Глава 5. Письмо

Утренние сборы были стремительными и нервными. Не успев восстановиться после долгого перелета, Зори проспала. Первым, что она увидела, открыв глаза, было взволнованное лицо Анахеры. Экономка склонилась над постелью и что-то громко говорила. Прислушавшись, Зори поняла, что к чему.

– Боже, сколько времени? – в ужасе спросила она, схватив Анахеру за руку.

– До начала церемонии меньше часа, – ответила та и тут же ободряюще похлопала Зори по запястью. – Я помогу тебе. Собирайся, а я займусь одеждой и завтраком. Машина будет у крыльца через тридцать минут. Поторопимся.

Зори отбросила одеяло в сторону и побежала в душ. Через двадцать пять минут, запыхавшаяся, но полностью готовая, она буквально ворвалась в кухню, чтобы успеть перехватить что-нибудь из еды.

– Возьми йогурт и свежую булочку! – прокричала Анахера из подсобки и добавила: – Не капни на платье, времени гладить другое уже нет!

Зори поспешно сорвала с баночки металлическую этикетку и запустила ложку в густое молочное содержимое. Чтобы покончить с едой, ей потребовалось меньше двух минут. Все это время она придирчиво разглядывала свое отражение в глянцевой поверхности белых кухонных фасадов.

Хотя звук утреннего будильника Зори благополучно пропустила, на лице почти не осталось следов усталости. Голубые глаза в обрамлении пушистых ресниц, слегка тронутых тушью, как обычно, сияли. На губах поблескивал тонкий слой прозрачного блеска, который Зори старалась «не съесть» вместе с завтраком. Волосы досушить она не успела, решила – досохнут по дороге. Однако, ее волновало платье.

Анахера уверила, что цвет ничуть не нарушит похоронных традиций Моту, но Зори сомневалась в том, что белый наряд – подходящий выбор для такого случая. Ей, привыкшей, что с усопшими прощаются исключительно в черном, это, мягко говоря, претило. Хорошо хоть в ее чемодане нашлось белое платье-футляр – приталенное, с юбкой чуть выше колен и короткими рукавами. Руководствуясь местными обычаями, Анахера добавила к нему аксессуары черного цвета из тех, что Зори взяла с собой, – тонкий кожаный ремешок и ободок с крохотной черной бабочкой.

– На Моту так жарко, что даже на похороны принято ходить в белом. Пары-тройки черных деталей вполне достаточно.

Зори оставалось только надеяться, что в церкви все будут одеты примерно так же.

– Машина уже у ворот. Ступай, Эдмунд ждет.

Голос Анахеры вплыл в кухню вместе с ней. К облегчению Зори экономка тоже была одета в белое платье с круглым воротом. В руках она держала вязаную черную сумочку, а грудь украсила черной деревянной брошью в виде птички с хохолком и длинным тонким хвостиком.

– Райская мухоловка, – пояснила Анахера, заметив интерес Зори. – На Моту очень много птиц, но мухоловка – настоящая гордость.

– Я поеду с дедом? – опомнилась вдруг девушка. – А как же мама с папой?

– О, в этой суматохе совсем забыла тебе сказать! Они уехали еще до того, как ты проснулась, – Анахера развела руками. – Эдмунд ждет в машине, а с родителями встретишься уже на месте, – и, не дав Зори вставить ни слова, она замахала руками. – Ну все, беги, не то опоздаете. Я приеду следом с нашим садовником.

Зори вытерла руки и губы салфеткой и побежала в холл. Нырнув в удобные балетки, она вышла на улицу и увидела машину деда. Вопреки ее ожиданиям, это было вовсе не старенькое такси, как вчера, а блестящий, черный «Кадиллак» с затемненными стеклами. Замок задней двери щелкнул, она приглашающее открылась. Зори сбежала с крыльца и юркнула на сиденье.

– Ну, наконец-то, – услышала она зычный бархатный бас. – Как я рад видеть тебя, моя дорогая девочка!

В тот же миг Зори встретилась взглядом с дедушкой и оторопела. Эдмунд оказался не просто старым, а древним. Девушку изумили не сутулые плечи, абсолютно седые, местами поредевшие волосы и худой, высохший торс, а дедушкино лицо. Глубокие, некрасивые морщины избороздили его лоб и щеки. Крупный нос загибался книзу. Брови выглядели, точно два куста сухостоя, покрытых ноябрьским инеем. Но больше всего поразили его глаза. Когда-то они были синими, но теперь словно выцвели, превратившись в пугающе мутные, точно Зори смотрела сквозь паутину. По ощущениям перед ней сидел трехсотлетний старик. Неужели это последствия слабого здоровья? Торжественный, вопреки местным традициям, черный, смокинг, висел на нем, как на жерди. Это лишь усиливало впечатление старческой немощности.

– Ты напугана?

На фоне отталкивающей внешности голос деда звучал приятно. Такой контраст сбивал с толку. Зори шумно втянула воздух носом и попыталась улыбнуться.

– Н-нет, – выдавила она, – просто не ожидала, что ты такой… такой… – она лихорадочно искала слово помягче.

– Жуткий, дряхлый, отвратительный?

В голосе Эдмунда послышалась добрая насмешка, но Зори все равно смутилась.

– Я не это имела в виду.

Несколько томительных секунд в машине стояла тишина. Наконец, старик гортанно рассмеялся.

– Ты слишком добра, внучка! Я знаю, какое впечатление произвожу, так что не будем притворяться, что твой дед, – он доверительно склонился к ней, – красавчик. Кстати, – добавил Эдмунд, все еще улыбаясь, – твоя бабушка полюбила меня тоже далеко не сразу.

Не выдержав, Зори прыснула и рассмеялась. Однако мгновенно взяла себя в руки и грустно сказала:

– Мои соболезнования, дедушка.

Она замолчала и принялась разглядывать пол автомобиля, изредка поднимая глаза на Эдмунда. Тот затих, уставился в окно, а затем снова заговорил. Зори показалось, что это было продолжение монолога, который начался в его голове.

– Катрин приняла это место. Моту был ее домом. Без нее здесь все уже не то. Даже утром стало темнее, ты заметила?

Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Но Катрин всегда выбирала тьму, даже в те времена, когда до ужаса страшилась ее. Понимаешь?

Дед повернулся к Зори и вопросительно посмотрел на нее. Та не поняла ни слова, поэтому только растерянно захлопала ресницами. К счастью, в этот момент автомобиль замер. Зори поспешила открыть дверь и выбраться наружу. Оказалось, парковка была уже до отказа забита, и не только машинами, но и людьми. Ого! Похоже, с бабушкой решил попрощаться чуть ли не весь остров! На Зори моментально уставилось множество пар глаз одинакового темно-коричневого цвета. Она смутилась и опустила взгляд в землю.

Через минуту в сопровождении Эдмунда она вошла в церковь, тоже набитую людьми. Одного взгляда на маму и папу хватило, чтобы она наконец осознала: несмотря на белые наряды и роскошный вид за окном, вопреки тому, что повсюду витал знакомый цветочный аромат, это все же были похороны. Увидев заплаканную маму, Зори ощутила комок в горле.

Пробравшись сквозь толпу незнакомых, одетых в бело-черное людей, Зори встала рядом с родителями и нежно сжала материнский локоть. Та ответила полным признательности взглядом и легонько кивнула. Дрожащими руками Марта протянула Зори несколько свежих белых лилий и желтых хризантем, а еще, к молчаливому изумлению последней, венок на шею из белоснежных цветов с желтой сердцевиной. От неожиданности название вылетело из головы. Растерянно осмотревшись, Зори поняла, что все люди в церкви – и сидевшие на деревянных скамейках, и стоявшие в проходах – были в таких же цветочных венках.

– Традиция, – тихо шепнул ей прошедший мимо Эдмунд, ласково поцеловав Марту в висок, будто той было восемь.

Он тяжело опустился на стул, приготовленный специально для него. Теперь, когда все были в сборе, старый священник со смуглой кожей и карими глазами поднялся на небольшое возвышение. Гроб с телом бабушки поставили перед ним. Расправив кипенно-белое одеяние в пол, священник начал на том же корявом английском, что и вчера. Смысл Зори поняла, а остальные, казалось, знали речь наизусть.

– Мы собраться почтить память Катрин, любимой мама, жена, бабушка и… – он посмотрел на Зори и, почудилось, обратился именно к ней, – та, что много значить для мира. Мы вспоминать ее доброту в сердце. Легкость, что она идти за судьбой. Бесстрашие, что проявить, когда предстоять важный выбор.

Стоявшая рядом Марта всхлипнула, отчего у Зори на глазах тоже навернулись слезы. Силясь не раскиснуть, она отвела взгляд. Ей было неловко плакать при незнакомцах. Чтобы переключиться, девушка принялась изучать церковь, которую вчера толком не рассмотрела. Простые деревянные скамейки, массивные металлические подсвечники, старый орган в глубине и большая люстра не вызывали особого интереса. В отличие от потолка, на который она уставилась, как завороженная. По задумке художника церковный свод украсили необычной цветной росписью. На одной половине красовалось огромное позолоченное солнце, изображенное на восходе. На другой, на фоне ночного неба сияла серебристая луна в окружении звезд. На мгновение Зори даже забыла, где находится. Столь необыкновенной казалась эта искусная работа. Но потом Марта подняла руку, чтобы утереть слезы, девушка очнулась и принялась тайком поглядывать на гостей.

Стыдно признаться, на похоронах она присутствовала впервые в жизни. Ей жутко повезло – почти восемнадцать лет она не теряла никого из близких. А если это и случалось, то были дальние родственники, на прощание с которыми ее ни разу не брали. Бабушка стала первой, с кем ей предстояло попрощаться по-настоящему. Возможно поэтому Зори не понимала, как должна была себя чувствовать. С одной стороны, внутри саднило от грусти. С другой, она никак не могла отделаться от дикой мысли, что церемония не такая уж печальная. Все были одеты в белое, у каждого на шее красовался венок из цветов, плюс никто не убивался, будто все это – часть какого-то хорошо знакомого всем, кроме нее, ритуала. Конечно, мама плакала, а отец обнимал ее, покачивая из стороны в сторону, как ребенка. Остальные же выглядели собранными. Зори ощущала растерянность, но уговаривала себя, что, наверное, местные похороны такими и должны быть. Она бесцельно рассматривала одинаково смуглые лица, некоторые до глубокой черноты, пока не встретилась взглядом с единственным знакомым.

Это был Сильвер, одетый в безукоризненно белый брючный костюм, под которым сегодня виднелась строгая черная рубашка. Выглядел он потрясающе, но был серьезен. Стоял от нее через ряд деревянных скамеек и неотрывно смотрел на священника. Пользуясь тем, что парень не видит, Зори любовалась его лицом. Вдруг, будто почувствовав ее интерес, Сильвер обернулся и с легкой улыбкой кивнул. Девушка смутилась, но в ответ тоже кивнула. Тем временем священник закончил речь и произнес: