Часть первая
12 сценариев одного грустного фильма про одиночество

Сценарий первый, экзистенциальный: «Песчинка меня в мире без дна»

Быть может, уже покидая уютное материнское чрево, мы попадаем в свое первое одиночество. А потом его становится не сосчитать…

День, как и всегда, был расписан по минутам. Когда-то Юрий не замечал этого и даже радовался своей занятости и востребованности, но с каких-то пор внутри стало нарастать смутное тревожное несогласие с происходящим.

Он вздохнул и закрыл глаза, откинувшись в кресле и мысленно умоляя, чтобы не зазвонил телефон.

Что это? Старость? Но ему только сорок два. Младшему сыну едва минуло четыре.

Выгорание? Но он не уставал ни физически, ни эмоционально, вернее уставал умеренно, без чувства измождения или отвращения к работе.

В семье что-то? Нет. На удивление, и шестнадцать лет спустя он все еще любил жену и точно знал, что и она его тоже. Двое детей, опять же. Все хорошо.

Так что же щемило?

Неужели настиг знаменитый кризис среднего возраста и скоро захочется или пуститься во все тяжкие, или испробовать что-то настолько непривычное, чтобы адреналин хлынул по венам и заставил почувствовать, что жизнь не спешит к закату?

Юрий улыбнулся, поняв вдруг, насколько далек он сейчас ото всего шаблонного, заученного, миллион раз слышанного от друзей, метнувшихся к двадцатилетним девочкам за инъекцией невозвратной молодости или ради нее же взгромоздившихся на мотоциклы, полезших в горы, сиганувших с парашютом, а то и пошедших искать просветления в тибетских далях.

Нет, нет, нет. Все мимо.

В цель било только одиночество, которого у него, по сути, не было вообще.

Но одновременно оно было повсюду. Он пропитался им с недавних пор, хотя, скорее, с недавних пор он начал его по-настоящему осознавать, а чувствовал и много раньше. В институте его считали депрессивным и немного странным, потому что случалось ему как будто выпадать из жизни, разочаровавшись даже в самом любимом.

Он утрачивал смысл всего, не понимал, зачем вообще что-то делать, если пройдет немного времени – и все закончится само собой.

Потом проходило, и он жил дальше. Но вот пришло опять и осталось. Осталось с осознанием совсем не тщеславной уникальности, а, наоборот, досадной – он чувствовал, что никому не сможет подлинно передать того, что внутри него, и что никто не способен подлинно понять его…

Юрий подумал, что и сейчас не может точно осознать те причины, которые дают ему силы продолжать. Внутренние, а не лежащие на поверхности и предсказуемо голосующие за семью, детей, мать и брата.

А внутри саднило. Порой он ощущал себя ребенком, которого оставили одного и предоставили самому со всем разобраться. Но как? Разве кто-то сказал ему? А интересно, вообще говорят кому-то что-нибудь кроме банального списка социальных обязательностей «учись–женись–роди–построй–посади»?

А ему самому есть что сказать на этот счет своим детям? Для чего они сюда пришли? Как им вывезти всю эту жизнь, до отказа нашпигованную самым непредсказуемым и далеко не всегда радостным? Как сделать тот выбор, который не разрушит их?

Голова начала тяжелеть, веки тоже. Подступила тоска. Ее вообще было много в последнее время. Иногда она терялась за всеми нагромождениями его дней, но не уходила окончательно. Всегда возвращалась. Всегда просила чего-то. Всегда пробивала его неслабые защиты, которыми он оброс когда-то, обороняясь от самого себя.

Он и сейчас пытался обороняться, боясь мысли о том, что даже любовь и близость в полной мере не защищают его от того всепоглощающего одиночества, которое заставляло его чувствовать себя чужим в любой толпе, находиться в гуще событий, но опять понимать, что он не вместе со всеми, а отдельно.

Всегда отдельно. Тоска правила им, проникала под самую кожу, подкидывала мучительный страх, а иногда как будто вообще лишала всех остальных чувств и эмоций.

