекратился, сегодня с обеда Матвей попробует связаться с твоими, чтоб приехали. Не знаю уж, как они это сделают, места у нас непролазные, летом заливает так, что только на лодке можно, зимой, видишь, засыпает снегом. А еще баньку он истопил, с самого утра бегал с ведрами. Ух, и любила я по молодости в баньке-то попариться! Это сейчас кости старые уже, никакой радости. И тебе нельзя, сырая еще. Но как остынет, пойдем, сначала ты, потом я. Мальца в баню рановато, так искупаем, в тазу.

Алиса мельком глянула на большие часы, стоявшие на старинном самодельном серванте, покрытом кое-где облупившимся лаком, и поразилась – время только девять утра, а уже такая бурная деятельность. В городе она еще десятый сон видела обычно, здесь же подъем осуществлялся затемно, да и Мишутка не давал поспать, возвещая о себе громким требовательным криком. Никаких благ цивилизации в этом поселочке не имелось, о подгузниках тут слышали, конечно, но считали ненужной роскошью, пеленки стирали несколько раз в сутки и сушили у печи на веревке, мылись в огромном тазу за занавеской, а в сортир бегали на улицу в маленькое помещение с дырой в полу, а ночью в ведро, которое выносили потом туда же. Кто б сказал еще месяц назад, что придется освоить сельский быт, Алиса бы посмеялась, а сейчас даже втянулась в нехитрый распорядок дня, да и сынок не давал заскучать. Этот маленький человечек, казалось, заполнил собой весь ее мир, и уже даже не вспомнить, как же жилось до его рождения. Похоже, плохо, так как девушка совершенно не могла сообразить, чем занималась, когда Мишутки не было. Эх, жаль, папа внука не увидит никогда. Он же только успел порадоваться известию о беременности дочери, хотел на рождение малыша закатить грандиозный праздник, и ничего не сумел – как говорил Воланд – «человек внезапно смертен». Его нашли в офисе, в рабочем кресле, уткнувшимся лицом в клавиатуру. Мгновенная смерть. Острая сердечная недостаточность. Врач сказал онемевшей от горя дочери, что мужчина умер без мучений.

Тряхнув головой и отгоняя неприятные воспоминания, девушка посмотрела на спину суетящейся у стола бабушки Лукерьи, в который раз поражаясь деятельной натуре старушки. Ее сухонькие морщинистые руки беспрестанно двигались, ловко замешивая тесто, из которого потом получатся вкуснейшие лепешки, а ногой та отбивала ритм, подпевая сама себе. Радио молчало, видимо, снегопад повредил где-то линию, и приемник выдавал только невнятное шипение, что, впрочем, не смущало знахарку. Их здесь всех в этом месте ничего не смущало.

Алиса несколько раз пыталась разузнать, что это за деревня, но всегда получала в ответ насмешливый взгляд.

– А и зачем тебе об этом знать? – спрашивала в ответ бабушка. – Безымянные мы, девка, живем тут на отшибе мира, никому ненужные. Сироты.

Даже сколько тут жителей всего, было непонятно. Собственно, сама Лукерья Ильинична, Матвей Кириллович, затем некая Ксения, о которой было известно только то, что она больно любит чай с козьим молоком, да языком чесать попусту, а о других жителях просто вскользь упоминалось.

– Ты не подумай, мы тут не изгои, живем себе потихоньку, да в ус не дуем, – попыталась оправдаться знахарка. – Хорошо тут у нас, спокойно. Мотя летом сено для моей Машки заготавливает, рыбу ловит, грибы-ягоды собирает, тем и живем. В магазин когда-никогда ездит. Он же в прошлой жизни-то… – и замолчала внезапно, осекшись. – В общем, не деревенский он, так, приехал как-то и остался. Жизнь-то, она такая вот. Куда вывернет, порой и не знаешь. Думаешь, я всегда мечтала вот так старость коротать?

