Глава 3

Проснулась я в незнакомом месте. Серый потолок с паутиной трещин, жёсткая подушка, вдавившая в мою щеку грубый шов наволочки, посторонние звуки за стеной – чьи-то шаги, приглушенные голоса, шум воды в трубах – всё это на мгновение вызвало панику, острую и удушающую, пока память не вернула события вчерашнего дня, словно кто-то безжалостно сорвал повязку с незажившей раны. Измена. Уход. Гостиница. Реальность накрыла меня тяжёлой волной, и я снова почувствовала тупую боль в груди, словно кто-то вложил туда камень, холодный и неподъемный.

Дёрнувшись, я ощутила липкость помятой блузки на коже, как вторую, неприятную оболочку, и уловила неприятный запах вчерашних духов – тех самых, которые Игорь подарил на годовщину, сказав: «Этот аромат создан для тебя». Теперь их сладковатый запах смешался с кислым запахом отчаяния и соленым – слёз, создавая тошнотворный коктейль поражения. Нужно было переодеться, но все мои вещи остались в квартире.

Я медленно села на кровати, чувствуя, как каждая мышца отзывается болью, словно после тяжелой болезни. Провела рукой по лицу, ощущая, как стягивается кожа от засохших слёз – странное, неприятное чувство, как будто твоё лицо заключили в слишком тесную маску. Нужно было умыться, принять душ, привести себя в порядок. Нужно было найти силы и решить, что делать дальше. И первым делом – вернуться за вещами. Мысль о возвращении в квартиру, где всего несколько часов назад рухнула моя жизнь, вызывала тошноту, скручивающую внутренности в тугой узел, но другого выхода не было…

В маленькой ванной с желтоватым кафелем и подтеками ржавчины в углах я долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя не только следы вчерашнего дня, но и ощущение предательства, которое, казалось, въелось в кожу глубже, чем любая татуировка. Горячие струи били по плечам, оставляя красные следы, но холод внутри не исчезал. Я смотрела на своё отражение в запотевшем зеркале – бледное лицо с тёмными кругами под глазами, спутанные волосы, поникшие плечи. Призрак той женщины, которой я была еще вчера. Кто эта женщина? Я её не узнавала. В её глазах стояла растерянность ребенка, потерявшегося в огромном торговом центре – паника, неверие и отчаянная надежда, что сейчас кто-то знакомый возьмет за руку и отведет домой.

Вытираясь гостиничным полотенцем – жестким, с запахом дешевого стирального порошка, оставляющим белые ворсинки на коже, – я приняла решение. Поеду сейчас, когда Игорь точно на работе. Он всегда уходил к восьми, никогда не опаздывал, гордился своей пунктуальностью. Заберу самое необходимое и больше никогда туда не вернусь.

Я надела вчерашнюю одежду – другой у меня всё равно не было – и попыталась привести в порядок волосы пальцами, за неимением расчёски. Безнадежное занятие – спутанные пряди не поддавались, упрямо сохраняя память о беспокойной ночи и беспорядочных метаниях по подушке.

И, расплатившись за номер на стойке регистрации – администратор, другой, пожилая женщина с усталыми глазами, бросила на меня понимающий взгляд, словно видела таких, как я, десятками, – я вышла на улицу. Поймав такси – потрепанную «Ладу» с водителем, жующим бутерброд прямо за рулем, – я назвала адрес – наш адрес, который теперь был просто местом, где оставались мои вещи.

По дороге я прокручивала в голове план действий: войти, быстро собрать самое необходимое, выйти. Не задерживаться, не вспоминать, не давать волю эмоциям. Взять документы – в первую очередь свидетельство о браке, без которого не подашь на развод, банковскую карточку, которую Игорь так неохотно оформил на меня «для мелких расходов», но держал под своим контролем. Одежду – самую простую, повседневную, никаких вечерних платьев и туфель на каблуках, купленных для его корпоративов, где я всегда чувствовала себя манекеном на выставке. Может быть, несколько личных вещей, которые не связаны с ним – мамину фотографию в серебряной рамке, браслет, подаренный отцом на шестнадцатилетие, томик стихов Цветаевой, зачитанный до дыр еще в университете. И уйти. Навсегда…

Наконец, такси остановилось у знакомого подъезда. Я расплатилась и несколько минут просто стояла, глядя на дом, который ещё вчера считала своим. Стеклянно-бетонный монстр, в котором я потеряла себя, растворилась, как кусочек сахара в горячем чае, не оставив даже привкуса.

