2
– Мда… – спустя несколько минут задумчивого разглядывания промежности стонущей от боли Алисы выдала Лукерья Ильинична, после чего встретилась взглядом с Матвеем и отвела глаза. – Коза-то попроще будет, – добавила она себе под нос.
– Что? – жадно хватая ртом воздух, стискивая до боли пальцы мужчины, спросила девушка. – Коза?
Боль сковывала все ее тело, жгучими волнами распространяясь от промежности по всему животу. Хотелось кричать, но приходилось кусать губы, чтобы не позориться перед этими добрыми людьми, что помогали сейчас родиться на свет маленькому человеку.
– А ты не отвлекайся давай, – строго заметила старушка. – Коза – не коза, а родить нам надо ребеночка.
– О господи! – заплакала внезапно роженица. – Я хотела рожать в роддоме, у меня вообще должно было быть кесарево… Я боюсь! Мамочка! Как же больно! Я не хочу!
Зажмурившись, Матвей несколько раз сглотнул вязкую слюну, прогоняя тошноту. Пахло кровью, чем-то еще непонятным, в область живота Алисы он вообще старался не смотреть, но глаза будто сами собой глядели туда, и пару раз мужчине даже показалось, что он видит что-то такое… отчего кровь стыла в жилах и хотелось сбежать отсюда подальше, достать сигарету, жадно прикурить и в несколько затяжек наполнить легкие успокаивающим дымом. Но Лукерья всякий раз зыркала на него строго, давала отрывистые команды девушке тужиться, и приходилось помогать, буквально стискивая хрупкое тело роженицы и сгибая его к широко разведенным ногам. Волей-неволей мужчина краем глаза замечал, как появляется головка ребенка, как тело Алисы пытается исторгнуть из себя малыша, сгибаясь и содрогаясь от усилий.
Сколько прошло времени, Матвей не понимал. Ему казалось, что целая вечность, прежде чем родился младенчик, которого старая знахарка плюхнула на живот к откинувшейся на Матвея обессиленной женщине. Та подняла дрожащую мелкой дрожью руку и прикоснулась к сыну, тяжело дыша.
– Ишь ты, мальчонка-то какой горластый! – удовлетворенно выдала Лукерья Ильинична, когда новоиспеченный гражданин России заголосил, смешно разевая маленький ротик.
Он был вовсе не такой, какими детей показывали по телевизору, весь сморщенный, с фиолетовым оттенком кожи, но быстро розовел, а Алиса бормотала что-то успокаивающее, Матвей уже не разбирал.
Его внезапно сильно затошнило, голова закружилась, захотелось глотнуть воздуха, и он рывком поднялся, перекладывая девушку с младенцем на подушку, не глядя на них рванулся к двери, даже не обуваясь, выскочил во двор, утопая в снегу выше щиколотки и замер, подняв лицо вверх и чувствуя, как мир вращается вокруг него. В глазах было темно, и непонятно, то ли ночь тому виной, то ли он, огромный взрослый дядька, готов упасть в обморок, словно кисейная барышня в старых романах. С огромной сосны, что много лет росла почти посредине двора знахарки, сорвался шмат снега, ударив мужчину по плечу и спине, холодные струйки потекли за шиворот, приводя в чувство.
Сигареты остались в тулупе, и Матвей просто стоял в снегу, поначалу будто не ощущая холода, жадно дыша морозом. Изо рта его валил пар, ноги заледенели в носках, захотелось выпить чего-то крепкого и ядреного.
– Чтоб я еще раз с бабой рожать пошел! – выдал мужчина, тряхнув головой и ощущая, как с волос сыплется снег. – Черт знает что такое!
Он вернулся в избу, отметив, что Лукерья уже прибралась немного, куда-то спрятав окровавленные тряпки и устроив маму с младенцем поудобнее. Против воли Матвей скользнул глазами по обнаженной груди Алисы, к которой присосался сейчас ее сын, увидел белоснежную кожу с голубоватыми венами, темную ареолу, и отвернулся, хватая с вешалки тулуп и втискивая ноги прямо в промокших носках в валенки.
– Пойду я, Лукерья Ильинична, помощь тут моя не нужна больше, – прогудел он смущенно появившейся из-за печи старушке. – Ты зови, если что, завтра, помогу. Дров там принести или еще что. А как снегопад прекратится, доеду до села, да оттуда вызову скорую, пусть заберут девку-то, мало ли что.
– Да здоровая девка твоя! – усмехнулась бабушка. – Таким рожать и рожать, молодая, кровь с молоком. Ишь ты, кесарево она хотела делать. И еще пятерых родит и не заметит. А в город ее надобно, негоже тут молодой матери. Поди, у нее и муж есть. Может, беда какая случилась, что она в нашем закутке оказалась. Завтра спросим, сегодня уж поздно. Шуруй домой, Мотя, отоспись, а то на тебе лица нет.