Алиса слушала внимательно, держа спящего сына на руках, не перебивала приютившую ее старушку.

– Я ж ветеринаром работала в большом колхозе, муж у меня имелся, деток народили, – Лукерья Ильинична внезапно перестала тесто замешивать, вытерла сначала руки полотенцем, а затем и глаза промокнула. – А потом вот… Угорели они. В единый миг, видишь, как бывает-то… Меня вызвали ночью, кобыла никак разродиться не могла, а пока я упахивалась, принимая новую жизнь, моя собственная сгинула. И Васька мой, и сыночки мои. Заслонку-то в печи рано закрыли, и все…

Замерев на стуле с застывшими в глазах слезами, Алиса глядела, как тяжело усевшаяся и закрывшая лицо ладошками старушка всхлипнула, худенькие плечи ее затряслись, и не знала, чем помочь, потом сорвалась с места, держа Мишутку одной рукой, обняла Лукерью Ильиничну второй, а та не сопротивлялась, позволила себя притянуть к пахнущей молоком молодой матери, да застыла, успокаиваясь.

– Полвека прошло уже, а как живые перед глазами, – глухо произнесла она, вытирая слезы. – Петрушке пять было, а Алешеньке едва годик миновал. Не смогла я там больше оставаться, уехала, мыкалась по стране, да нигде места не могла найти. От себя-то не убежишь. А сюда и вовсе случайно попала, здесь раньше лесная заимка была, лесник жил, потом умер он, а домик остался, деревенские тут останавливались, когда сено заготавливали, начали пристраивать другие избы, кто-то на постоянку тут остался, ну и я вот… Прибилась. Пенсию мне назначили, продукты Матвей возит, а мне много и не надо. Доживу свой век, схоронят меня, на том свете встречусь со своими.

Не зная, что ответить, да и нужны ли вообще слова, девушка погладила по спине старушку, а та встрепенулась.

– Ладно, заморочила я тебе голову, ишь ты, слезу вышибла даже, – Лукерья Ильинична поднялась со стула и взглянула на Алису, которая даже не чувствовала, как по лицу стекают влажные капли. – Ты не плачь, девка, судьба-то у каждого своя. Вернешься в город, мальца будешь растить, да когда-никогда вспомнишь бабку, а мне большего и не надо. Матвейку бы вот как-то спровадить отсюда, загоревался он, пора бы в себя приходить, да только никак не сковырнуть, врос, словно старый пень, корнями в землю. Ишь ты, легок на помине!

Дверь открылась, впуская соседа. Он стянул шапку с головы, глянул на замерших посреди кухни девушку и бабушку, нахмурился.

– Вы чего тут сырость развели? – спросил строгим голосом. – Случилось чего?

– Дело бабское, Мотя, нам порыдать – что грядки полить, – излишне весело отозвалась знахарка. – Ты давай-ка руки мой, я сейчас с тестом закончу, да чай пить будем.

– Пусть Алиса в баню идет, пока там не сильно жарко, – кивнул мужчина. – Я там полотенце положил, воды холодной принес, все готово.

– Иди, милая, пока спит малой, – кивнула Лукерья Ильинична. – Я пригляжу, если что. Рубаху мою возьми, свою состирнешь потом, быстро высохнет.

Алиса взяла предложенные чистые вещи, накинула чей-то старый пуховик, шапку и вышла на улицу, задохнувшись на миг от морозного воздуха и едва не ослепнув от яркого солнца. Вот удивительно – снега по колено и выше, а солнце будто летом светит, и небо синее-синее, с едва видимой дымкой облаков где-то на горизонте.

Дорожка до бани оказалась чисто выметена, добежать туда удалось быстро, маленький предбанничек с вешалками для одежды и большой лавкой встретил теплом. Быстро скинув с себя пропахшие потом вещи, девушка вошла в жаркое помещение и огляделась. Маленькая печь в углу, большой металлический ковш в бочонке с водой рядом, потемневшие от времени доски – все говорило о том, что баню здесь уважают. Да и как не уважать, если другого способа помыться не имелось.

