Я с трудом разлепила глаза, чтобы посмотреть, который час. У кровати стоял электрический будильник «Жаз», первый в своем роде. Его подарил мне на тридцать второй день рождения Натан, мой молодой человек.

Не в силах вырваться из объятий сна, я засунула руки под подушку и завернулась в одеяло, чтобы еще немного понежиться в мягкой постели.

«Ну, смелее!» – шепнул внутренний голос.

Я резко села и поежилась из-за прохлады. Рядом крепко спал Натан, темные пряди его красивых волос разметались по белой подушке. Мне захотелось нырнуть обратно под одеяло и прижаться к его горячему телу.

«Оставь его в покое, он может поспать еще пятнадцать минут».

Я нехотя выскользнула из кровати, чтобы отключить второй будильник: он должен был прозвонить через пять минут, если бы первый не сработал. Старый добрый механический друг, который ни разу не подводил.

Я ощупывала ногами пол в поисках своих тапочек, но натыкалась только на тапки Натана. Чтобы не включать свет и не будить его, надела их. Стараясь не шуметь, я неторопливо пересекла комнату и вошла в ванную. Говорят, достаточно встать не с той ноги, чтобы день не задался. Чего же тогда ждать, если утром надеваешь не свои тапки?

Стоя под душем, я то и дело покрывалась гусиной кожей: горячая вода неожиданно сменялась холодной – настоящий контрастный душ. Уже несколько недель наша колонка вела себя из рук вон плохо, а владелец квартиры даже не думал ее чинить. Старый скряга ловко менял тему, как только я заговаривала с ним об этом.

Я быстро завернулась в мягкий халат и, немного согревшись, надела чистое белье, приятно пахнущее стиральным порошком.

Кофеварка уже вовсю булькала и плевалась, когда в кухню вошел хмурый Натан.

– Это ты взяла мои тапки?

– Извини, не хотела тебя разбудить, пока ищу свои.

– Если бы ты оставляла их в одном и том же месте, то легко находила бы утром, – пробурчал он.

Очередной несправедливый упрек. Мне стало обидно. Натан считал, что у каждой вещи должно быть свое, раз и навсегда определенное место. Люди, не соблюдавшие это правило, казались ему… несколько глуповатыми.

Мы жили в двухкомнатной квартирке на холме Круа-Русс. Раньше здесь находилась ткацкая мастерская, ее переделали в жилое помещение, как это часто бывало по мере того, как лионская шелковая промышленность приходила в упадок. Это тесное жилище с высоченными потолками и спальней на втором этаже наши друзья обожали за оригинальность. А мы мучились всю зиму, не в силах его прогреть. «Невыгодно», – частенько говорил Натан.

Я вышла из дома раньше обычного. Хотя на дворе стоял июнь, было довольно свежо.

Натана ждали на корабле ближе к полудню. Он еще не закончил учебу и по утрам работал над диссертацией. Я знала, что в будущем это позволит ему найти отличное место, а пока наняла его официантом на полдня, никому не сказав о наших отношениях. Очень быстро я пожалела о своем поступке. Взять кого-то по знакомству, да еще и собственного парня, – такое нарушение правил могло обойтись мне очень дорого.

Неудивительно, что я жила в постоянном страхе разоблачения. Сам он ни за что не подставил бы меня. Натан был молчуном, одним из тех умников, которые семь раз подумают, прежде чем проронить слово. Но я страшно боялась, что нас увидят вместе. Когда в свободные вечера мы куда-нибудь шли, то обходили стороной корабль, а заодно и те улицы, где жили наши сотрудники (я не пожалела сил и времени, чтобы выяснить их адреса). На людях я не разрешала Натану ни обнять меня за талию, ни взять за руку. Мысль о том, что нас увидят вместе в нерабочее время, приводила меня в ужас. В результате нашу личную жизнь как будто примяло этим странным трудоустройством, за которое я не переставала себя ругать.

Как и каждое утро, я села в фуникулер на улице Терм и с холма Круа-Русс стала спускаться в Старый город, раскинувшийся у его подножия.

Обычно я приходила гораздо позже, но в тот день у меня была назначена ранняя встреча с агентом из страховой фирмы. Пришло время пересмотреть старые контракты.