Даже дома, за ужином, ведя веселые и уютные разговоры, Юрий понимал: внутренняя тоска не покидала его, не давала успокоиться и насладиться тем, что есть, что доступно и что бесценно, наконец.

Он начинал осознавать, что, возможно, каждый человек в той или иной мере испытывает все то, что испытывает он, и что каждый как-то пытается справиться, но вот что у кого выходит – тайна.

С ним никто не говорил о своем одиночестве. О тяготах жизни, личных драмах, профессиональных провалах и проблемах с деньгами говорили, а одиночество как будто табуировалось.

Никто не решался сказать, что ему бывает невыносимо от свистящей пустоты внутри, от плохо распознаваемых желаний, когда чего-то хотелось, но вот чего именно и чем это утолить, непонятно.

От страха, от ощущения собственной незначительности на радарах реальности, от незнания дальнейшего пути, от осознания конечности, от своей чужеродности, когда и ты сам никого не понимаешь по-настоящему, но и тебя не могут понять до конца даже самые любимые и близкие…

Юрий резко встал, быстро прошел в детскую и почти бросился к маленькому Тёмке, вкручивающему увесистый кубик в карман плюшевого кенгуру.

Он сгреб его в охапку, прижал к себе и зарылся лицом в его светло-русые пряди, вдыхая их легкий запах и ощущая внезапный приступ очень простого и понятного счастья.

– Пап, ты чего? – спросил сынишка, с удовольствием принимая его ласку.

– Все хорошо, сын. Все хорошо, – прошептал в ответ Юрий, чувствуя, что его отпускает.

Он знал, что это ненадолго. Знал, что тоска снова вернется. Что одиночество с ним навсегда. Но с каждым разом оно будет все более ясным и честным, и от него не надо будет бежать.

Да и куда, собственно?

Экзистенциальное одиночество – неповторимое одиночество бытия, уникальность которого обусловлена природной данностью.

Оно прилагается к каждой человеческой жизни даже тогда, когда человеку удается не ощутить его в полной мере.

Это одиночество рождения, одиночество осознания своей телесной и психологической отдельности, одиночество признания собственной заменимости, одиночество проживания сложных состояний, одиночество частичного понимания другими людьми, одиночество ежесекундного пребывания только с собой, одиночество отвержения, одиночество стыда, одиночество разочарования, одиночество бесконечного ожидания чего-то или кого-то, одиночество своего несовершенства и несоответствия предъявляемым снаружи требованиям, одиночество физической и эмоциональной боли, одиночество взросления и увядания, одиночество внутренней тьмы и злости, одиночество неприкаянной тоски, одиночество только себе понятного счастья… одиночество ухода.

Видите, как много одиночества выпадает за жизнь любому из нас?

А ведь я не перечислила всего, и вы можете самостоятельно дополнить список, поняв, что даже тогда, когда рядом с нами много людей, мы все равно остаемся один на один с собой.

И потребуется очень много работы с сознанием, очень много духовного труда, очень много личных открытий для того, чтобы экзистенциальное одиночество стало просто фактом, а не трагическим фактором, несущим в себе разрушение.

Мы не наказаны одиночеством. Мы рождены в нем. И это условие любого сближения: только обустроив свое одиночество и установив с ним честный контакт, можно обрести близость с другими людьми, не используя их для утоления ужаса и для заполнения собственных незаполненных пустот.

Каждый, наверное, испытывал однажды сложное ощущение своей выброшенности в непонятный и противоречивый мир, ощущение непонимания, кто он, для чего он здесь, есть ли у него определенная миссия или она заключается именно в том, чтобы справиться со всем, что выпадает на его долю…

Каждый задумывался о собственной роли в жизни, о своих возможностях и невозможностях, о судьбе, о том, что его связывает с близкими и с чужими.

Каждый проживал кризисы непонимания, неопределенности, растерянности перед постоянной необходимостью принимать решения, делать выбор и нести за него ответственность.

Каждый сравнивал себя с другими, то терпя поражение, то недоумевая, как у других получается держаться столь уверенно и достигать своих целей, то оказываясь вдруг в сильной позиции там, где у кого-то это не выходит.