Но рассиживаться в тепле времени не было. Девушка быстро вымылась, с наслаждением проводя мочалкой по телу, смыла с себя пот, прополоскала длинные волосы, на несколько раз облилась теплой водой, после завернулась в пушистое большое полотенце и выскользнула в предбанник, что показался ей холодным после жаркой парной. Хотя, судя по тому, что Матвей упомянул, что будет еще жарче, она просто не привыкла к такому теплу.

Натянув выданные ей трусы и рубашку, Алиса усмехнулась – судя по биркам, белье было куплено еще при Советском Союзе, и вот только сейчас до него дошла очередь на носку. Зато к телу приятное, а самое главное, что чистое. Теперь надо быстро добежать до дома, не успев простыть, а там уже напиться горячего чаю, да вздремнуть после баньки. Может, сегодня уже удастся домой попасть?

Потуже завернув полотенце на голове, Алиса запахнула пуховик, натянула капюшон, сжала рукой ворот и рванула по дорожке к избе, словно лань от охотника. Распахнув дверь, ворвалась внутрь, и замерла, увидев Матвея, что с ее сыном на руках ходил туда-сюда, что-то бормоча малышу.

– А вот и мама вернулась, – прогудел мужчина, встретившись с девушкой глазами.

– А… где Лукерья Ильинична? – поинтересовалась она смущенно.

– Я за нее, – усмехнулся Матвей. – Раздевайся и к столу давай, тут уже все готово.

5

Артем явился за ней только утром следующего дня на каком-то армейском вездеходе в сопровождении двух военных и своего старинного товарища Алика. Попрощавшись с Лукерьей Ильиничной, Алиса хотела поблагодарить Матвея за спасение, но тот не вышел из дома, а идти к нему самой под суровым взглядом мужа она не решилась. Крепко прижимая к себе замотанного в старое одеяло сына, девушка шагнула к старой женщине, украдкой вытершей слезинку, обняла одной рукой, ткнулась неловко губам в щеку и отшагнула назад.

– Как только устроимся, я постараюсь связаться с вами, – пообещала она.

– Алиса, ты там долго копаться будешь? – недовольный голос мужа резко одернул ее и заставил оглянуться. – Давай быстрее.

Ей помогли забраться в кабину вездехода, устроиться на боковой скамье, затем вручили ребенка и сурово окинули взглядом. Военный, что осуществлял это, явно был недоволен сложившейся ситуацией, и чтобы не злить его, Алиса вела себя тихо, лишь склонялась к ребенку, глядя на его личико. Артем даже не приблизился к ней с того момента, как впервые оказался в избе бабки Лукерьи. Он брезгливо скривился при виде развешанных возле печи пеленок, лохматой жены и убогого убранства маленького домика.

– Сейчас доберемся до военной части, оттуда уже поедем на нашей машине, – пояснил он жене, встретив ее вопросительный взгляд.

– Хорошо, – сухо ответила она и повернула голову, глядя сквозь лобовое стекло на большие колеи, оставленные колесами вездехода по пути к лесной деревеньке.

Неизвестно, как вообще муж вышел на этих суровых ребят в камуфляже, раньше у него таких знакомых не имелось, видимо, по-другому пробраться за ней не было возможности, и сейчас девушка была благодарна и Матвею, и бабуле и даже мужу за спасение. Если б не везение, она б давно замерзла под деревом, а ее труп занесло снегом. До весны б точно не нашли.

