Праздник продолжался. Селяне, несмотря на тягостное предчувствие и недовольство появлением князя, старались соблюдать обычаи и обряды. Они угощали князя Мирослава и его свиту кутьей, пирогами и медовухой, но в их движениях и словах чувствовалась сдержанность и натянутость. Мирослав, в свою очередь, продолжал притворяться заинтересованным в их скромных делах, хотя в его глазах читалось превосходство и скука. Он задавал вопросы об урожае, о зверях, обитающих в окрестных лесах, о местных обычаях, но его мысли были заняты лишь одним – как покорить строптивую девицу.

Когда Велес начал возносить молитвы Марене, прося ее о милости и защите, Мирослав демонстративно зевнул, чем вызвал гневный шепот среди селян. Ярослава метнула на него испепеляющий взгляд, но князь лишь усмехнулся в ответ. Он явно наслаждался тем, что нарушает их покой и демонстрирует свою власть.

Когда обряды подошли к концу, и костёр начал догорать, Мирослав, дождавшись удобного момента, снова подошёл к Ярославе.

– Я всё же надеюсь, что ты позволишь мне узнать тебя поближе, Ярослава, – проговорил он тихим, бархатным голосом, стараясь очаровать ее, – Ведь в такой прекрасной девушке, как ты, должно быть много интересного.

Ярослава отступила на шаг, соблюдая дистанцию.

– Не думаю, что это хорошая идея, князь. Ваши пути и мои никогда не пересекутся, – отрезала она, и, не дожидаясь ответа, гордо развернулась и ушла в Велеса, отзываясь на его окрик, оставив Мирослава в ярости и недоумении. Он не привык к отказам, и эта деревенская девица посмела бросить ему вызов.

Жрец, облаченный в белые льняные одежды, расшитые золотыми нитями, поднял руки к небу, теперь уже усыпанному первыми звездами. В его голосе звучала торжественность и мощь:

– Свершилось! Дары приняты, боги довольны! Да будет ночь благосклонна к нам, смертным! Объявляю ночные гулянья!

Толпа взорвалась ликованием. Зазвучали бубны, свирели и гусли. Вокруг костра закружились хороводы, лица озарялись отблесками пламени. Молодежь, опьяненная свободой и духом праздника, пела, танцевала, пила медовуху из больших деревянных кружек. В их песнях звучала надежда на богатый урожай, на крепкую любовь, на счастливую жизнь.

После трапезы начались тихие беседы. Люди вспоминали ушедших, рассказывали истории о героях и мудрецах, делились своими страхами и надеждами. Старики, утомленные дневными заботами и ритуалами, степенно расходились по своим домам, желая молодежи доброй ночи и благословения богов.

Ярослава осталась. Она стояла у края костра, наблюдая за кружащимися парами. Ее лицо было безмятежным, но в глазах таилась грусть. Она чувствовала на себе пристальный взгляд князя, но старательно его игнорировала. Он подходил к ней несколько раз, предлагал разделить с ним чашу меда, приглашал на танец, но каждый раз натыкался на вежливый, но твердый отказ.

– Я устала, князь, позвольте мне просто насладиться музыкой и видом звезд, – говорила она, избегая прямого зрительного контакта.

Ее не интересовали его знатность и богатство. В сердце Ярославы жила совсем другая мечта, далекая от княжеских палат и политических интриг. Она мечтала о свободе, о жизни в гармонии с природой, о любви, не знающей границ и условностей. И этот князь, с его властным взглядом и уверенными манерами, совсем не вписывался в ее грезы.

Она нарочито громко смеялась над шутками дружины, плясала с девушками до изнеможения, лишь бы не остаться наедине с князем. Она видела, как в его глазах появляется раздражение, но это ее не останавливало. Ярослава была непреклонна.

У одной из лавок с медовухой толпились мужчины, обсуждая прошедший день и предстоящие работы.

– Славный урожай будет в том году, если верить жрецу, – говорил коренастый мужик с окладистой бородой, отпивая из кружки. – Марена благосклонна, видать.

– Благосклонна-то благосклонна, – возразил другой, худой и жилистый. – А работать кто будет? На одни молитвы урожай не вырастет.

