Глава 3

В деревушке, что примостилась в тени Ольховой рощи, День Марены отмечали по заветам древним, с почтением и суровой сдержанностью. Не было в этот зачин дня ни треб принесенных, ни жертв, ни костров праздничных, ни заговоров обрядовых. Лишь тишина да ожидание тягостное висели в морозном воздухе, предвещая приход самой Владычицы Зимы.

Ярослава, проснувшись до восхода солнца, чувствовала это особенное настроение дня. Нельзя было ни петь, ни смеяться, ни суетиться. Только тихонько прибрать избу, накормить скотину и ждать заката, когда начнутся главные обряды.

Праздник этот был грустным, но важным – время почтить уходящую силу природы, подготовиться к долгой зиме.

Выбравшись из-под теплого одеяла, Яра накинула толстый шерстяной платок и босыми ногами ступила на холодный глиняный пол. Сначала – поклон Предкам, благодарность за прожитые дни и просьба о защите в грядущую стужу. Затем – к печи. Дров в избе оставалось немного, зима обещала быть суровой.

Пока печь разгоралась, Яра вынесла в хлев скотине – корове и паре коз, насыпала зерна курам. Живность требовала заботы вне зависимости от праздников. В сарае, покосившись, стояла телега, заполненная прошлогодней соломой – из нее сегодня будут делать чучело Марены.

После нехитрого завтрака – овсяной каши с клюквой – Яра принялась за работу. Первым делом нужно было подготовить дом к приходу Марены. Все углы тщательно выметались, старые вещи перебирались и откладывались в сторону. Избавлялись от всего, что могло напоминать о лете, о тепле и радости – так предписывали традиции.

Во второй половине дня, когда солнце окончательно спряталось за тучами, Яра вместе с другими девушками отправилась к околице. Там, на опушке леса, нужно было собрать сухие ветки, прутья и траву для костра. Погода не благоприятствовала – ветер пронизывал до костей, а землю уже припорошило первым снегом.

В лесу царила тишина, нарушаемая лишь хрустом веток под ногами. Но молчание длилось недолго.

– Эх, девки, скоро в избах сидеть да рукоделием заниматься, – вздохнула Милана, поправляя платок на голове. – Тоска зеленая, развеселья никакого.

– А мне, признаться, и радостно немного, – ответила Любания, перебирая сухие ветки. – Отдохнем от полевых работ, да сплетни всякие по деревне пораспускаем. Глядишь, зима и пролетит незаметно.

– Сплетни – это хорошо, – хмыкнула Милана. – Только вот что-то женихов в этом году не видать. Все парни как сговорились, попрятались по углам.

– Да и куда им спешить, – вставила Ярослава, отламывая сухой сучок. – Зимой-то работы нет, чем семью кормить?

– А может, они просто нас боятся? – засмеялась Любания, – Вон какие мы все хозяйственные да работящие. За таким попробуй угнаться!

Девушки весело переглянулись. Разговоры о женихах и свадьбах всегда были любимой темой для девичьих посиделок.

– А мне вот интересно, – задумчиво произнесла Милана, – Говорят, в городе жизнь совсем другая. Там и развлечения, и наряды, и женихи, наверное, все как на подбор.

– В городе хорошо, да не для нас, – возразила Ярослава. – Кто нас там ждет? У нас тут своя земля, свои корни. Нечего нам в городах делать.

Собрав достаточно дров, девушки вернулись в деревню. Возле околицы уже кипела работа – мужчины строили кострище, а женщины готовили поминальную кутью и обрядовое печенье.

Лишь к вечеру, когда солнце почти скрылось за горизонтом, и в деревне зажглись первые огни, началось движение. Из каждой избы выносили горящие головни, словно маленькие солнышки, готовые сразиться с тьмой. Ярослава взяла свою головню, уголь которой ярко пылал в глиняном горшке, и присоединилась к односельчанам.

Уже у порога, перед самым уходом, отец задержал её за плечо. Его лицо, осунувшееся от недосыпа, выражало усталость, но глаза смотрели на неё с теплотой.

– Ярослава, дочка, ты иди, как положено, – сказал он тихо, чуть хрипловатым голосом. – А я останусь. Работы много накопилось, всю ночь не спал, да и весь день тоже. Помяни за меня Марену, да о нас помолись. Я дома буду, присмотрю за очагом.

Он слегка улыбнулся, словно извиняясь за свое отсутствие.

– Только ты береги себя, да осторожнее там.

В этот вечер не произносились славления, не возжигался священный огонь, не приносились жертвы и требы. Это был день поминовения, а не прославления. Молчание было лучшей данью Марене.

Обавница, одна из старейших женщин Ольховой рощи и жена старосты, подняла руки к небу и громко произнесла:

– А ни Мара ни Морока не смиемо славити! Да пребудет тишина в сердцах наших!

После этих слов люди, чтобы показать, что не боятся Марены и её власти, направились к болоту, расположенному на окраине рощи. В руках они несли горящие головни – символ жизни и света, противостоящий тьме и холоду.

Шествие двинулось к дальнему болоту, к тому месту, где даже в самые лютые морозы оставалась полынья – чёрная, бездонная, леденящая душу. Путь был неблизкий, и ветер пронизывал до костей, но никто не жаловался. Молча шли сельчане, неся свой огонь, словно вызов самой Марене.

Подойдя к полынье, жрец Велес, облаченный в тёмные одежды, взмахнул рукой. В тишине раздался его хриплый голос:

– Покажем, что не боимся тебя, Марена! Отдадим тебе огонь, но не сломим дух!

Подойдя к болоту, люди образовали круг вокруг незамерзшей трясины – елани, которая зияла черной дырой, словно вход в подземный мир.

С замиранием сердца каждый по очереди подходил к краю трясины и опускал горящую головню в воду. Шипение огня, гаснущего в болотной жиже, символизировало победу жизни над смертью, света над тьмой.

Ярослава, подойдя к елани, опустила свою головню в воду с тихой молитвой:

– Да уйдёт тьма, да вернётся свет. Да пребудет жизнь в Ольховой роще.

Бросив свою головню, Ярослава ощутила, как из сердца уходит страх. Она была готова к зиме, готова к трудностям и лишениям. Она знала, что переживет их, как переживали её предки, и весной снова встретит солнце и тепло.

Возвращались в деревню молча, но теперь в сердцах поселился покой. Самый страшный обряд был позади, и теперь можно было отметить День Марены по-настоящему.

Когда сумрак окончательно опустился на землю, в центре деревни запылал огромный костер. Вокруг него собрались все жители, от мала до велика. Лица их были печальными и задумчивыми, словно в преддверии чего-то неизбежного.

На костре уже стояло чучело Марены – символ уходящей осени и приближающейся зимы. Облаченное в старые одежды и украшенное увядшими цветами, оно казалось безжизненным и жалким.

Велес начал обряд. Он произносил древние заклинания, обращаясь к богам с просьбой о защите от холода и голода, о сохранении урожая и о благополучии деревни.

Закончив молитву, жрец поджег чучело Марены. Пламя быстро охватило солому и ветки, превращая чучело в пылающий факел. Люди молча смотрели на огонь, каждый прощаясь со своим прошлым, со своими надеждами и мечтами.

Ярослава, закутавшись в тёплую шаль, стояла в толпе односельчан, ощущая сложную смесь чувств – грусть по уходящему теплу и надежду на благополучное переживание зимы. Пламя жадно пожирало чучело Марены, отбрасывая причудливые тени на лица собравшихся. В этот священный час, когда тонка грань между мирами, она чувствовала себя особенно восприимчивой к энергиям земли и духов предков. Рядом с ней возвышалась статная фигура Велеса, старого и мудрого жреца. Ярослава всегда стояла рядом с ним, разделяя его бремя и помогая в проведении обрядов. Она была его правой рукой, его верной помощницей. Ее тихий голос подхватывал его хриплые молитвы, усиливая их и направляя к высшим силам.

Внезапно тишину нарушил топот копыт. К костру подъехала небольшая процессия всадников, одетых в богатые охотничьи костюмы, расшитые золотом и серебром. Впереди восседал статный мужчина, облачённый в соболью шубу и меховую шапку, украшенную перьями. Властный взгляд и гордая осанка выдавали в нем человека знатного рода. Его появление казалось кощунственным нарушением священного ритуала.

Селяне зашептались, гадая, кто это и зачем пожаловал в их скромное поселение в такой день.

Всадник остановил коня у края костра и окинул взглядом собравшихся. Его взгляд скользнул по лицам селян, словно оценивая их, пока не задержался на Ярославе, выделив её из толпы. Она, как и другие девушки, надела свой лучший наряд, но ее природная красота, внутренняя сила и гордый, неприступный взгляд выделяли ее среди всех. В ее глазах читался вызов и нескрываемое презрение.

– Мир вам, люди добрые! – произнес всадник, его голос звучал властно, но в то же время старался казаться приветливым, – Я князь Мирослав. Прибыл в ваши земли на охоту. Слышал, что здесь дичи много, да и лес знатный.

Жрец выступил вперёд, но вместо приветствия его лицо исказилось от гнева.

– Гость желанный, да не в час добрый, – пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали стоящие рядом. Более громко же произнес, обращаясь к князю. – Милости просим, князь Мирослав! Рады гостю на нашей земле… в другой день. Сегодня у нас день Марены, проводы зимы. Негоже кровь лить и охоту затевать в праздник, посвященный Той, что любит запах смерти и холода. Нежели забыл древние законы, князь?

Мирослав кивнул, спешился и передал поводья слуге, совершенно проигнорировав слова жреца, словно они были пустым звуком, – Благодарю за приглашение. С удовольствием присоединюсь к вашему празднику.

Князь Мирослав подошёл к костру, его взгляд снова скользнул по Ярославе. Он одарил ее обворожительной улыбкой, уверенный, что покорит сердце деревенской девицы одним лишь своим появлением. Он ожидал, что она смутится, зардеется или польстится на его знатное происхождение и богатство.

Но Ярослава не дрогнула. Она встретила его взгляд своим, холодным и пронзительным, словно два осколка льда. В ее глазах не было ни смущения, ни заискивания, лишь твердая решимость и нескрываемое презрение. Она не была одной из тех деревенских простушек, которые падали в обморок от вида знатного господина.

Мирослав, привыкший к всеобщему обожанию и покорности, на мгновение растерялся. Его самоуверенная улыбка дрогнула, и в глазах мелькнуло удивление. Он ожидал чего угодно, только не такого отпора. Быстро взяв себя в руки, он решил, что это лишь игра, вызов, который он с удовольствием примет. Что ж, тем интереснее будет завоевать эту неприступную красавицу.