Поежившись при мысли, что могло б случиться, не приди ей на помощь медведеподобный мужчина, она крепче прижала к себе сына и взглянула на лицо мужа, что сидел напротив нее, держась одной рукой за спинку водительского сиденья. Профиль его, гордый, с сурово сжатыми губами, в первые дни после знакомства приводил в трепет, сейчас же не вызывал никаких чувств. Как только все решится с доставкой их домой, когда она отдохнет, покажет сына врачу, убедится, что с ним все в порядке, то сразу же подаст на развод. Надо было сделать это сразу же, как только стало понятно, что Артем вовсе не герой ее романа, а не ждать, что рождение малыша может исправить этого бабника. Нет, такого, как говорится, только могила… И совсем не хотелось, чтобы он был примером для подрастающего сына. Даже одежду малышу не привез! Приходится везти его в этом старом одеяле, словно они бомжи! И с Матвеем попрощаться не успела, а ведь хотела поблагодарить за спасение, дать свой номер телефона, чтобы иметь возможность связаться и как-то материально компенсировать затраты…

Ехали около получаса, тело от неудобного сидения успело затечь, спину неприятно сводило, копчик затек, и Алиса ерзала, стараясь держать малыша крепче. Она бросала на мужа испепеляющие взгляды, но попросить ее подменить и хотя бы ненадолго освободить ей руки не решалась. Нет уж, этот говнюк не заслуживает даже волосинки с головы Мишеньки! Она сразу же, как прибудут домой, скажет ему собирать вещи и убираться, а сама свяжется с семейным адвокатом. Прощать измену и предательство Алиса точно не намерена!

Военная часть, в которой у КПП ждал припаркованный автомобиль Артема, оказалась тоже в лесу, почти как и то место, где жила небольшая кучка людей во главе с Матвеем. Солдат в зимней форме с автоматом наперевес открыл ворота, запуская вездеход, и потом также выпустил машину гражданских наружу.

Артем помог Алисе устроиться на заднем сидении, после чего о чем-то недолго разговаривал с военным, и затем уселся на водительское сиденье, а Алик рядом с ним, выбросив недокуренную сигарету и впуская в салон табачный дым.

– Можно не курить? – недовольно произнесла девушка, прикрывая личико сына уголком одеяла.

– Можно не пиздеть? – недовольно обернулся муж и смерил ее каким-то брезгливым взглядом. – Если б не твоя безголовость, то ничего б не произошло! И сейчас бы не пришлось вызволять тебя с помощью военных. Еще неизвестно, что с машиной и как ее вообще забрать.

– Если б не твое желание сношать все, что движется, то я бы не разозлилась! – парировала Алиса, стараясь не повышать голос. – Это ты не умеешь хер в штанах держать, и из-за тебя я там оказалась!

– Ой-ой, посмотри на нее! – хохотнул Артем, обращаясь к Алику с глумливыми интонациями в голосе.

– Артем, поехали уже, – одернул его друг, покосившись на онемевшую от негодования девушку. – Чем быстрее доедем, тем лучше.

– Все проблемы от баб! – недовольно фыркнул муж и вырулил на расчищенную дорогу, по обеим сторонам которой высились заснеженные вековые сосны, похожие на огромные белые шапки.

Алиса почувствовала, как в носу защипало, отвернулась к окну и постаралась успокоиться, дыша глубоко и не показывая своего душевного состояния мужу. Тот врубил музыку погромче, невзирая на просьбы сделать потише из-за ребенка, и что-то рассказывал изредка отвечающему Алику веселым голосом.

До города добрались относительно быстро, по пути, правда, пришлось кормить расплакавшегося ребенка, закрываясь от мужчин шубой, и под конец пути Алиса чувствовала себя совершенно измотанной. Она не дала мужу взять сына у нее из рук, кое-как выбралась из машины, разминая затекшие ноги, затем протянула к нему руку и потребовала ключи от квартиры.

– Жди звонка от адвоката, – процедила, сжимая губы сурово, а затем пошла к лестнице, на которой едва не поскользнулась, но успела ухватиться за перила.

– Ты дура, Алиса! – услышала в спину и медленно обернулась. – Развода не будет! Успокоишься, потом поговорим.

Квартира встретила тишиной и полумраком. Сквозь полузадернутые шторы едва пробивался зимний дневной свет, едва освещая квартиру.