Глава двадцать вторая. Душистые луга

Последовавшие затем мирные недели были подобны солнечному сиянию после бури. Здоровье больных улучшалось с каждым днем, и мистер Марч стал поговаривать о возвращении домой в самом начале нового года. Бет уже могла проводить целый день, лежа на диване в кабинете отца, сначала просто забавляясь с котятами, а позже взявшись шить одежки для кукол. В этом занятии чувствовалось сильное отставание. Ее когда-то ловкие пальцы стали такими слабыми и негибкими, что Джо принялась ежедневно «проветривать» сестру, нося ее на своих сильных руках по всему дому. Мег весело коптила и обжигала свои беленькие ручки, готовя для «нашей любимицы» изысканные блюда, тогда как Эми, преданная рабыня кольца, ознаменовала свое возвращение домой тем, что раздала сестрам столько всего из своих сокровищ, сколько смогла уговорить их принять.

С приближением Рождества в доме, как обычно, начали возникать таинственные явления, и Джо часто доводила все семейство до конвульсий, предлагая устроить либо совершенно невозможные, либо великолепно абсурдные церемонии в честь сего необыкновенно веселого Рождества. Лори был равно непрактичен, он желал бы разжигать костры, и запускать в небо ракеты, и воздвигать триумфальные арки, дай только ему волю. После множества стычек и язвительных замечаний амбициозную парочку сочли вполне укрощенной, они оба ходили с огорченными лицами, которым несколько противоречили взрывы смеха, раздававшиеся, как только эти двое оказывались вместе.

Несколько дней необычайно мягкой погоды явились прелестным введением к великолепному Дню Рождества. Ханна «прям у себя в костях чуйствовала», что это будет необыкновенно прекрасный день, и оказалась поистине пророчицей, так как всё и вся словно сговорились приносить успех. Начать хотя бы с письма мистера Марча, где он писал, что «скоро будет с ними», следом за этим Бет утром почувствовала себя непривычно хорошо и, облаченная в подарок маменьки – мягкий темно-красный пеньюар из мериносовой шерсти, была с высочайшей торжественностью поднесена к окну гостиной, чтобы узреть совместное творение Джо и Лори. «Неукротимые» сделали все возможное, чтобы оказаться достойными этого наименования, ибо, словно эльфы, они работали ночью и создали смешной сюрприз. За окнами, в саду, стояла величавая снежная баба, увенчанная короной из ветвей остролиста, держащая в одной руке корзинку с фруктами, а в другой – большой свиток нот; на ее холодных плечах совершенной радугой сиял вязаный шерстяной плед, а из губ исходил рождественский гимн на длинной розовой ленте.

БЕТ ОТ ЮНГФРАУ

 
Благословение тебе, о королева Бесс!
И пусть ничто тебя не огорчает.
Здоровье и покой, сияние небес
В День Рождества и впредь тебя встречают.
Вот фрукты – нашей пчелке неустанной,
Цветы – порадовать ее носишко,
И ноты, чтоб не смолкло фортепьяно,
И плед, чтоб пальцы ног не мерзли слишком.
А вот портрет Джоанны – посмотри:
Он – кисти Рафаэля № 2,
Трудился Рафаэль не день, не два, не три
И верен был натуре, как всегда.
И ленту алую, прошу, прими скорей,
Для хвостика твоей Мадам Мурлуки,
Монблан мороженого в маленьком ведре,
Его готовили прелестной Пегги руки.
В мою вложили грудь, холодную, из снега,
Создатели мои любовь, что сердце жжет!
Прими ее и гор Альпийских деву
От любящих тебя – от Лори и от Джо.
 

Как же смеялась Бет, когда она это все увидела, как бегал Лори вверх-вниз, вверх-вниз, внося в дом подарки, и какие смешные речи произносила Джо, преподнося их!

– Я так переполнена счастьем, что – если бы еще и папа был с нами – я больше бы ни капельки не выдержала! – вымолвила Бет, чуть ли не задыхаясь от удовольствия, когда Джо несла ее прочь от окна в кабинет – отдохнуть от волнений и поддержать силы восхитительным виноградом, присланным ей от «Юнгфрау»^[104].

