Глава 2

Итак, с шестимесячного возраста растили Киру бабушка Мария Савельевна, которую девочка всегда называла «бабуся», и Матвей Егорович, отчим ее отца. «Старики», которым к этому моменту было около пятидесяти и которых «стариками» можно было назвать лишь условно, души не чаяли в девочке. Любили Киру, особенно Матвей, который баловал ее, как только мог.

Жили очень бедно. Не голодали только потому, что Матвей работал поваром в офицерской столовой в центре города: сам был всегда сыт и мог принести домой какие-то продукты… Мария работала санитаркой в противотуберкулезном санатории, расположенном в прилегающем к улице Пушу лесу, на холме, недалеко от дома. Работала тяжело и много: убирала палаты, мыла коридоры санатория, приносила проходившим лечение еду… Будучи человеком добрым, часто выполняла и личные просьбы больных.

Киру отдали в ясли-сад, который находился в соседнем дворе за штакетным забором и поэтому хорошо просматривался из окон дома Марии. Поскольку большинство детей в саду были местными, то есть литовцами, в саду Кира училась говорить по-литовски, а дома говорила на русском. То есть с детсадовского возраста владела в равной степени двумя языками, русским и литовским.

Кира была ребенком спокойным, своим поведением не доставлявшим взрослым каких-либо особых проблем. Однако в ее пятилетнем возрасте воспитатель детского сада стала замечать, что девочка практически перестала играть, стала грустной, молчаливой… Обследовали. У Киры оказалась открытая форма туберкулеза легких: было поражено правое легкое.

Мария не стала помещать внучку в детский противотуберкулезный санаторий, который находился также в Панямуне, на одной из соседних с Пушу улиц. Решила лечить своими силами, на дому. Договорилась с медсестрой из своего санатория, которая приходила к ним домой три раза в день и колола Кире пенициллин. Параллельно проводилось и другое лечение. Кашлять было очень больно. Когда Кира видела в окно, что к ним идет медсестра, забивалась за печь, вывести ее оттуда было непросто. Плевалась в сестру и другими возможными способами препятствовала уколам. Но, что делать, лечить было необходимо…

Через год лечение было закончено. Кира выздоровела и стала опять посещать сад, но до совершеннолетия состояла на учете в городском противотуберкулезном диспансере, где ежегодно ей делали флюрографию, контролируя состояние легких. Затем, по достижении ею восемнадцати лет, с учета сняли. Больше ее легкие беспокойства не вызывали.

Шло время, конец пятидесятых двадцатого века. Все советские люди просто обязаны были быть атеистами. Как говорила о себе Мария, в душе она была – «беспартийный большевик». Мария и Матвей, никогда не состоявшие в Коммунистической партии, были убежденными атеистами и, конечно, привили эту убежденность Кире. Но, несмотря на это, Мария решила окрестить внучку. Вызвано это желание было тем, что Бруно не был крещен и, может быть, стала думать Мария, в этом крылась причина того, почему стал он «непутевым», не оправдал ее надежд. Мария понимала, конечно, что причиной сложившегося образа жизни сына может быть наследственность или результат воспитания. А может, и то и другое… «Хуже не будет, если я окрещу Киру», – решила Мария.

В тот год Неман вышел из берегов и снес деревянный мост, соединявший район Панямуне от дороги в центр города через район Шанчай. В районах Панямуне и Шанчай располагались войсковые части Советской армии. Жили там военнослужащие со своими семьями, а также находились казармы с призывниками, составлявшими часть дислоцированных здесь войсковых частей. Были здесь и частные дома с местным населением, но значительную часть этих районов занимали все-таки военные.

Единственная православная церковь находилась в центральном районе города, недалеко от железнодорожного и автобусного вокзалов, куда попасть Мария в тот момент, когда задумала крестить Киру, не могла из-за разлива реки. Добираться паромом не захотела, побоялась. Тогда и решила она пойти в расположенный недалеко от дома на улице Вайдото небольшой католический костел и попробовать окрестить внучку там. В конце концов, мать у девочки католичка, родилась она здесь…

Католический священник возражать против крещения наполовину русской девочки в католическом храме не стал, сказав, что бог един для всего человечества. Он лишь различными религиями называется по-разному. Назначил день крестин. Так Кира стала католичкой с присвоенным ей святым именем. В миру у нее осталось имя, данное ей при рождении, а святым, данным ей при крещении, стало имя Эляна.