– Матвей! – уже взявшись за кованую ручку выкрашенной коричневой краской двери, услышал мужчина слабый голос. – Спасибо вам!
Кивнув в полуобороте и не произнося больше ни слова, он вышел в сени, натягивая поглубже шапку, и потопал прочь, глубоко увязая в липком снегу, зачерпывая валенками снег, оставляя глубокие следы в белом искристом покрывале.
Дома Матвей подкинул дров в угаснувшую почти печь, налил в стакан коньяка, выпил залпом, не закусывая, а потом взглянул на настенные старые часы, доставшиеся ему еще от предыдущего жильца. Два ночи. А девку он привез еще в шестом часу вечера. Не быстро люди рожают, в этом с козой не сравнить, усмехнулся он про себя, качнув головой, затем стянул мокрые носки, бросив их у печи, уселся в кресло и пошевелил пальцами ног, вспоминая маленькие розовые пяточки младенца, выглядывающие из-под старого куска простыни.
Мысли его переключились на Дашку, вновь бередя затянувшуюся было рану. И у них мог бы быть сын… А теперь ни жены, ни ребенка, никого…
******
Алиса лежала на боку, рассматривая макушку сына, его сладкую, будто бархатную щечку, пухлые губки, слегка сплющенный носик и поражалась, что это она произвела на свет нового человека. Он сладко спал, завернутый в кусок простыни, а ей вот никак не удавалось провалиться в объятия Морфея, возбуждение, радость, какая-то эйфория не давали даже прикрыть глаза. Будь она в роддоме, уже бы обзвонила всех, сообщая радостную весть, но здесь ни у кого не оказалось телефона, а ее собственный остался лежать в сугробе посреди дороги где-то в лесу.
Сейчас она понимала, какую глупость совершила, когда, разругавшись с мужем, отправилась бездумно колесить по дорогам и сама не заметила, как оказалась непонятно где, и как назло, закончился бензин. В машине быстро стало очень холодно без подогрева, пришлось выходить и брести по колее, телефон показывал, что он вне зоны доступа, и оставалось надеяться только на случайного проезжего, которым и оказался Матвей. Как он ее не задавил в сумерках, непонятно. Живот к тому времени изрядно прихватывало, и Алиса боялась, что замерзнет прямо в лесу, обрадовав тем самым своего муженька, что наверняка сейчас кувыркается со своей Аллочкой, не думая даже, куда подевалась беременная жена.
Горькая складка появилась у угла рта девушки, едва она вспомнила об Артеме. Мудачило! Если б не отец, ни за что б она не вышла за него, но папа настаивал – ах, такой перспективный зять, ах, какой хороший преемник. Нате, получите! Перспективный, едва похоронив внезапно скончавшегося от инфаркта тестя, начал трахать все, что движется, даже не скрываясь от беременной жены. Будь срок поменьше, она бы сделала аборт, конечно, и развелась, но к тому времени малыш уже вовсю шевелился в животе, порой заставляя маму страдальчески кривить губы. До нынешнего часа она даже иногда думала, что ненавидит этого ребенка, что наймет няньку и даже не приложит к груди ни разу. Что вообще не будет хотеть брать его на руки. Но волею случая влюбилась в новорожденного мальчика раз и навсегда.
– Мой малышик, – шептала она, прикасаясь легонько губами к виску сына. – Мой сладкий.
Сердце ее замирало от огромной любви к ребенку, от тревоги за его будущее. Сейчас она уже не хотела никому звонить, сообщать о том, что жива и что родила ребенка. Пусть подольше будет снегопад, чтоб похожий на огромного медведя Матвей не смог сообщить о ней никуда. Вообще, можно остаться здесь, у этой славной бабули, что помогла малышу появиться на свет, здесь хорошо, спокойно, нет никаких закулисных интриг и грязных инсинуаций вокруг наследства.
Зевнув, девушка положила голову на подушку и засопела, проваливаясь в сон.
3
Снегопад не прекращался почти трое суток. Белые хлопья размером с рублевую монету сыпали с неба бесконечным потоком, заметая округу и делая и без того плохо проходимые дороги и вовсе непролазными. В такую непогоду даже на танке не проедешь.
Алиса сидела у небольшого окошка с морозными узорами на стекле, пила ароматный травяной чай и размышляла. Пока у нее есть время подумать, а как вернется в город, что делать? Артем наверняка ищет ее уже, машина брошена на дороге, да только вот увидят ли ее под толстым слоем снега, непонятно. Да и страшилась она встречи с мужем. Даже не самой встречи, а объяснения. Раньше-то всегда папа решал сложные вопросы, а теперь предстояло самой определиться, как быть дальше. Фирма завещана ей, скоро полгода пройдет, придется вступать в наследство, и как-то так надо сделать, чтоб этот бабник и подступиться не смог к папиному детищу.
О том, что с мужем у них теперь не только совместное имущество, но и ребенок, девушка думала со злостью. Не получит он сына! Это раньше она считала, что сможет отдать малыша няньке, а теперь же, стоило только взять его на руки, вдохнуть сладкий аромат макушки, почувствовать, как сжимаются маленькие губки вокруг соска, как сердце сладко ныло от умиления, а в голове было четкое понимание, что этот человечек только ее. Артем потерял право на жену и ребенка, едва стянул свои трусы перед чужой бабой и лег с ней в постель.
Дверь скрипнула, впуская огромного мужчину с охапкой дров.
– Доброе утро! – прогудел он, бросая поленья у печи и складывая их на специальную полочку, заполняя ту до отказа.
– Доброе, – смущенно отозвалась Алиса, чувствуя, как щеки начинают алеть.
Она помнила, что он видел ее голой в самый интимный момент, что помогал родиться на свет сыну, и теперь всякий раз при встрече не знала, куда девать глаза от стыда. Матвей будто чуял ее настроение и не лез с разговорами.
Он был похож на медведя – огромный, ростом под два метра, широкоплечий, бородатый, как лесоруб, с неровно стриженными волосами почти черного цвета и карими, будто шоколад, глазами, вокруг которых разбегались лучики морщинок, стоило только улыбке тронуть сурово сжатые обычно губы.
– Как там малец? – спросил мужчина, стянув шапку и вешая ее на крючок у входной двери. – Имя-то придумала?
Что это с ним? Обычно он и пары слов не говорил, только «здравствуйте» и «всего хорошего».
– Не знаю, – Алиса пожала плечами. – Я думала, оно само придет ко мне, когда сына увижу, а нет, никак не определюсь.
Лукерья Ильинична, показавшись из-за деревянной перегородки, разграничивающей избу на две половины, хмыкнула.
– Да что тут думать? – видимо, она не первый раз уже слышала от девушки подобную речь. – Ты погляди, он же чистый Мишка у тебя. Михаил, стало быть. Как по батюшке-то?
– Артемович, – смутилась Алиса.
Она перебирала в голове какие-нибудь модные нынче имена, а всяких Мишек и без того полно.
– Ну вот, – кивнула довольно бабушка, подходя к печи и трогая бок голубого металлического чайника, стоявшего на краю плиты. – Михаил Артемович, стало быть. А ты, Матвей Кириллович, чаевничать будешь? Я лепешек напекла, с медком-то в самый раз пойдут.
– А давай, – внезапно согласился сосед, проходя по скрипевшим под его весом половицам к столу и усаживаясь на табурет.
Глаза его из-под кустистых бровей насмешливо скользнули по сжавшейся смущенно Алисе, отчего ей показалось, будто волна мурашек пронеслась табуном по телу и остановилась где-то в районе горла.
– Как прекратится снег, доеду на снегоходе до места, где связь есть, да позвоню спасателям, – произнес мужчина низким голосом, обмакивая шмат лепешки в мед и кладя в рот. – Ты номер мужа помнишь?
Девушка кивнула, и в этот момент заплакал сын, что позволило ей вскочить и убежать от темного взгляда в соседнюю комнату. Этот мужчина смущал ее, смущал настолько, что хотелось провалиться сквозь землю. Он же по возрасту как ее отец или чуть младше. Сколько там ему? Под сорок, наверное, а ей всего двадцать три. Но вот поди ж ты – видел голой и даже помогал родить сына.
– Мишка, – прошептала она, спрятавшись за перегородкой, стягивая лямку майки и бюстгальтера, обнажая грудь и прикладывая жадно зачмокавшего сына к коричневому соску с каплей молока. – Ты Мишка, что ли?
Ее умиляло в ребенке все, и сейчас размышления о няне казались каким-то бредом. Неужели она собиралась малыша отдать чужой тетке, не кормить грудью, да и вообще видеться поменьше? Будто сон какой-то…
– Алиса, ты как мальца покормишь, иди к нам, я еще чаю тебе налила, – крикнула Лукерья Ильинична, отчего девушка смутилась еще больше.
То есть, Матвей этот сейчас знает, что она сидит тут с обнаженной грудью? Боже, какой стыд-то!
Почему он так смущает ее? Может, это все потому, что довелось пережить в его руках? Или просто сам по себе?
Алиса и раньше замечала, что ей нравились папины друзья. Мама умерла давно, ей еще пяти лет не было, и отец частенько брал дочь с собой в командировки и на встречи, она привыкла общаться со взрослыми мужчинами, и потому никак не могла найти себе парня, с которым было бы интересно и легко также, как с мужчинами постарше.
О проекте
О подписке