– И я тоже, – заявила Джо, похлопывая по карману, где покоились столь давно желаемые «Ундина и Синтрам».

– А я-то! – эхом отозвалась Эми, указывая на гравюру «Мадонна с Младенцем» в прелестной рамке, подаренную ей мамой.

– Так и я, конечно же! – воскликнула Мег, разглаживая серебристые складки первого в жизни шелкового платья, принять которое настоятельно просил мистер Лоренс.

– А как могла бы я чувствовать себя иначе? – благодарно произнесла миссис Марч, переводя взгляд с письма мужа на улыбающееся лицо Бет, в то время как рука ее нежно поглаживала брошь, сделанную из седых, золотистых, каштановых и почти черных волос, которую ее дочери только что прикололи ей на грудь.

В нашем прозаичном повседневном мире время от времени случаются сказочно великолепные вещи, и какое же это утешение! Буквально через полчаса после того, как все объявили, что они так счастливы, что смогут выдержать только еще одну капельку счастья, эта капелька и явилась. Лори приоткрыл дверь гостиной и тихонько просунул в щель голову. Он мог бы с таким же успехом пройтись колесом и издать индейский боевой клич, потому что лицо его так явно говорило о подавляемом возбуждении, а голос был так предательски радостен, что все вскочили со своих мест, хотя он произнес всего-навсего: «Вот еще один рождественский подарок для семейства Марч».

Прежде чем эта фраза была толком завершена, говорящего куда-то вытащили из двери, и на его месте возник высокий человек, закутанный до самых глаз и опирающийся на руку другого высокого человека, который порывался что-то вымолвить, но не мог. Разумеется, началась всеобщая суматоха, и на протяжении нескольких минут казалось, что все и каждый сошли с ума, ибо творились странные вещи, но никто и слова не произнес.

Мистер Марч исчез из вида в объятиях четырех пар любящих рук. Джо покрыла себя позором, чуть было не упав в обморок, и Лори пришлось оказывать ей медицинскую помощь в чулане для столовой посуды. Мистер Брук расцеловал Мег исключительно по ошибке, как он это несколько невразумительно объяснил. А полная собственного достоинства Эми полетела, споткнувшись о скамеечку, и, не сумев нигде остановиться, самым трогательным образом расплакалась над папенькиными башмаками. Миссис Марч первой пришла в себя и предостерегающе подняла руку:

– Тише! Подумайте о Бет!

Но было уже поздно. Дверь кабинета распахнулась, маленький красный пеньюар возник на пороге, радость наполнила силой ослабевшие члены, и Бет бросилась прямо в объятия отца. И не существенно, что произошло сразу после этого, потому что полные сердца перелились через край, и это смыло всю горечь прошлых дней, оставив лишь сладость настоящего.

И хотя еще одно новое впечатление было вовсе не так романтично, смех от души снова привел всех в чувство, ибо они обнаружили, что Ханна рыдает над упитанной индейкой, которую она забыла поставить, когда побежала из кухни наверх.

Смех наконец утих, и миссис Марч принялась благодарить мистера Брука за ту преданную заботу, с которой он ухаживал за ее мужем, и тут мистер Брук неожиданно спохватился, что мистер Марч нуждается в отдыхе, и, схватив Лори, стремительно удалился. Затем двум пациентам было велено тотчас отправиться отдыхать, что они и сделали, усевшись вместе в большое кресло и принявшись неумолчно разговаривать.

Мистер Марч рассказывал, как он мечтал сделать им сюрприз и как, когда началась хорошая погода, его врач разрешил ему воспользоваться этой удачей; как преданно помогал ему мистер Брук и какой он вообще достойный и честный молодой человек. Почему мистер Марч как раз на этом месте вдруг на миг умолк и взглянул на Мег, яростно ворошившую уголья в камине, а потом устремил взгляд на жену и вопросительно поднял брови – догадываться об этом я оставляю вашему воображению. Как и о том, почему миссис Марч только чуть кивнула и спросила довольно неожиданно, не хочет ли он чего-нибудь поесть. Джо увидела и поняла этот взгляд и мрачно зашагала прочь – принести вино и крепкий бульон. Закрывая дверь, она пробурчала про себя:

– Терпеть не могу достойных молодых людей с карими глазами!

Никогда еще в этом доме не бывало такого рождественского обеда, как в тот день. Упитанная индейка – о, это надо было видеть! Ханна доставила ее наверх фаршированную, подрумяненную и украшенную. Столь же прекрасен был и пудинг, таявший во рту. И разнообразные желе, которыми Эми наслаждалась, точно мушка в банке с медом. Все вышло просто прекрасно, и это была поистине «милость Господня», как выразилась Ханна.

– У меня так ум расшелся, ма-ам, что прям чудо, что я пудин в печи не запекла^[105] да индюшку изюмом не нафаршила и полотном не обернула.

Мистер Лоренс и его внук обедали с ними, как и мистер Брук, на которого, к великому и тайному удовольствию Лори, бросала мрачно-сердитые взгляды Джо. Два глубоких кресла стояли бок о бок во главе стола, в них сидели Бет и ее папенька, скромно угощавшиеся цыпленком и небольшой порцией фруктов. Все пили за здоровье друг друга, рассказывали всяческие истории, пели песни, обменивались воспоминаниями, как выражаются старожилы, и прекрасно провели время. Планировалось катание на санях, но девочки не захотели оставить отца, так что гости рано ушли, и, когда сгустились сумерки, счастливое семейство собралось вокруг камина.

– Ровно год тому назад мы тут стонали по поводу мрачного Рождества, какого мы тогда ожидали. Помните? – спросила Джо, нарушив недолгое молчание, воцарившееся после беседы об очень многом.

– А получился очень приятный год – в целом! – сказала Мег, улыбаясь огню в камине и поздравляя себя с тем, что вполне достойно обошлась с мистером Бруком.

– А мне кажется, он был очень тяжелым, – заметила Эми, задумчивым взглядом следя за бликами света на бирюзовом кольце.

– Я рада, что он закончился, потому что мы получили вас обратно, – прошептала Бет, сидевшая на коленях у отца.

– Вам досталась довольно ухабистая дорога, маленькие мои пилигримы, особенно в последней части пути. Но вы храбро ее преодолевали, и я думаю, ваши котомки с бременами наверняка вот-вот свалятся с ваших плеч, – сказал мистер Марч, с отеческим удовольствием глядя на юные лица дочерей, теснившихся вокруг него.

– Откуда же вы про это знаете? Мама вам рассказала? – спросила Джо.

– Не очень подробно. Да ведь соломинки подскажут, куда путь ветра ляжет, и я сделал сегодня несколько открытий.

– Ой, расскажите нам какие! – вскричала Мег и села поближе к отцу.

– Вот одно. – И, взяв руку, лежавшую на подлокотнике его кресла, он указал на огрубевший указательный палец, ожог на ее тыльной стороне и два-три затвердения на ладони. – Я помню время, когда эта ручка была белой и гладкой, и твоей первой заботой было сохранить ее такой. Она была тогда очень красива, но для меня она сейчас гораздо красивее, так как в этих кажущихся недостатках я читаю маленькую повесть. Жертвенное всесожжение тщеславия – вот что было совершено тобою, отвердевшая ладонь заслужила нечто большее, чем волдыри, и я уверен, что шитье, сотворенное этими исколотыми пальчиками, очень долго не износится – столько добра войдет в эти стежки. Мег, милая моя, я очень ценю женские умения, которые делают дом счастливым гораздо успешнее, чем беленькие ручки или модные «достоинства благовоспитанной девицы». Я горжусь тем, что могу пожать эту добрую, трудолюбивую ручку, и надеюсь, что меня не скоро попросят отдать ее кому-то другому.

Если Мег и желала награды за часы терпеливого труда, она получила ее в виде сердечного пожатия отцовской руки и одобрительной улыбки, которой он одарил свою старшую дочь.

– А как насчет Джо? Прошу вас, скажите что-нибудь, она так старалась и была так добра, так добра ко мне! – прошептала Бет на ухо отцу.

Мистер Марч рассмеялся и взглянул на рослую девушку, сидевшую напротив него с необычайным для нее мягким выражением на лице.