Глава 3

Дана и Бруно, вскоре после того как отдали Киру «старикам», стали жить отдельно, переехав в крохотную квартирку, расположенную в одноэтажном деревянном домике в том же районе Панямуне, в паре километров от улицы Пушу. Жили по-прежнему с постоянным выяснением отношений, загулами Бруно. Это, однако, не помешало им через год и девять месяцев после рождения Киры родить еще одну девочку, которую по настоянию Марии назвали Ольгой.

Практически единственным развлечением для Марии был поход в кино и чтение книг. Других развлечений для людей ее возраста в то время практически и не было. Мария зачитывалась произведениями А.П.Чехова, Н.А.Некрасова, А.С.Пушкина. В основном это была русская классика, выбор был традиционным. Избранное ею имя для вновь родившейся внучки было выбрано из числа имен героинь произведений этих авторов.

Но рождение второй дочери не спасло семью Даны и Бруно. Прожив еще пару беспокойных лет, они разошлись. Бруно ушел, Дана осталась с Ольгой. Киру так и растили Мария с Матвеем. Обе девочки росли в разных семьях и ходили в разные детские сады.

Дана недолго оставалась одна. Она уже работала не кондуктором, а бухгалтером одного из пассажирских предприятий города и вышла замуж за одного из водителей по имени Витас, работавшего там же.

Витас был чистокровным литовцем. Высокий, статный, по-мужски красивый. После рождения у них общей дочери Риммы, в которой Дана души не чаяла, Ольгу отдали в недельную детсадовскую группу, то есть домой ее забирали на субботу и воскресенье, остальные дни девочка находилась в детском саду.

Надо сказать, что Мария, понимая, что ей уже было хорошо за пятьдесят, всячески способствовала тому, чтобы Кира общалась как с Ольгой, так и с остальной семьей невестки. Периодически уговаривая Киру поехать к матери, она говорила внучке:

– Кира, ты пойми, мы с дедом рано или поздно умрем, а ты останешься одна. Человеку очень плохо, тяжело жить одному. Поезжай к матери, у тебя там две сестры, тебя никто не гонит, мать тебя принимает, Витас не обижает. Запомни: ласковый телятка двух маток сосет…

Слова о «ласковом телятке» возмущали Киру и отбивали у нее всякое желание ехать в гости к матери, тем более что от бабушки она слышала немало негативного о Дане. Все-таки, как ни крути, Мария была свекровью Дане, а значит во многом, почему ее Бруно остался без семьи, была виновата именно она, жена.

«Сосать двух маток» Кире было противно, она постоянно сопротивлялась этим поездкам уже зная, что одна из «маток» от нее по сути отказалась. Но Марии все же порой удавалось ее уговорить съездить к матери и благодаря этому Кира общалась и с Ольгой, и с матерью, и со второй, только что родившейся, единоутробной сестрой Риммой, разница в возрасте с которой у Киры составляла десять лет.

Как и полагалось, каждая, достигнув семи лет, сначала Кира, затем и Ольга, отправились в школу. Киру Мария отдала в школу с преподаванием на русском языке, где обучалось русскоязычное население. Ольгу же Дана определила в школу-интернат, где обучение велось на литовском. Школа-интернат территориально располагалась за пределами города. Само название такой специализированной школы говорило о том, что учились там дети из неполных или проблемных семей. Жили они в школе-интернате неделю и могли возвращаться в семью на полтора дня в неделю, со второй половины дня субботы и до завтрака понедельника. Отпускали их домой также на каникулы и праздники. Дане было явно не до Ольги, она создала новую семью и была в ней откровенно счастлива.

Ольга росла девочкой красивой. Среднего роста, стройная, темноволосая, голубоглазая с пухлыми, красиво очерченными губами – она была очень привлекательной. Кроме того, девочкой была умненькой. А еще очень любила петь и в самом деле пела хорошо. В школе-интернат был свой небольшой вокально-инструментальный ансамбль, руководил которым учитель пения. Ольга была в нем солисткой до окончания школы.