– Эх, ты, Фома неверующий! – засмеялся первый. – А Матушка-Земля сама разве не поможет? После таких гуляний и силы прибавится!

– Поможет-то поможет, да и ты помоги ей, лентяй! – подхватил третий, молодой парень, подмигивая. – А то все медовуху пить горазд!

Все трое дружно расхохотались, чокаясь кружками.

Ярослава, устав от танцев, присела на лавку рядом с двумя подругами – Миланой и Любавой.

– Ярослава, ты сегодня как никогда хороша! – шепнула Милана, с завистью глядя на ее убранство. – Князь глаз с тебя не сводит!

– Да разве это счастье – княжеская милость? – отмахнулась Ярослава. – Мне милее вольный ветер в волосах, чем золотой браслет на руке.

Любава, мечтательно вздохнув, промолвила:

– Эх, если бы князь на меня посмотрел так, как на тебя… Я бы не раздумывала ни секунды!

Ярослава покачала головой.

– Любава, не ищи счастья в богатстве и власти. Ищи его в сердце, в любви, в согласии с собой.

– А где ж его найти, это согласие? – вздохнула Любава. – Когда вся жизнь уже расписана?

– Сама себе ее распиши, – твердо ответила Ярослава. – Никто, кроме тебя, не может решить, какой ей быть.

Пожилая женщина, баба Анисья, сидела на бревне и наблюдала за происходящим, качая головой. К ней подошла ее соседка, баба Агафья.

– Что, Анисья, не по нраву тебе нынешнее веселье? – спросила Агафья.

– Веселье-то веселье, да не к добру это все, – проворчала Анисья. – Больно уж разгулялась молодежь. Забыли про Марену, про уважение к старшим.

– Да ладно тебе, Анисья, – успокоила ее Агафья. – Молодость – она такая. Пусть радуются, пока есть возможность. Зима придет – навеселятся еще вволю.

– Зима… Зима – это время подумать, что сделали не так, – вздохнула Анисья. – Время вспомнить, что жизнь – не только праздники, но и труд, и забота.

Ярослава вздрогнула от неожиданного прикосновения. Жрец стоял рядом, его лицо, обычно исполненное торжественности, сейчас было усталым и мягким. Его слова, тихие и доверительные, застали ее врасплох.

– Убери здесь все, остатки костра в то же болото кинь, откуда мы пришли и помолись. Стар я уже, чтобы с молодежью утра дожидаться.

Девушка удивилась, она всегда сторонилась магии и всего, что с ней связано. Боялась неведомой силы, которая, как поговаривали, могла подчинить волю человека.

– Но… жрец, почему я? – испуганно прошептала она, пытаясь высвободить свою руку из его хватки. – Я… я не знаю, как убирать костер. И я боюсь… боюсь молиться Марене, – она оглянулась за подмогой к подругам, но и их след уже простыл. Они тоже боялись мощи Велеса, – Жрец, я помогу тебе, чем смогу. Но сама я… я не хочу ничего делать, тем более идти в темноте и тумане по болоту. А ежели Кощея повстречаю – погубишь ты меня.

Жрец покачал головой, глядя на нее с легкой укоризной.

– Марена – не только тьма и смерть, Ярослава. Она – и перерождение, и мудрость. Она может помочь тебе с твоим выбором, с твоими думами. Я вижу, что ты терзаешься сомнениями, что тебе тяжело сделать выбор. Помолись ей, Ярослава. Не бойся. Она может дать тебе то, что ты ищешь.

Он замолчал, выжидающе глядя на нее. Ярослава чувствовала, как между ними нарастает напряжение. Она не хотела, боялась, но жрец смотрел на нее так проницательно, словно видел ее насквозь, знал о ее внутренних терзаниях, о ее нежелании покориться судьбе.

– Но я не умею молиться Марене! – взмолилась она. – Я… я не знаю, что говорить.

– Не нужны сложные слова, Ярослава, – ответил жрец. – Просто скажи ей, что ты хочешь. Открой ей свое сердце, выскажи свои сомнения и страхи. Она услышит. И помни, что главное – это искренность. Марена не терпит лжи.

Жрец отпустил ее руку и отошел на шаг.