За несколько месяцев до этого меня наняли обычным менеджером. Я должна была заниматься продвижением мероприятий типа свадеб или коктейльных вечеринок и искать компании, которые могли бы проводить у нас праздники и конференции. Спустя две недели мне улыбнулась удача – она, как известно, благоволит новичкам: я внезапно подписала два крупных контракта. Они, можно сказать, упали с неба, хотя я ничего не успела предпринять. Это так впечатлило судовладельца, что, к моему большому удивлению, он назначил меня управляющей. Ничем подобным я прежде не занималась и была абсолютно не готова к такому повороту событий. Объяснялось все просто: судно работало в минус и долг перед банком рос день ото дня, поэтому платить опытному специалисту было нечем. Отказаться от столь заманчивого предложения я не могла – мне казалось, такой шанс выпадает всего раз в жизни. К тому же это был вызов самой себе: управлять другими, не имея ни образования, ни достаточно наглости. Наоборот, я настолько не верила в себя, что любые отношения стоили мне сил и нервов. В торговлю меня привел не особый талант и не интерес к этой сфере, а желание справиться с комплексами.

В кабину фуникулера вошел бездомный и, произнеся небольшую, приличествующую его виду речь, стал продвигаться по вагону с протянутой кепкой. Что-то мне подсказывало, что не такой уж он и несчастный, а нищета его показная. К тому же он был молод и с виду вполне здоров. В Лионе недавно открылись супермаркеты, где было полно работы – наклеивать этикетки, выставлять товар на полки – и огромная нехватка людей. Он вполне мог туда пойти. У меня же была маленькая зарплата, и я не собиралась раздавать деньги бездельникам.

Я спокойно рассматривала попрошайку, пока он под мерный шум фуникулера переходил от одного пассажира к другому, однако, когда он приблизился ко мне, мною овладел смутный страх.

– У вас не найдется монетка?

Я почувствовала на себе тяжелый взгляд. Кепка требовательно ткнулась мне в руки.

Поспешно достав кошелек, я протянула ему полфранка: испугалась, что, если я откажу, он нападет.

Выйдя из фуникулера, я поспешила на работу и минут через пятнадцать вышла на набережную Соны неподалеку от корабля, стоящего на причале в районе Прескиль, в самом сердце города. Место было выбрано более чем удачно – между пешеходным мостом у Дворца правосудия и мостом Бонапарта. Бульвар отделял проезжую часть от набережной, и сюда почти не долетал шум машин. По вечерам отсюда открывался удивительный вид на огни Старого города и Нотр-Дам-де-Фурвьер на другом берегу реки. Корабль покидал это место всего два раза в день, отправляясь на обеденную и вечернюю прогулки.

«ПигмаЛион» был старичком, давно утратившим прежний лоск. Красивый корпус бутылочного цвета кое-где начал облезать, а палубу возле ресторана, где устроили террасу, не помешало бы привести в порядок: мощные сосновые доски там выцвели и сплошь покрылись царапинами. Главный зал давно требовал ремонта – мрачные деревянные панели на стенах стоило бы отполировать или даже покрасить.

На собеседовании владелец с энтузиазмом делился планами реставрации, но они так и оставались планами. Это было тем более обидно, что корабль отличался особым очарованием – очарованием старины, которую нужно лишь привести в порядок, чтобы превратить старомодное в винтажное.

Едва поднявшись на палубу, я наткнулась на мастера по ремонту, который целыми днями что-то чинил, красил и смазывал.

– Добрый день, Бобби!

– Добрый день, Сибилла. Там тебя ждут, – сказал он, кивнув на невысокого мужчину в зеленовато-синем костюме.

В то время было не принято обращаться к управляющей по имени, и уж тем более на «ты», но все мои сотрудники так делали. Просто начинали мы на равных, а привычки тяжело менять. Хотя некоторые, скорее всего, делали это нарочно – хотели показать, что я тут не главная. Но простак Бобби был на такое не способен. Это был высокий, темноволосый сорокалетний детина с крупной головой и бычьим взглядом, лицо у него слегка распухло от выпивки и бесконечного поедания чипсов. Он страдал от морской болезни и, пробуя различные способы борьбы с ней, обнаружил, что чипсы помогают лучше всего. Все знали о его пристрастии к алкоголю, но закрывали глаза: тихое пьянство и плохо спрятанные повсюду бутылки никому не мешали. Хотя из-за алкоголя он стал плохо соображать, и все держали его за дурачка. Я, правда, подозревала, что он специально поддерживал эту репутацию. Хотел, чтобы его оставили в покое. Что с этакого простофили возьмешь? Попросишь-попросишь, ничего не получишь и махнешь рукой.