И, сделав глубокий вдох, собирая остатки решимости, как солдат перед решающим боем, я направилась к подъезду. Лифт, пахнущий чьими-то приторными духами, поднял меня на знакомый этаж. Я достала ключи из сумки и замерла перед дверью, почувствовав, как дрожь пробежала по пальцам. А что, если он дома? Эта мысль не приходила мне в голову раньше, казалась абсурдной. Игорь никогда не оставался дома в рабочие часы. Никогда – до вчерашнего дня. До того дня, когда он решил разрушить нашу жизнь.

Я прислушалась, приложив ухо к холодной поверхности двери, чувствуя, как гулко стучит сердце в груди, заглушая все остальные звуки. За дверью было тихо. Ни звука шагов, ни голосов, ни привычного бормотания телевизора. Успокоившись, я вставила ключ в замок и тихо повернула его.

Квартира встретила меня тишиной и запахом кофе. Свежего кофе, только что сваренного – крепкого, терпкого арабского кофе, который Игорь любил пить по утрам из маленькой фарфоровой чашечки, привезенной из Турции. Сердце ёкнуло и провалилось куда-то вниз, словно лифт с оборванным тросом, а ладони мгновенно вспотели, покрывшись холодной, липкой пленкой. Он дома. Я застыла в прихожей, словно парализованная, не зная, что делать – уйти, пока не заметили, пока можно сохранить хоть каплю достоинства, или всё же войти и забрать вещи, невзирая на его присутствие. Решение приняли за меня.

– Вернулась, – голос Игоря, доносившийся из кухни, не был вопросом. Это была простая констатация факта, произнесённая тем же спокойным тоном, что и вчерашнее «ты должна была вернуться позже». В нем не было ни радости, ни злости – ничего. Словно он говорил о погоде или отмечал время.

Я медленно сняла пальто и повесила его на вешалку – привычка, от которой я не смогла избавиться даже сейчас, слишком глубоко она въелась в моё подсознание. Я помнила его замечания о «хаосе в прихожей», когда вещи не висели на своих местах. Глубоко вдохнув, собирая остатки самообладания, как купец собирает рассыпавшиеся монеты, я прошла на кухню.

Игорь сидел за столом, потягивая кофе из своей любимой чашки. Перед ним лежал ноутбук, но экран был закрыт, словно он ждал меня, зная, что я приду. Он был одет в домашнюю футболку и джинсы – обычная одежда для выходного, но не для рабочего дня. Он выглядел… обычно. Гладковыбритый, с аккуратно уложенными волосами, со спокойным, чуть сонным взглядом. Словно вчера ничего не произошло. Словно я не заставала его в постели с моей лучшей подругой. Словно моя жизнь не превратилась в осколки.

– Почему ты не на работе? – вырвалось у меня первое, что пришло в голову. Глупый, бессмысленный вопрос. Какая разница, почему он не на работе? Но я всегда задавала этот вопрос, когда он неожиданно возвращался домой раньше обычного. Привычка. Еще одна нелепая привычка, от которой я не могла избавиться.

– Взял выходной, – пожал плечами Игорь с той же небрежностью, с какой сообщал о перенесенной встрече или отмененном ужине. – Решил, что нам нужно поговорить.

– Я пришла за вещами, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, не выдавая бури, бушевавшей внутри. Чтобы он не видел, как сильно он меня ранил. Не дать ему этого удовольствия.

– Ты успокоилась? – спросил Игорь, игнорируя мои слова, словно я не сказала ничего важного. Эта его манера – делать вид, что не слышит то, что ему неудобно, – всегда раздражала меня, но сейчас вызвала почти физическую боль. Он не воспринимал всерьез мое решение уйти. – Сможем поговорить?

– Нет, – я покачала головой, чувствуя, как горечь поднимается к горлу. – О чём говорить? Всё и так ясно.

Игорь усмехнулся и отпил кофе – глоток за глотком, смакуя напиток, словно у него было всё время мира, словно не происходило ничего важного. В его глазах не было ни капли вины, только холодный расчёт и что-то ещё, что я не могла распознать. Может быть, раздражение оттого, что его спокойствие нарушено моим появлением. Может быть, презрение к женщине, которая осмелилась уйти, нарушив установленные им правила. А может быть – и эта мысль была самой болезненной – ему просто было наплевать. Я больше не имела значения…

– Чёрт с тобой, – вдруг бросил он, и его голос стал жёстче, в нем зазвенел металл, знакомые нотки, которые появлялись всегда, когда он был по-настоящему зол. – Иди. Кому ты нужна? Я тебя подобрал нищую. Ты даже ребёнка мне родить не смогла…

Глава 4

Эти слова ударили меня, словно пощёчина, наотмашь, без предупреждения. Я физически ощутила боль от каждого произнесённого слова. Наша борьба за ребёнка, месяцы надежд и разочарований, бесконечные тесты на овуляцию, высчитывание благоприятных дней, слёзы после очередного отрицательного теста, когда я запиралась в ванной, чтобы он не слышал моих рыданий, и беззвучно кричала в полотенце – всё это он только что превратил в обвинение, в мою несостоятельность, в мой окончательный провал как женщины и жены. Эти слова больше, чем что-либо другое, показали, кто он на самом деле. Человек, способный ударить по самому больному, когда ты и так на земле.

Но вместе с болью пришло и что-то ещё, новое, незнакомое мне чувство. Гнев. Не обычное раздражение, которое я так часто подавляла, боясь его реакции, а настоящий, чистый гнев. Вдруг вспомнив, как он изменился после свадьбы. Как из внимательного, щедрого жениха превратился в скупого, контролирующего мужа. Как контролировал все деньги, выдавая мне жалкие крохи на хозяйство и требуя отчета за каждую копейку. Я вспомнила все попытки завести разговор о личных деньгах, о том, что мне некомфортно просить у него на каждую мелочь, которые всегда заканчивались ссорой: «Тебе всего хватает. Зачем тебе деньги? Ты что-то скрываешь?»

– Ты сволочь! Подонок! Жадная, мелочная и… – недоговорила я, чувствуя, как дрожит мой голос от переполнявших меня эмоций.

– Ты совсем охренела? – процедил он сквозь зубы, и я увидела, как желваки заходили на его скулах – верный признак подступающей ярости. – Я дал тебе всё. Эта квартира, твоя одежда, еда, которую ты ешь – всё это мои деньги. А что дала мне ты? Ничего.

– Ну да! Конечно! – Рявкнула я в ответ, удивляясь собственной смелости, тому, что наконец-то говорю то, что думаю, а не то, что он хочет услышать. – Я отдала тебе себя… но тебе это было не нужно. Тебе нужна была кукла, красивая игрушка, которой можно управлять. Которую можно запереть в золотой клетке и хвастаться перед друзьями. Которую можно показывать на корпоративах и приемах, и которая всегда будет улыбаться по команде.

Игорь резко встал, опрокинув стул, и я невольно отступила на шаг, вжимаясь спиной в дверной косяк. Он никогда не поднимал на меня руку – нет, до этого не доходило, – но сейчас в его глазах плескалось столько ярости, что я испугалась. По-настоящему испугалась, ощутив, как холодок страха пробежал по позвоночнику, заставляя вжимать голову в плечи, как испуганного зверька. И именно этот страх, это внезапное осознание, что я боюсь собственного мужа, окончательно убедило меня: я должна уйти. Сегодня. Сейчас.

– Не смей так со мной разговаривать, – прошипел он, и его голос, обычно такой мелодичный и уверенный, сейчас звучал как скрежет металла по стеклу. – Ты никто без меня. Ни-кто. Возвращайся, когда научишься ценить то, что имеешь.

Эти слова, произнесенные с такой убежденностью, когда-то могли бы ранить меня, заставить усомниться в себе, в своей ценности. Но не сегодня. Сегодня они лишь подтвердили, что я была права, уходя от него.

Я развернулась и быстро направилась в спальню, двигаясь почти инстинктивно, на автопилоте, не чувствуя ног под собой. Сердце колотилось где-то в горле, готовое выпрыгнуть, а руки дрожали так сильно, что я с трудом открыла шкаф, борясь с непослушными пальцами и скользкой ручкой. Начала быстро собирать вещи, хватая первое, что попадалось под руку – несколько блузок, джинсы, бельё, свитер. Раньше я бы никогда не позволила себе такой неорганизованности – Игорь не одобрял. Сейчас это не имело никакого значения. Я не думала о том, что беру, просто хотела поскорее уйти отсюда, вырваться из этих стен, которые, казалось, сжимались вокруг меня, как клетка.

Игорь стоял в дверном проёме, скрестив руки на груди, наблюдая за мной с выражением холодного презрения. Его присутствие давило, заставляя нервничать ещё сильнее, совершать глупые ошибки – я роняла вещи, путалась в рукавах блузок, не могла найти сумку, чтобы всё сложить, хотя точно помнила, что оставила ее в шкафу.

– Документы, – вдруг вспомнила я, ощутив холодный укол паники. – Где мои документы?

– В сейфе, где им и место, – холодно ответил Игорь, и в его голосе прозвучало удовлетворение. – Зачем они тебе?

– Они мои, – я повернулась к нему, чувствуя, как паника поднимается внутри, разливаясь по телу адреналиновым приливом. – Мне нужно свидетельство о браке.

– Свидетельство о браке? – усмехнулся Игорь, и его глаза блеснули, как у хищника, заметившего слабость жертвы. – Собралась разводиться? Ты подписала брачный контракт, помнишь? В случае развода по твоей инициативе ты не получишь ничего.

Я вспомнила тот день, пронзительно-солнечный и счастливый, когда легкомысленно, опьяненная любовью и свадебными приготовлениями, не читая, подписала какие-то бумаги. Перед нами тогда лежала стопка документов – оформление квартиры, страховка, что-то для банка… и среди них затесался этот контракт, о котором Игорь упомянул вскользь. «Это просто формальность», – сказал тогда Игорь, ласково целуя меня в висок. – «Все так делают. Мой адвокат настоял, прости за эту бюрократию». И я поверила. Как всегда, я поверила каждому его слову.

– Мне не нужны твои деньги, – сказала я, и внутри разливалось странное, незнакомое чувство – не обида, не страх, а какая-то пустая решимость. – Мне не нужен ты. Мне нужна свобода от тебя. И мои документы – мое право.

Игорь рассмеялся – холодно, неприятно, с нотками того самодовольства, которое я когда-то принимала за уверенность в себе.

– Свобода? И куда ты пойдёшь? Без работы, без денег, без поддержки? Вернёшься в свою клетушку в коммуналке? Будешь побираться у друзей, которых у тебя и нет?

Его слова были как удары хлыста – точные, расчетливые, бьющие по самым уязвимым местам. Но вместо того, чтобы сломить меня, они лишь укрепили мою решимость.

Я промолчала. Он был прав – идти мне было некуда. Кроме дешевой гостиницы, где я провела ночь, у меня не было ни крыши над головой, ни плана на будущее. Но оставаться здесь, с человеком, который предал меня, унизил, растоптал всё, что между нами было, я тоже не могла. Это было бы медленное самоубийство.

– Просто дай мне мои документы, – устало сказала я, внезапно почувствовав, как вся энергия, подпитываемая гневом, иссякла, оставив после себя лишь опустошение. Я вдруг покачнулась, к горлу подступила тошнота, а в глазах замелькали черные точки. Комната внезапно закружилась, и я схватилась за край шкафа, чтобы не упасть, чувствуя, как деревянный торец впивается в ладонь.

– Что с тобой? – голос Игоря прозвучал где-то далеко, словно сквозь вату. В нем промелькнула нотка беспокойства – настоящего беспокойства, не наигранного.

Я даже не успела удивиться этому… волна тошноты накрыла меня с новой силой, и я, оттолкнув Игоря, стоявшего в дверях, бросилась в ванную, чувствуя, как во рту появляется кислый привкус, предвестник неминуемого. Едва успев склониться над унитазом, я почувствовала, как желудок скручивает спазмом, безжалостным и мучительным. Меня вырвало – желчью…

Спустя минуту, я дрожащей рукой включила воду, чтобы смыть следы своей слабости, и умылась холодной водой, чувствуя, как прохладные струи немного приводят в чувство