Отзывы на книги автора «Линор Горалик»

Страшное, но немного смешное будущее, которое авторы попытались сгладить своими шуточками сквозь слёзы. Все теперь говорят на китайском (и мало кто помнит, что раньше повально учили английский), «Гарри Поттер» стал общепризнанной классикой, а всё население Африки вымерло от СПИДа. Остальное население планеты отнюдь не вымерло, а бодро зашагало дальше по пути избыточного потребления и жажды удовольствий, зайдя в конце концов в тупик. Какая важная потребность тесно связана с удовольствиями? Правильно, секс. Индустрия сексуальных услуг становится легальной, порнография выходит на рынок вместе с фарфоровыми чашечками и кружевными занавесками, правда, это так называемая «ваниль». Профессионалам полирования своего нефритового или своей коралловой уже не удовлетворить свою страсть при помощи разглядывания простых сисек-писек, им подавай что-нибудь этакое, с лебедями, с чучелами… Только быстрее, только хардкор. «Порнографии некуда идти, Гэри. Пять тысяч лет славной истории — и вот итог: несварение от переедания. Понимаете, да, Гэри? Некуда дальше, некуда». Но новые пути всё же ищутся, есть же гонзо, есть же зоофилия, к тому же космические корабли бороздят и наука не стоит на месте — полным-полно новинок пластической хирургии, чтобы удовлетворить любого «белого кролика». Это я сейчас не про петербуржский книжный клуб, а: «Это у тех, кто много с порнухой возится, есть понятие "белый кролик". Это то, на что у них стоит. Потому что со временем у них ни на что нормальное уже не стоит, а стоит на какого-нибудь белого кролика». Только кролики всё забористее и забористее попадаются.

На самом деле, роман вовсе не про порнуху. Точнее, он-то как раз про порнуху, но это всего лишь антураж, повод, гротеск. В будущем люди так сильно истёрли собственные чувства, что истончили их, натёрли мозоли, заставили загрубеть, поэтому нужны серьёзные усилия, чтобы пробиться сквозь этот панцирь. Никого больше не волнуют чувственные прикосновения рук или просто нежные поцелуи. Но внутри под этой загрубевшей шкурой всё те же люди (хоть внешне и далеко не все они уже напоминают людей) — одинокие, влюбляющиеся, жаждущие найти свою вторую половинку. Очень страшно то, что многие из них уже разучились чувствовать сами, поэтому пользуются специальными техническими приспособлениями, чтобы потреблять чужие ощущения. Но ведь при использовании бионов ты просто зритель, значит, они просто боятся.

Сначала я думала, что название «Нет» значит «Отказ». Теперь я думаю, что это значит «Нехватка». В наших потомках не хватает каких-то атрофировавшихся со временем винтиков, которые есть в нас, поэтому их кажущийся безупречным механизм на самом деле работает как-то неправильно. Многое стало легче в мире будущего, но ещё больше вещей стало куда более сложными. Отличная книга для тех, кто любит психологические выкрутасы и может за хардкорной картинкой рассмотреть внутреннее содержание.

Не понравилось несколько моментов: пропущенное при редактуре заявление, что Грошек — всем известный чешский писатель, и мурлыкающие бложенька-стайл вставки от Горалик, которые все такие мимими и вычурно-ванильковые, что их сразу из общего повествования выкидываешь. Ну, может, только я выкидываю. Понятно, для чего они нужны, но почему-то очень неприятно читать.

Самая политкорректная книга из всех мною читанных. Про людей, которые остаются людьми, что бы они ни делали и как бы ни выглядели.

Под водой живут прекрасные габо, они любят детей и спасают утопленников. Они мечут икру, а самое большое преступление жителя «поднебесной», такое, которые при оглашении приговора звучит, как: ”преступление, о котором нельзя упоминать” — украсть ребёнка из вод, ещё хуже — икру.

Красиво написанная сказка о вымышленном городе, разделяющем мир на «подводный» и «поднебесный». О подростковой любви, дружбе, жажде свободы, доброте и справедливости.

О том, что не обо всех мечтах стоит знать другим. И у друзей бывают от тебя секреты. Даже у самых любимых.

Что если ты — один, это не значит, что ты не прав.

«Впрочем, стоит Агате посмотреть на Берта, который внимательно-внимательно разглядывает преступников, и ей немедленно хочется иметь в своем распоряжении парочку дучеле – просто для защиты, – хотя Берт никогда не сделал никому ничего плохого. Ну то есть его никто никогда не застукал ни за чем плохим, если вы понимаете, что имеется в виду.»

Слог повествования очень напоминает Мартынчик (она же — Макс Фрай). Приятная, короткая история. Если не знаешь, что взять в дорогу — идеально.