– Меняешь замок?

А между прочим, я сто раз просила его починить слишком тугую дверь в туалете для клиентов!

– Ага, цепляет немного.

– Ясно.

Мне было плевать, как работает замок на ящике со спасательными жилетами, просто очень не хотелось отчитывать Бобби. Я боялась, что он сочтет придирки несправедливыми и, устав от моих директорских замашек, уйдет. Он досконально знал весь корабль – каждый винтик и каждый исторический факт – и был незаменимым человеком. Его потеря обернулась бы полной катастрофой.

– Не забудешь про замок в туалете?

– Ага, не забуду, – промычал он, как обычно, в ответ на мою просьбу.

Я прекрасно знала, что ничего не будет сделано. Казалось, Бобби все время был чем-то занят… чем-то совершенно ненужным. А нужное тем временем постоянно откладывалось.

Я пожала руку агенту в синем костюме.

– Буду в вашем распоряжении через пять минут. Только поздороваюсь с командой.

– Не спешите, у меня полно времени.

Из открытой двери моей каюты доносился голос Шарля. Он говорил по телефону. Каждый день он приходил на корабль, проводил там часок-другой, часто занимая мой кабинет – единственный, куда был проведен телефон, – а затем отправлялся в город по делам.

Я заглянула в каюту и помахала ему.

– Уверяю вас, я отдал все документы о финансировании директору банка две недели назад, – говорил он собеседнику. – Он обещал дать ответ через неделю…

Шарлю было около шестидесяти, но выглядел он потрясающе: седеющие волосы, смуглая кожа, обворожительный взгляд и элегантная, хоть и слегка потертая одежда. Он родился в семье чистокровных лионских аристократов, после смерти родителей получил в собственность корабль и превратил его в ресторан. Этот человек очень мало работал в своей жизни, но когда наследство закончилось, ему пришлось заняться кораблем, чтобы добывать средства к существованию. Дело шло туго, предприятие все больше уходило в минус. Теперь он жил надеждой, что я смогу привлечь новых клиентов и закрыть дыры в бюджете. Шарль был очень хорошо воспитан и всегда приветливо улыбался, пытаясь скрыть от других и от самого себя плачевность своего положения.

Я спешно продолжила обход корабля.

Катель увидела меня издалека и накинулась с разговорами, от которых мне всегда становилось немного не по себе. В свои тридцать она заведовала рестораном и явно мечтала о большем. Высокий рост, отличная фигура и светлые волосы помогали ей активнее продвигаться к этому «большему». Она ловко руководила всеми официантами на борту, и, если бы не ощущение, что ей не терпится занять мое место, я была бы только рада сотрудничеству. Шарль нанял Катель вскоре после меня. Ее откровенная сексапильность явно вызывала у него сильные чувства. Он пообещал ей золотые горы, а именно полностью отреставрированный корабль с рестораном класса люкс.

Ее бесило, что меня, человека без образования и опыта, назначили управляющей, поэтому она не упускала случая поставить меня в неловкое положение и заставить сомневаться в своих способностях.

– Ну что, ты сказала Марко не орать так в микрофон при отправлении?

– Скажу, скажу…

– Пассажиры вздрагивают каждый раз, а они, между прочим, приходят сюда отдохнуть и расслабиться.

Марко, капитан корабля, напоминал медведя после зимней спячки – неотесанный, грубый шестидесятилетний дядька. Я его боялась, и Катель, конечно, быстро это просекла. Именно поэтому она ловко изыскивала «важные вопросы к капитану» и регулярно толкала меня в его когтистые лапы с очередной просьбой, заранее зная, что я ничего не добьюсь. Она явно получала удовольствие от игры под названием «докажи некомпетентность управляющей».

– А, вот что еще. Надо что-то решать по поводу этого Натана. Сколько можно держать здесь этого неумеху?

Я постаралась не выдать своих чувств. Она отлично знала, что я его наняла, но, хвала небесам, не догадывалась о наших близких отношениях. Натан был не лучшим официантом, но и не худшим, однако в этой ситуации его промахи автоматически становились моими.