И все это тоже экзистенциальное одиночество, которое характерно тем, что мы пытаемся жить в отсутствие окончательных ответов и непреложных истин.

Или даже выжить.

Но что, если именно отсутствие этих устойчивых величин, которые всех рассудили бы и все расставили по своим местам, и есть главное условие человеческой жизни, которой не получится возвыситься над своим одинаковым для всех ограничением?

Что, если нам предопределено никогда не знать до конца ни своей, ни чужой правоты и раз за разом жестоко расплачиваться за свои и чужие попытки отменить эту правду и назначить правыми лишь себя?

Что, если та горькая неуспокоенность, которая не утоляется до конца никакими атрибутами самого желанного для всех счастья, от любви до богатства, это не способ наказать нас или устыдиться самим за собственную ненасытность, а самое человеческое и самое важное из того, что не дает погрузиться в духовную окаменелость?

Вот и снова вопросы. И снова миллионы ответов, ни один из которых невозможно растянуть на всех, даже если сделать это законом…

Отсутствие возможности окончательно узнать и подлинно понять друг друга, равно как и пожизненная уникальная обособленность в капсуле своего тела и головы, – это именно тот факт экзистенциального одиночества, который должен, на мой взгляд, смягчить нас, а не дать дойти до максимальной потребности защищаться.

Когда понимаешь, что внутри абсолютно каждого человека есть и свой предел, и свой характер, и своя неприкаянность, и свое убежище, и своя растерянность перед тем, что окружает его снаружи, то это становится незримой, но теплой связующей нитью между всеми нами…

Да, нас никто не освободит от той доли полной недосягаемости, внутри которой даже любовь проживается в одиночку, но разве и это не повод сострадать и сопереживать друг другу, а не выстраивать дополнительную оборону и противопоставлять себя другим?

Думаю, что да.

А это значит, что и поиск смысла – поиск каждого дня.

И поиск каждого человека.

Сценарий второй, отличный: «Мне нужна моя пятерка»

Только в школе обещают счастливую жизнь за аттестат без четверок и троек. За ее пределами ничего не знают об этом обещании.

Каждое утро Ася смотрит в зеркало. И оно правдиво сообщает ей о том, что с ней все хорошо.

Все и вправду хорошо. И всегда так было. Лучшая ученица, лучшая студентка, лучший профессионал.

Вся с иголочки. Образ жизни – здоровый. Всем пример. Всё по плечу. И все ценят не за красивые глаза точно, хотя и глаза, чего там, тоже красивые.

Все хорошо, но Ася не верит.

Как же может быть хорошо, если она до сих пор одна? Если все, что когда-то обещало перерасти в долгую историю, так в нее и не переросло? Если ей почти никогда не удается забыть о своем одиночестве, в котором она не сумела обжиться, научившись только делать вид для других, чтобы не жалели и не лезли со своими дремучими вопросами?

Мужчины появляются, а потом исчезают. Или исчезает она сама, поняв, что нет, точно не сможет, не ее.

Она самостоятельна, умна, она много чего достигла и вовсе не ждет избавителя, спасителя, благодетеля…

Она ждет того женского счастья, которое, говорят, обязательно должно быть у каждой женщины и которого она на самом деле хочет, потому что ей одиноко. Очень сильно одиноко.

Ася не ждет подарков, она с детства знает, что просто так ничего не бывает, все надо заслужить, всего надо добиться настойчивым трудом, ко всему надо прийти, преодолев все препятствия.

Ни одна ее пятерка не досталась ей просто так.

И сейчас она готова получить, возможно, самую заманчивую.

Она готова настойчиво работать над собой, готова меняться, готова учиться тому, чего не знает. Готова, как и всегда, поставить цель и честно идти к ней.

Иногда эта цель появляется. Обязательно недоступная, притягательная повернутой спиной, без слов обещающая, что за каждую улыбку придется выложиться по полной программе.

И, видит Бог, она выкладывается. Она старается. Она верит, что именно так и происходит: стоит только захотеть и приложить известные усилия, как все снова будет на отлично.