Я предупреждаю прямо сразу, от этой книги вам может быть, и даже не может быть, а непременно и не раз будет очень, очень больно, очень плохо, надрывно, мучительно, вы будете спрашивать себя, как теперь развидеть ту маленькую ангелоподобную девочку на видеоряде, которого не должно было существовать ни за что ни на каком свете - даже на выдуманном, потому что ну нельзя же так. Вас будет до мутоты потряхивать, если вы вдруг более восприимчивы, чем я. Впрочем, может мы с вами совсем разные, и вам не будет очень-очень больно и всё такое, но даже самым закалённым и видавшим виды читателям эта книга щедро отсыпает ударную дозу охренина.

И ещё кое-что, о чем стоит упомянуть прямо сразу — да, конечно же, вопреки аннотации и здравому смыслу тому факту, что направляющим вектором сюжета является порнобизнес, а книга просто через страницу на трёх живописует нам сцены секса всевозможного и разнообразного, книга эта действительно по сути не о порно и вообще не о сексе. Хотя, это как раз уже не должно никого удивлять, вот взять, например, "Бордовый лепесток и белый", или "Благоволительниц", "Розу распятия", или вообще "Радугу тяготения", упаси, конечно, Небо, взять для примера - тоже в книгах вагон и маленькая тележка околосовокупленческой и прочей "грязной" темы, но, думаю, многие согласятся, что эти книги совсем не о том нам рассказывают, кто, кого, как, сколько раз поимел и в насколько извращенной по десятибальной шкале форме. Это вам тут, как говорится, совсем не "50 оттенков". Поэтому я остро не советую эту книгу любителям пощекотать возбуждательные чувства и подивиться на разврат-изврат. Да, здесь это всё тоже присутствует, а по-первости авторы отмеряют чернушку полным половником, да только расплата предстоит болезненная, можно подавиться и обжечься.

Так, а если с порно, но не про порно, тогда что это вообще?
"Нет" — это такая до ай-яй-яй странная фантастика. С офигелым, но наводящим на мысли мироустройством нашей планеты всего-то лет через 70-80 от наших дней. Гринпис борется за право марсианских амёб на жизнь и сохранение естественной среды обитания, а интеллигентные люди обвиняют тех же зелёных в эпидемии, унёсшей бесчисленные людские жизни из-за того, что стало слишком много панд. Ну и да, толерантность, всевозможные морфизмы (хочешь кошачий хвостик? А лисьи ушки? А бобровую шерстку? А, извиняюсь, пенис в меховом мешочке? Да пожалуйста, любой каприз за ваши деньги, хоть всё сразу), и легализация порнобизнеса, который становится, по сути, таким же просто жестоким и беспринципным бизнесом, как сейчас ну.. нефтяной, пожалуй. Пока.
Общество изобретает какие-то странные примочки, называемые бионами, которые могут записывать ощущения и эмоции с одного человека, и затем воспроизводить это, передавая на тело другого, надевшего на себя этот бион; и, собственно, с этого весь прорыв в отрасли и стартует.
Я сейчас всё это описываю ещё и затем, что на то, чтобы врубиться в процесс, уходит где-то четверть книги минимум, а понимание изрядно облегчает восприятие первых частей, и совершенно это восприятие не портит.

Так вот, в этом нашем безумном-безумном-безумном мире живут и периодически совершенно издевательским над читателем образом умирают очень разные люди. Повествование каким-то сумасшедших образом умудряется почти во всех (но с исключениями) случаях вестись от первого лица, так что каждое начало главы ставит перед читателем вопрос "так, это вообще что и о ком мы сейчас читаем?!" Потом к этому привыкаешь, начинаешь заглядывать чуть вперед в поисках знакомых имён и фактов, но поначалу — каша страшная. И именно вот в этой каше заваривается совершенно потрясающая вещь: мы вдруг видим, что при взгляде изнутри себя — все люди, все герои во многом схожи - не в деталях, а в глобальном, в желании жить, в желании чего-то хорошего, в потребности справиться с обстоятельствами, разрулить, выжить, выбраться, достичь искомого. Пусть каждый со своими индивидуальными прибабахами, но внутренние монологи героев чем-то неуловимо связаны, и не только между собой, но и с внутренним монологом того, кто эту книгу держит в руках. Возможно именно отсюда, из заглядывания в голову героям и взгляда их глазами берётся то чудовищное (для нервов читателя) сопереживание, которое запускает "Нет".
Именно этот прием даёт сто очков вперёд многим другим попыткам вызвать ту самую толерантность, и это вообще-то очень, очень странно. Страшновато даже, местами. Когда жуткие вещи становятся нормой, и наше гибкое восприятие покорно подстраивается, не зная на самом-то деле никаких жестких рамок морали или чего там ещё. Где рамки нарисуют — дотуда и подстроимся.

И да, тысячу раз да, эта книга прямо таки ножом по коже вырезает читателям формулу, согласно которой ценность человека измеряется в том, насколько этого человека кто-то любит. Вот, например, живёт парень. Ну, мало ли, чем занимается, контрабандист он там, или мелкий брокер, или хоть порноактёр вот. Живёт сам по себе, и вдруг гибнет. Ну, да, допустим обидно, плохо, но по сути, нам, посторонним наблюдателям, всё равно. А вот если мы видим, как этого парня (или девушку) кто-то отчаянно, искренне, всем существом любит, то уже гибель такого человека измеряется не в "ну да, обидно", а в глобальной мировой катастрофе, рухнувшей вселенной и погасших звёздах для любящего. И уже не так всё равно даже нам, посторонним наблюдателям. И пробирают от этой книги страшные-страшные мысли о том, как, нелепо безразлична жизнь собственно наших самых дорогих людей каким-нибудь неизвестным всем, людям в метро, _посторонним_наблюдателям_, которые не знают, как сильно мы этих своих любимых близких любим. И, блин, хочется плакать, плакать и ещё раз плакать от фантомного ужаса перед возможностью утраты самого ценного.

Удивительно мало в книге описаний. Мы почти ничего толком не знаем о внешности персонажей, лишь общие мазки и немного деталей о наиболее ярких внешне персонах вроде описания волос рыжей бестии Афелии. Авторы не рисуют улиц, не описывают помещений, всё в серой дымке, все акценты — на мысли, ощущения, действия. Сначала от всего этого шизеешь, в конце — ничего уже не имеет значения, лишь только эти судьбы и жуть от того, насколько всё хрупко, ненадёжно, переменчиво и по сути угрожающе вокруг.

Лично для меня "Нет" — это, безусловно, открытие. Я люблю довольно жесткие и откровенные вещи, необычные повороты и мощные эмоции, но я не ожидала, что книга может так измочалить. При том, что мне хватило трёх дней на прочтение, при том, что я по пол-ночи не могла отлипнуть от чтения, при том, что загрузить в себя данный текст было несравнимо легче, чем большинство из прочитанного в уходящем году, по силе воздействия книга явно в тройке лидеров. Я не знаю, кому можно посоветовать такое чтение, по-моему только любители вывернуть себе душу наизнанку смогут оценить всю её красоту, да и то выворачиваться можно по-разному, здесь нужна какая-то отчаянная отвага, отсутствие страха испачкаться, и при этом полное отсутствие _желания_ испачкаться тоже. И да, очень, очень, ну ОЧЕНЬ грустно и жутко это всё.

Если
Если вы продеретесь сквозь первые страницы – где пока не знакомые герои, а только мат и много, много подробной, откровенной порнографии
То вы прочтете гениальную, потрясающую книгу, которая похожа на нож, потому что распотрошит.
Об этом хорошо на обложке: «Этот роман только на первый взгляд кажется книгой о порнографии в 2060 году. … Быстрее, чем он сам может ожидать, читатель обнаруживает себя внутри повествования о любви, верности и дружбе, а также о смерти, ужасе и отчаянии, без которых никогда не обходится наша жизнь».
«Обнаруживает себя внутри» - это особенно хорошо.
Знаете, я всегда ценила и ценю в литературе – не рассказ. Придумать историю, смешную ли, трогательную, отчаянную, не так много надо ума, и, конечно, смешно, трогательно и отчаянно за героев, но все равно же – не про нас и не с нами, прочитали, покатали на языке послевкусие, забыли.
Великое же счастье обнаружить в книжке что-то такое, что не рассказывает, а свершает. Это все _со мной_ происходит, это я _над собой_ смеюсь, это мне _от своего_ горя больно, это _я_ умираю и ворон клюет мою печень. Практически так, чтобы, недословно цитирую одного жж-юзера, кто-то в книжке ударился о стену, а у меня появилась шишка на лбу.
Лучшее в литературе, то самое, за которым гоняешься, прочитывая множество всякого – не послушать чью-то историю, но побыть кем-то другим. В той или иной мере оно есть почти в каждой книжке, благо работа читателя тоже имеет значение, но в большинстве случаев этот мир заканчивается, стоит только отвести взгляд от страницы. Легко, как в мультике известном, входит и просто замечательно выходит.
Редкая, редкая драгоценность – когда закрываешь книжку и думаешь, как тот, о ком в ней, и сердце болит за него, вместе с ним, твое-его сердце.
Я отвлеклась.

Люди в этой книжке, окажись они с нами сейчас, считались бы извращенцами, чудовищами, моральными уродами. Будь мой дневник открытым и выложи я любую практически цитату из откровенных сцен – посыпались бы комментарии разумом легких дурочек: «Фу-у-у-у, урод, фу, козлы, фу, какая гадость!!!!!».
А они не уроды. Они – порнозвезды, любители зверелюдей, кончающие от вида крови, гомики, лесбиянки, педофилы – они, об этом хорошо в послесловии, «нежные, живые, уязвимые, обаятельные человечки, плачут-смеются, мечутся, ищут чего-то, задыхаются от ревности, немеют в печали, тоскуют в одиночестве, ошибаются постоянно, но и счастливы бывают – изредка, ненадолго, неумело, совсем как я, ты, он, она». Ты читаешь и сочувствуешь им, не снисходительно жалеешь, а трясешься от боли, приговариваешь мысленно «как же ты, сердечный, как же ты теперь».
Вы сейчас мне не верите, потому что содрогаетесь при мысли: «Гомики же, лесбиянки, педофилы, извращенцы». Я бы тоже содрогалась, не читая книжки. Не могу сказать иначе, лучше, понятнее – я не Линор Горалик, я не Сергей Кузнецов.

А еще
Когда читала письма Яэль Лису, боялась дышать – потому что это невыразимо, невыразимо. Я разрывалась от мысли, что такое есть и такого не бывает; я разрывалась от мысли, что такое есть у меня – другое, совсем невербальное, во многом другое, но – такое, и – мое. И я предчувствовала, что что-то с ними будет, умоляла книжку, надеялась на лучшее.

Если бы у меня из груди вырвалась струя крови, я бы не удивилась. Хотелось выкрикивать матерное, бросить книжку в стену хотелось и растоптать, но метро, надо держать себя в руках
Линор, за что Лис?
Сергей, за что Лис?
Как теперь Яэль будет? Линор? Сергей, _зачем_ теперь будет Яэль?
Почему из всех прекрасных – вы забрали самых, почему разлучили самых неразлучимых?
Я читала книжку дальше, в книжке рушились, рушились жизни, а я в этом видела одно – не думать о Яэль не думать о Яэль не говорить о Яэль Яэль Яэль
Отрезвила немного Кшися - я прочитала ее имя в конце главы, неожиданно для себя, вцепившись в книжку, сказала «аыыыы», скривила губы, зарыдала ребенком. Быстро, почти сразу же взяла себя в руки, получилось почти не мокро. Но никогда, никогда не плакала над книжкой, разве что несколько слезинок молча падали сами, я почти всегда плачу молча, тихо, расслабленно – а вот.
Линор, Сережа, за что так Кшисю, ей бы и ничего умереть, осталась одна-одна, но зачем умирать _так_ больно?
Отрезвила Кшися, я читала дальше, как подгибаются и рушатся, словно колени подстреленного, чужие судьбы, как подгибается и рушится, словно башни-близнецы, целая эпоха.
Книжка кончилась, похоронив меня в обломках.
Я умерла в метро с книжкой.
Шла потом домой, темно-синее небо, звезды, красивый месяц. И… возвращалась. Не знаю, как сказать, но точно – не «оживала», точно – не «воскресала».

Словом, читая эту сильную, страшную, невероятно прекрасную книжку, вы станете сразу многими, многими, многими, очень разными, очень-очень живыми.
Вы много раз умрете.
Много раз вернетесь.
Если, конечно, продеретесь сквозь первые страницы, где пока что нет страшного, нет боли, любви, ревности, страха, отчаяния, счастья, безысходности – есть всего-то много мата и много-много порнографии.

Книга Одиночеств. Одино-о-о-очеств. У Вас бывает такое, что когда пишешь о самом любимом, иногда трудно подобрать слова, в которые уместились бы все Ваши эмоции и мысли? Я долго думала о том, с чего всё-таки следует начать рецензию на книгу Одиночеств, чтобы доступно рассказать, отчего я нахожусь от неё в столь безмерном восторге. Когда долго думаешь, приходишь, как правило, к выводам нелепым и далеко не лучшим, но делать нечего, поэтому я просто скажу:
Я очень люблю книгу Одиночеств.
Люблю её за своенравность. Она может пнуть тебя под зад в любой удобный для неё момент, если чем-то ты ей не угодил, если где-то оскорбил её или безмолвно в чем-то обвинил. И ты просто не сможешь читать дальше – она тебя за шкирку выкинет на ближайшую обочину, но заставит при этом догонять её день, два или месяц. С ней трудно, как с истеричной художницей или гениальным музыкантом; от неё хочется бежать, но к ней надо возвращаться, потому что не возвращаться к ней просто нельзя.
Люблю её за простоту. Простоту, с которой она говорит о таких близких сердцу и родным печенкам вещах; с которой она смотрит на жизнь во всех её нелепостях; которую она прививает своим читателем с первых страниц. Она говорит тебе: «Послушай, чего ты хочешь? Высоких рассуждений о материях бытия? Да? Точно? А подумать? Что-что? Да? Тогда пошел ты в жопу!». Некоторые обижаются и уходят, да и шут с ними. Мы с такими вроде бы как рыбы разного плаванья.
Люблю её за прямоту. Она не будет юлить вокруг да около, подыскивая наиболее лояльные слова, а станет перед тобой во весь свой исполинский рост и громыхнет тебе правду-матку прямо в испуганные глазенки (Да-да, и это она так со всеми, хаживали – знаем). А потом, как ни в чем ни бывало, продолжит: «Эта книга посвящается…».
Люблю её за мудрость. Больше всего молчат об очевидном, о том, что у нас перед носом ежеминутно и ежесекундно, о том, что мы забываем подчас, так как не считаем должным снизойти до уровня обывательского и сельско-мыслительного, а зря. Так вот Она не молчит, нет. Она вопит во всеуслышание, употребляя всевозможные «урод», «тварь», «скотина» и прочие, которые принято называть не очень лицеприятными и «ну очень нецензурными».
Люблю её за точность. Потому что материться она может до седьмого пота, но как назовет тебя «взрослым», так жить на белом свете не хочется от тоски по своему провалившемуся в яму с чем-то вонючим детству и утерянной чистоте помыслов.
Люблю её за жизненность. Потому что другие могут сколько угодно рассказывать о похождениях Васи Пупкина в страну Лапландию, но себя вы в нём вряд ли узнаете. А вот в «лупоглазом детеныше в фирменных джинсах» многие увидят призрак давно забытого под кроной настоящего, увидят, задумаются, и, может быть, даже вспомнят. Если сильно-сильно постараются.
Ещё я люблю её за:
• правдивость
• своевременность
• тонкость
• ненавязчивую мораль
• наглядность
• искренность
• …… (будем считать, что в этом месте на меня натянули смирительную рубашку)

Но больше всего я люблю её за Одиночество. За это сорокаградусное, хмельное одиночество, которое мы каждый день ощущаем в огромном мире людей и прочих тварей, которым мы дышим – и не можем надышаться, которое мы пьем – но никак не утолим жажды. За это чувство в его идеальной степени, в его абсолютной форме и истинном содержании. За Одиночество, о котором исписаны тонны бумаги и гигабайты вордовских страниц. За Одиночество, которое живет в каждом из нас.

Асон: анос, наос, носа, онса, сано, сноа, соан, сона.

Может быть, это не сразу очевидно, но в книге Линор Горалик описывается возвращение земного рая. Так сказать, back to Adam i Eva. Естественно, рай теперь другой – постмодернистский, со своими особенностями. Ходят герои не обнаженными, как на картинах прерафаэлитов, а в полипрене – иначе грянет слоистая буря и будет бо-бо ручкам, ножкам и шкурке. Зато животные заговорили, причем не только какие-нибудь кошки и собаки, а даже жуки, ящерицы, крысы, верблюды и еноты. Но о енотах ниже. Я все ждал говорящего змея, и рассуждающий о природе добра и зла змей появился на странице 805 читалки PocketBook 540, шрифт DejaVu Sans, обычный, размер 28. Причем, змей явно грешит гносеологической гнусностью, но в постмодернистком рае Бог, который мог бы выставить его из Эдема (куда собственно?), отсутствует как зримая категория. Ну и основная часть действий происходит на территории Израиля, а где еще? Рай вернулся не просто так, а после апокалипсиса – асона, который полностью изменил реальность. Как изменил, ответить однозначно сложно. Не зря в местном фольклоре почти сразу родилась поговорка: «У асона тридцать три фасона», то бишь хрень всякая творится, а понять, почему и кто виноват, невозможно. Есть, конечно, и общие признаки. Вроде радужной болезни, от которой спастись можно только применением рокасета – лекарства на основе опиоидов, информацию о перегонке которых Горалик скопипастила с сайта «Справочник химика».

Нужно сказать, в книге вообще чего только нет. Даже языков целых три, русский в качестве основы, масса словечек из иврита, а еще английский сверху. Всеми тремя Горалик явно неплохо владеет, в Израиле она успела пожить, а о знании английского, как минимум, говорит факт, что в тексте используется не менее двух десятков матерных выражений со словом "shit". Мата вообще порядком, мало того что люди ругаются, так еще и животных учат, умненькие быстро перенимают особенности человеческого общения, а глупеньким приходится объяснять значение отдельных слов (да, например, этого, вы правильно догадались, читатель). А еще в книге полно интернет-мемов, чувствуется сетевая жизнь автора, ведь она в свое время даже интернет-маркетингом успела профессионально позаниматься, а значит должна знать аудиторию и ее мемы, да и сама немало их создала, заяц ПЦ, как пример. Вот интересно, как бы эту книгу восприняло старшее поколение, еще не доросшее до соцсетей, Лурка и Пикабу? И, естественно, в романе очень много отсылок к Библии (спасибо моему религиозному детству, что я их отлично вижу).

Большая часть книги посвящена восприятию мира говорящими теперь животными. А также взаимоотношению животных и людей. Пока животные молчали, они были свидетелями всех человеческих тайн, но никто на них и внимания не обращал. А стоило только заговорить, как появилась масса этических проблем. Например, сразу неполиткорректным стало слово «тварь». А еще вопрос: можно ли есть божьих тварей созданий? Люди откуда-то мясо берут, откуда? А можно ли самим животным есть друг друга? С одной стороны все вроде стали почти вегетарианцами, а с другой вроде бы и нет. Этический вопрос: может ли крольчиха сожрать своего крольчонка? С точки зрения человека? А с точки зрения крольчихи? Или можно ли сказать «брысь» мешающейся под ногами кошке или нужно: «выйдите, пожалуйста, мадам (вслух), тварь долбанная (про себя)». Или вот гуманистические ценности, нужно ли показывать ослам кино или причащать к крови Христовой слонов? И как быть с кашрутом? И все это на людей, на людей, венцов природы, блин. Многие животные такой проблемы не имеют, они быстро оценили преимущества нового положения. Волки занимаются рэкетом, а уж что делают еноты, эти маленькие хитрые твари! Эти милашки и бессловесные те еще проныры, а уж когда заговорили, так целый черный рынок организовали, с кражами и продажей рокасета и других жизненно важных drugs. Рай раем, но некоторые животные могут быть равнее даже там. Или вот показательный пример, процитирую полностью:

…Рассказывают, что пытались воспроизвести на животных эксперимент Милграма. По ту сторону стекла – какие-то средние хищники, по эту – ослик, суслик, паукан и прочая мокренькая кисонька. Разряд тока, средний хищник орет и воет, ослик-суслик-паукан: «Не надо так! Ему больно!..» Леволиберальные исследователи: «Мимимимимииииии!» Ослик-суслик-паукан: «Не надо так! Потом найдет меня! Надо сразу убивать!..»

А ведь есть еще и ад. В отличие от внешнего рая – внутренний. Лучше всех его сущность выразил старый слон Момо: «вот он – ад: никакого пламени, а только вечная и неизбывная маета, маянье». А ведь слон вряд ли читал философов-экзистенциалистов, сам дошел, молодец какой, выдать ему дополнительную порцию фруктов. И, если хорошенько подумать, то ада в книге Горалик никак не меньше, чем рая, может, даже поболе будет. Кого из героев не возьми, у всех внутренние тревоги и метания, будь то хоть ящерица-подросток, хоть важная шишка, в смысле человек-чиновник (растения пока что еще бессознательные), имеющий непростые отношения со своей собакой. И многие мечтают о другом рае. Вот, например, Галилея. Там, говорят, рокасет сам с неба падает, как манна, там райские сады и сладкие реки, все там хорошо. Только вот она далеко, пешком не дойдешь, а транспорта после асона нет. Даже Христос там появится, никто и не узнает, разве что голубь оттуда прилетит, но его послание обязательно какая-нибудь дура (человек) уничтожит.

Как бы обитатели нового дивного мира не относились к эсхатологическим глупостям, всем очевидно, что быть в этом мире человеком гораздо лучше. Разве что еноты… ну вы поняли. Человек может сделать собаке «намординг», а собака человеку нет. И военные – в основном люди, а «человеки» с оружием даже в раю имеют преимущества, даже если их оружие не огненные мечи. Что же всех их ждет? Второе пришествие? Тысячелетнее царство? Антихрист? Все сразу? На эти вопросы хроника ответ давать не должна. А книга Горалик – это явная спешная и довольно небрежная хроника, плохо упорядоченное собрание малосвязанных наблюдений, комментариев, записок, свидетельств о событиях и существах их переживающих. И даже в таком виде ее было бы крайне интересно читать, находить отсылки, наслаждаться ироничным стилем автора, умением обращаться со словами. Если бы книга не была столь избыточна, нелогична и утомительна. Ведь то, что прощается хронисту-очевидцу, не прощается автору, просто придумавшему новое воплощение рая для русскоязычных читателей (людей).

Довольно интересная книга для фаната Барби или более-менее интересующегося культурологией. У меня в детстве была эта кукла, по тем временам довольно статусная и модная, но я всегда больше предпочитала винтажного медведя, самодельного зайца и всяких там пупсов, поэтому с Барби у меня, скорее, ассоциируются строки песни из 90-х:

I'm a barbie girl, in the barbie world
Life in plastic, it's fantastic!
you can brush my hair, undress me everywhere
Imagination, life is your creation.

Да и вообще, я читатель прежде всего второй категории. В качестве такового, я узнала немало нового. Например, что "мама" у Барби - распутница Лилли Бильд из Германии. Или что Барби и Кен, оказывается, развелись - хотя как, зачем и почему, по-моему, так и остается во многом загадкой не только для меня. Что у нее есть рожавшая подруга Мидж, что бывают куклы-негритянки и азиатки, что в 80-х ее сестренке Скиппер можно было выкрутить руку так, чтобы у той изменился рост и выросла грудь. Эх, полезный был бы в жизни прием - просто шевелишь рукой и меняешь свои объемы как захочешь, но это уже совсем другая история.
Помимо исторических фактов, интересно и то, что можно увидеть в этой кукле, если вдуматься в ее историю и посмотреть на ее образ сквозь разные очки. Маленькую меня совсем не угнетало то, что у меня нет такой фигуры *да и зачем мне встроенные пластиковые трусы?*, таких волос и лица, что у Барби вроде как неизвестно откуда берутся деньги и что она, скорее всего, атеистка, карьеристка и чайлд-фри. Все это - рамки, под которые злополучную куклу подгоняют взрослые, которые способны найти негативный подтекст в чем угодно, в то время как компания-производитель всего лишь повторяет те тенденции, которые создало само общество. Не "Маттел" прививает девочкам консьюмеризм или стремление к анорексии, потому что маленькие дети редко способны увидеть какую-то конкретную ролевую модель в обычной игрушке. Но то, сколько войн и негодования вызывает Барби у взрослых, которые эту модель видят, было для меня новым, по крайней мере, я просто не задумывалась об этом раньше. Теперь и песня, которую я уже вспомнила выше, оказывается гораздо более ироничной, хотя, казалось бы, ничего серьезного в ней нет.
Главный минус этой книги для меня в тотальной нехватке иллюстраций. Может быть, это только мое любопытство, но после каждого упоминания особенно интересной модели приходилось гуглить, снова и снова. Это неудобно и отнимает время, поэтому мне кажется, хотя бы некоторые виды Барби пришлись бы очень кстати, вместо периодически встречающихся странноватых комикс-стилизаций по теме. Кроме того, раздел о Барби в искусстве как-то ну очень не выразителен - пара примеров российских работ на тему и невнятная критика того, что на Западе все используют Барби слишком банально. Как и с иллюстрациями, этому разделу не хватает именно наглядности, а ведь тема-то, как оказывается, вполне себе даже захватывающая.

 Почему страшно? – говорит молодая коза Галина, встает на ноги и начинает щипать подорожник. – Вот я живая – значит, не мертвая; а буду мертвая – значит, не буду живая. Чего мне бояться?

Что такое асон? Это происходит с миром в один не прекрасный день недалекого две тыщи двадцатого. Характеризуется многими признаками, как то: беспричинное обрушение зданий, слоистые бури, невозможность пользования электронными средствами коммуникаций. Есть еще радужная болезнь, о которой стоит сказать подробнее: на всех поверхностях открытого пространства появляется тончайшая скользкая пленка, которая видится как удивительной красоты радужный налет и сопровождается головными болями; сильными, до невыносимого, если вовремя не принять лекарство, а также искажением зрительного, слухового, обонятельного, тактильного восприятия. У всех, и вот тут мы добрались до главного.

Основной признак асона - животные обрели речь. То есть, не какие-нибудь избранные, вроде цирковых и зверей-киноактеров или любимого лабрадора Путина, а вообще все: помойные коты, крысы, вороны, змеи, даже насекомые. Они демонстрируют разный уровень коммуникативной сложности, от болонки, которая все время повторяет: "Что? Что? Что?" или кроликов, с их тяготеющих к инфинитивности: "Ты не дать пить я хотеть и съесть маленький"; до попугая Йонатана Кирша, который все молчал-молчал, а потом в нем открылся дар проповедника или гангстеров енотов, что моментально наладили черный рынок, и прокручивают удивительной сложности аферы, пользуясь общей неразберихой.

И как теперь жить? В смысле? В прямом. Ну, то, что есть их теперь нельзя, думаю, и так понятно. Но и относиться как к бессловесным тварям уже тоже никак не получится. И обозвать кого-то собакой или свиньей в дивном новом мире все равно, что..., в общем, воздержусь от примеров. И еще, те из них, что жили с людьми в непосредственной близости, видели нас во многих проявлениях, которых мы не предполагали делать предметом сторонней оценки. А теперь необходимо ставить их на довольствие, обеспечивать крышей над головой и медикаментами. Там у нас все сопровождается множественными катастрофами, не забыли? Отдельные признаки асона встречаются везде в мире, но отчего-то именно на территории Израиля он проявился во всей мерзейшей мощи.

Большая часть населения страны эвакуирована в лагеря, потому что города стали смертельно опасны, а централизованно заботиться о людях проще, чем обеспечить необходимый минимум разрозненным одиночкам. Однако тех, кто отказался, насильно не погнали, развозят пайки и лекарства, на час в сутки дают электричество. Вообще, армия споро и интенсивно налаживает максимально возможный в данных условиях уровень комфорта, сказывается как то, что страна воюет от самого своего основания, так и то, что большинство гражданских не понаслышке знают о дисциплине и иерархии.

Это было о мире романа. Теперь о том, как написано. Сказать, что потрясающе - ничего не сказать. Полный снос крыши. Жесткая, хлесткая, экономная в средствах при высочайшей степени плотности мужская проза сочетается у Горалик с избыточностью, эмоциональной насыщенностью, легкостью и изяществом детабуированности всего возможного: от скользких тем до обсценной лексики - женской. Такой себе андрогинный вариант. Или ойкуменический? То и другое. И чистое читательское наслаждение (обязана предупредить, интеллект и наличие базы приветствуется).

Так а о чем. все-таки, книжка-то? Простыми словами? Простыми, о том, что всем нам неплохо бы вырабатывать в себе терпение и смирение, и как-то уже учиться налаживать отношения внутри, хотя бы, человеческой популяции, а то ведь может быть и хуже.

Мне кажется, Ефраим, что мы не должны ждать, когда научимся понимать друг друга. Мы должны сказать себе, что мы очень разные, мы такие разные, что, может быть, мы никогда…

Бывает так, что хочется столько всего сказать, поделиться, а как начнешь говорить, все слова в миг улетучиваются…Сейчас именно так. И здравый смысл твердит, брось это все, поставь пять звезд, и не переливай слова из пустого в порожнее, но нет, держать внутри этот сгусток магии, истинного чуда так трудно. Ведь рассказы Горалик – это и вправду чудо. Только такое, которое случается в нашей жизни каждый день, на работе, в метро, в очереди в аптеку за глазными или ушными каплями. Почему за каплями? А как иначе растормошить нас слепых и глухих, читающих книжки о волшебных мирах, и в упор не замечающих того, что окружающий мир намного круче и поразительней. Эта женщина ведь не писатель, она собирательница. Эмоций, разговоров, взглядов невзначай, улыбок, больше похожих на оскал…Вообще женщина ли она? Вы видели хотя бы одно ее интервью? Если нет, обязательно посмотрите, чтобы приворожить меня, ей хватило трех минут. Начиная от интонаций и заканчивая взглядом – все в ней невероятно. Порою, даже страшно, вот наткнешься на такую на улице, ей ввести тебя в транс ничего не стоит, отдашь деньги, украшения, ключи от несуществующей квартиры. Лучше уж встретить ее на страницах книг, в ее миниатюрах, и отдать вещи более ценные – время, чувства, эмоции.

И по-моему, тут совсем не важно поняли ли вы все рассказы или нет. Я, наверное, и половины не поняла, да и зачем. Разве вы безоговорочно понимаете людей, не только незнакомых и неблизких, но даже тех, которые живут в вашем сердце. Вот и эти рассказы – жемчужинки, я просто люблю их, просто ими наслаждаюсь, упиваюсь, чувствую всеми фибрами души – вот оно, моё, родное.

Читать их нужно по чуть-чуть, и не из-за того, что можно перенасытиться, даже не из-за того, чтобы иметь возможность растянуть удовольствие. Хотя и первое и второе имеют место быть. Просто уж слишком концентрированный раствор действительности представляют собой эти истории, что ненароком можно перепутать наслаждение с дикой тоскою. Вы читаете, один за другим, тоска все накапливается и накапливается, а потом бац – смертельная доза. Представьте, что за один день вам придется прочувствовать все эмоции населения земли, да, смертельная доза…

Просто попробуйте, думаю нескольких рассказов хватит, чтобы понять, надо вам оно или нет. Я понимаю людей, которые не в восторге, и, наверное, объективных причин для этого предостаточно. Ну вы же помните, я слепая и глухая, знать эти причины мне не зачем, я просто хочу добавки, и я помню, что случается при регулярном применении.

До чего же разносторонний автор Линор Горалик: каждая следующая книга не похожа ни на одну из предыдущих среди тех, что я читала.

«Валерий» - это небольшая повесть про седого ребенка: про мужчину с отставанием в умственном развитии. Наверное, его диагноз звучит страшнее и длиннее, но он не называется; повествование идет от лица главного героя, поэтому о многом читателю приходится догадываться по намекам. И в этом, конечно, самая прелесть книги. Конечно же, Валерий мыслит совсем не так, как обычные люди; похожий прием я совсем недавно встречала в «Школе для дураков» Саши Соколова. Повесть Горалик воспринимается проще, там нет таких сбивчивых (и сбивающих) потоков сознания, но и там есть несколько слоев восприятия. В какой-то скромной простой фразе может быть заключено столько чувства, сколько в целой кульминационной главе более классического романа – потому что читатель одновременно чувствует происходящее и странным, искаженным сознанием Валерия, и своим собственным сознанием.

Очень хотелось бы, чтобы повесть была подлиннее. Мне ее совершенно отчетливо не хватило: и чтобы подольше оставаться в пространстве произведения, и чтобы лучше понять главного героя – насколько вообще можно его понять.