– Несмотря на курчавую шевелюру, я больше не вижу «сынишку Джо», оставленного здесь, когда я уезжал в армию год тому назад, – сказал мистер Марч. – Я вижу юную леди, которая аккуратно пристегивает воротничок, тщательно шнурует башмаки и не только не пытается свистать, но и не пользуется жаргоном, не валяется на ковре, как частенько бывало раньше. Сейчас лицо у нее довольно худое и бледное от бессонных ночей и треволнений, но мне нравится смотреть на него – оно стало нежнее, а ее голос звучит мягче. Она не скачет, ее движения спокойны, и она по-матерински заботится о некой маленькой особе, что приводит меня в восхищение. Я, пожалуй, скучаю по своей необузданной девчонке, но, если у меня вместо нее появится сильная, всегда готовая помочь мягкосердечная женщина, я буду вполне доволен. Не знаю, стрижка ли отрезвила нашу черную овечку, но знаю зато, что во всем Вашингтоне я не смог найти ничего достаточно красивого, что стоило бы купить за чудесные двадцать пять долларов, присланных мне моей доброй дочерью.

Ясные глаза Джо на миг затуманились, а худое лицо порозовело при свете камина, когда она слушала хвалебные слова отца, чувствуя, что они – отчасти – ею заслужены.

– А теперь – про Бет, – проговорила Эми, страстно желавшая услышать о себе, но готовая подождать.

– От нее так мало осталось, что я боюсь много говорить – вдруг она совсем ускользнет, хотя она теперь уже не так застенчива, как раньше, – начал их отец довольно весело. Однако, вспомнив, что чуть было ее не потерял, он крепко обнял девочку и сказал нежно, прижавшись щекой к ее щеке: – Я нашел тебя благополучной, когда опасность уже миновала, моя Бет, и, Бог даст, смогу уберечь тебя и дальше!

После минутной паузы он взглянул вниз, на Эми, которая сидела на скамеечке у его ног, и заговорил, поглаживая ее блестящие кудряшки:

– Я заметил, что Эми за обедом брала ножки, что она выполняла поручения мамы, вечером уступила свое место Мег и ухаживала за всеми терпеливо и с добрым расположением духа. Я также замечаю, что она не очень раздражается и не слишком часто смотрится в зеркало, а о красивом колечке, которое она теперь носит, даже ни разу и словом не обмолвилась, так что я заключил, что она научилась думать о других больше, а о себе меньше и решила попытаться вылепить свой характер так же тщательно, как она лепит свои фигурки из глины. Я радуюсь этому, потому что, хотя я весьма гордился бы изящной статуей, сотворенной руками Эми, я был бы бесконечно более горд достойной любви дочерью, обладающей талантом сотворить красивую жизнь для себя и для других.

– О чем ты задумалась, Бет? – спросила Джо после того, как Эми, поблагодарив отца, рассказала о своем кольце.

– А я сегодня прочла в «Путешествии пилигрима», как после многих бед Христианин и Уповающий вышли на душистый зеленый луг, где лилии цветут целый год напролет, и там они радостно отдыхали – вот как мы сейчас, – прежде чем продолжить путь к цели своего путешествия, – отвечала Бет и добавила, выскальзывая из объятий отца и направляясь к роялю: – Время петь. Я хочу вернуться на свое всегдашнее место. Я попробую спеть песенку пастушка, которую услышали пилигримы. А мелодию я сочинила для папы, потому что ему нравятся эти стихи.

И так, сидя за любимым маленьким роялем, Бет мягко тронула клавиши и нежным голоском, которого они уже не надеялись вновь услышать, под собственный аккомпанемент запела странный старинный псалом, который оказался необычайно подходящей песней для этой девочки:

 
Тот, кто внизу, не боится паденья,
Тот, кто унижен, – не горд,
Тот, кто смиренен, верь без сомненья –
Ведет тебя за руку Бог.
Я удоволен тем, что имею,
Мало иль много – не стану считать,
Ведь к тем, кто доволен, придет благодать –
Таких Ты желаешь спасать.
Изобилие – тяжкая ноша для тех,
Пилигримом кто хочет стать,
В этой жизни – нужда, но из века в век
За Пределом нас ждет благодать!