– Я не буду тебя заставлять, Ярослава. Выбор за тобой. Но подумай о моих словах. Иногда, чтобы найти свой путь, нужно заглянуть в самую темную бездну.

И тут из-за покосившейся изгороди вынырнул Добрыня. Он был одет в нелепый, цветастый колпак, украшенный бубенцами, и огромные, стоптанные лапти. На шее болтался какой-то музыкальный инструмент, похожий на волынку, но сделанный из тыквы и сушеной змеиной кожи.

– Эге-гей! Ярославушка! – прогрохотал он, приседая в глубоком поклоне, отчего бубенцы на колпаке зазвенели, как стая встревоженных птиц. – Чего это ты тут у нас загрустила, словно кислая капуста в бочке? Небось, опять с этим старым хрычом, жрецом, беседу ведешь? Он тебе, случаем, не напророчил трех козлов в мужья?

Ярослава невольно улыбнулась. Добрыня всегда умел разрядить обстановку.

– Добрыня, не до козлов сейчас, – ответила она, вздыхая и пряча лицо.

– Эх, что-то тут не так. – сказал Добрыня, когда на лице Ярославы снова появилась расстерянность. – Ну да ладно, скажи мне, красавица, что надо старику? Я мигом все улажу! Может, ему пива принести? Или, может, он хочет послушать, как я на своей волынке играю? Хотя, боюсь, он тогда точно кони двинет!

Ярослава покачала головой.

– Дело не в пиве и не в твоей музыке, Добрыня. Жрец говорит, что нужно искренне попросить Марену… Но я не знаю, что говорить. Я боюсь.

Добрыня вдруг перестал дурачиться. Он подошел ближе, заглянул Ярославе в глаза, и в его взгляде не было ни капли шутовства. Только искренняя забота.

– А чего бояться, Яра? Марена – она ведь тоже часть жизни. Без нее не было бы и рождения. Она просто забирает тех, кто уже свое отжил. Поговори с ней, как с другом, если жрец советует. – он снова ухмыльнулся и подмигнул, – И помни, даже если ты пойдешь в самую темную бездну, я буду рядом, чтобы вытащить тебя оттуда за уши! Ну, или за косу, если за уши не получится!

С этими словами Добрыня снова принялся шутовски подпрыгивать, издавая нестройные звуки на своей тыквенной волынке, но Ярослава чувствовала, что теперь ее страх немного отступил.

Пока Добрыня успокаивал Яру, Велес принялся за работу, собирая угли и складывая их в корзину. Ярослава стояла, не двигаясь, словно парализованная. Слова жреца продолжали звучать в ее голове. Она боялась, но в то же время чувствовала, что он прав. Она должна сделать это. Должна перебороть свой страх и попытаться найти ответы в молитве к Марене.

Наконец, собравшись с духом, она подошла к жрецу, забрала у него корзину и отправила домой, заверив, что со всем справится.

Девушка оглядела поляну. Веселье постепенно стихало. Многие уже спали, свернувшись калачиком у костра, другие, пошатываясь, разбредались по домам. Ярослава почувствовала внезапную волну одиночества.

Молча, сосредоточенно, она собирала поленья, тушила угли, чувствуя, как дрожь постепенно покидает ее тело. Работа занимала ее мысли, отвлекая от страха и сомнений.

Закончив с уборкой, Ярослава взяла корзину с остатками костра и направилась к болоту. Болото – мрачное, таинственное место, окутанное легендами и страхами.

Добравшись до трясины, Ярослава высыпала угли в темную, зыбкую воду. Взметнулись клубы пара, смешиваясь с ночным туманом. Она опустилась на колени на сырую землю и закрыла глаза.

– Марена, богиня перерождения, я стою перед тобой в страхе и смятении. Я не знаю, какой путь мне выбрать, что мне делать дальше. Помоги мне. Укажи мне дорогу. Дай мне смелость принять свою судьбу, какой бы она ни была.

Она долго стояла в тишине, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не происходило. Только ветер шелестел в деревьях, и квакали лягушки в болоте. Ярослава открыла глаза, разочарованная и испуганная. Неужели ничего не получилось? Неужели Марена не услышала ее? Разочарованная девушка повернулась и побрела обратно в сторону деревни.