Кира пошла в первый класс в начальную школу в своем районе, училась хорошо и ровно.

В сентябре, когда начался учебный год в третьем классе, Мария узнала, что в городе открылась школа-интернат для русскоязычных детей. Определить туда Киру особого труда не составило – девочка росла без родителей, фактическим воспитателем ее была бабушка. И Киру без особых проблем взяли в этот интернат.

Матвей был категорически против! Он не понимал, зачем нужно отдавать в интернат ребенка, с которым не возникает особых проблем?! Для Марии же, которая для своего возраста, перевалившего уже за пятьдесят, достаточно тяжело физически работала, ухаживая в санатории за туберкулезными больными, убирая их палаты и целые этажи, это был выход. Кроме того, после школы внучка приходила домой и находилась там до ее возвращения одна, без присмотра. Потом – проверка уроков, ребенком нужно было как-то заниматься… В конце концов, интернат – это же не детский дом?

Мария страшно терзалась, правильно ли она делает, отдавая Киру в интернат? Внучке она объясняла:

– Пойми, если со мной что-то случится, ты будешь под присмотром государства, уж оно-то тебя не оставит. Я буду за тебя спокойна.

Шли шестидесятые и они, русские люди, жили все же не в России…

С тяжелым сердцем приведя Киру в интернат и передав из рук в руки воспитателю, она в изнеможении опустилась на ступеньку чистой каменной лестницы здания школы и почувствовала, что все вокруг перед глазами – серая пелена, а сердце как будто остановилось…

Матвей так никогда и не смог простить Марии этого ее шага и всю оставшуюся их жизнь при любом удобном случае припоминал ей этот интернат.

Глава 4

Советский Каунас жил своей размеренной жизнью. Трудолюбивые литовцы, равно как и немногочисленное русскоязычное население города, любили не только поработать, но и отмечали различные праздники, а главное – умели это делать. Ежегодные праздники национальной песни и танца у подножия горы Жалякальнис, дни национальных ремесел на пешеходной Лайсвес аллее, дни города, ионинес в конце июня и другие самые разнообразные праздники собирали огромное количество участников. Практически каждый каунасец считал своим долгом принять участие в них в том или ином амплуа.

Время не шло – просто летело!.. Девочки росли. Обе учились в школах-интернатах, хотя и в разных, расположенных в разных частях города. Кира – в интернате № 2 с преподаванием на русском языке, Ольга – № 1 с преподаванием на литовском. В выходные на полтора дня Кира приезжала к бабусе Маше и Матвею, Ольга – к матери. Но чем старше становились девочки, тем чаще Ольга проводила выходные у бабушки Маши и Матвея.

Как-то раз Мария с соседкой Анькой по-женски обсуждали всякие новости, дела, сплетничали, не обращая внимания на то, что рядом крутится Кира.

– Ты знаешь, Ань, – рассуждала Мария, – Оля растет красивой девчонкой, характер, правда, будет не подарок. А вот у Киры хороший характер, да и человек она будет хороший, но жаль, что по сравнению с Олей Кира – ну дурнушка…

Больше ничего из той беседы Кира не помнила, но те бабушкины слова, что она некрасива, хотя бабушка и сравнивала ее только с сестрой, сопровождали ее сознание значительную часть жизни. Сопровождали до тех пор, пока, став самодостаточной личностью, она сама не смогла определить свое место среди других женщин, как окружавших ее, так пусть и не знакомых, но обращавших на себя ее внимание.

После того как Кира закончила пятый класс, Мария решила на лето определить ее в детский противотуберкулезный санаторий. Возможность у нее, как у работника другого подобного санатория в том же городе, была. И, хотя Кира уже больна не была, поправка ее здоровья под наблюдением медиков в лесу среди сосен была очень кстати. Тем более, девочка не будет болтаться без присмотра все лето – ведь целый день Мария и Матвей были на работе.

В санатории было хорошо. Жить в определенном режиме Кире было вполне комфортно, ведь она уже три года отучилась в школе-интернате, где царил совершенно четкий и не утомлявший ее режим. Жизнь по каким-то другим правилам, позволявшим делать по своему усмотрению что угодно и когда угодно, была бы для нее уже другой жизнью, не факт, что более привлекательной. А тут подъем в определенное время, зарядка, завтрак, медицинские процедуры и различные занятия, чтение книг и игры, обед, обязательный послеобеденный сон, полдник, свободное время на территории санатория, ужин…

Все это было пусть и ежедневно, но все равно – очень разнообразно. Взаимоотношения между детьми, – которые дружили навсегда, некоторые недолюбливали друг друга, кто-то враждовал между собой, кто-то сплетничал, кто-то плел интриги, – вносили в ограниченные определенными рамками сутки свой неповторимый колорит и так разнообразили течение жизни, что говорить о скуке или о том, что все уже надоело, не приходилось.

И тут случилось с Кирой непредвиденное – случилась любовь.

А на самом деле, как определить, что такое любовь, чтобы стало все ясно и понятно? Возможно ли смысл любви передать словами? Определение любви пытались дать философы, психологи, химики, филологи, математики… Признаки ее многократно описывали и описывают поэты и писатели…

Точное определение любви не смогла дать ни одна наука, поскольку каждая из наук изучает лишь один из ее аспектов, а любовь – явление многогранное, объединяющее физические, умственные, эмоциональные, духовные человеческие составляющие. Каждый человек точно знает, что это любовь, когда она приходит, но дать окончательное определение любви пока не смог никто.

Двенадцатилетнюю Киру накрыло цунами – маниа. Этот тип любви, по грекам, основан на длительном эмоциональном экстазе, на одержимости чувствами, на переоценке значимости этой любви. Греки называли эту любовь «безумием от богов». Древнегреческий философ Платон и поэтесса Древней Греции Сапфо так определяли симптомы мании: сердечный жар, смятение и боль мятущейся души, потеря сна и интереса к еде. Все эти признаки у Киры были налицо!..

Мария сразу заметила, что возвратилась Кира из санатория другой. Это сразу же сказалось и на учебе. Если до шестого класса Кира ровно успевала на отлично по всем предметам, то после этих летних каникул произошло четкое разграничение ее успеваемости по предметам: точные науки давались явно тяжело, а вот языки, история, география и другие – по-прежнему «на ура». Причем Кира не учила грамматику по русскому, но неизменно писала диктанты, изложения и сочинения на пять. Учитель русского, устав с ней бороться на этот счет, как-то после разбора проверенных работ по русскому языку сказала одному из учеников:

– Ошибок – куча. Ты знаешь все правила, но не умеешь применять их. Лучше бы уж ты не учил их, как Кира, но писал бы по-русски, как она!

Изменение в ее поведении было замечено и педагогами, которые отметили его ухудшение: невнимательность на уроках, некоторая замкнутость и заторможенность… Мария находилась в предистерическом состоянии: значит, гены Бруно перечеркивают все их с Матвеем старания. Значит, их любимая внучка повторит судьбу своего отца! И только одна из педагогов, возвратившаяся из декрета классная руководитель Маргарита Петровна Рупасова, понаблюдав за Кирой, утешила Марию Савельевну:

– Да не изменилась Кира, она – та же. Просто девочка влюбилась.

Это открывшееся и подтвержденное воспитателем новое обстоятельство в их жизни заставило Марию усилить наблюдение за внучкой. Она постоянно пыталась вызвать Киру на откровенный разговор по душам, чтобы помочь внучке уравновесить ее душевное состояние. Мария хотела узнать, кто же является объектом вожделения ее девочки, но получала открытый отпор внучки, которая не желала идти на контакт и делиться с бабушкой информацией о повелителе всех ее мыслей. Тем не менее, установив причину произошедших с ребенком изменений, Мария несколько успокоилась. Жизнь продолжалась…

Постепенно открывались лидерские качества Киры. В старших классах она неизменно была одной из самых сильных учениц. Пользуясь авторитетом у одноклассников и учителей, последние годы была председателем совета отряда, который ежегодно избирался голосованием самих учащихся без коррекции со стороны классной.

Если школа, в которой училась Ольга, была средней, то интернат, где училась Кира, был восьмилеткой. После его окончания вставал вопрос: идти Кире куда-либо работать и одновременно получать среднее образование в вечерней школе или отдавать ее в обычную среднюю школу, чтобы она там получила полноценное среднее образование и могла учиться дальше. Подумав, Мария решила: