Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Смерть Ивана Ильича

Толстой создал очень неожиданную завязку, сразу же заявив, что Иван Ильич умер. Как и у Достоевского в "ПиН", совершенно не важно ЧТО, а важно лишь КАК. Читатель может не занимать голову разгадыванием загадок или пустыми надеждами. Все умственные силы должны идти на копание в душах героев. Ну и, если удастся, в своей собственной душе.

Поначалу, повесть шла у меня довольно легко и даже как-то весело. Ну умер и умер. Мало ли, с кем не бывает? Пошли мои любимые: сатира, юмор, цинизм. Карьерные передвижения коллег в связи со смертью ИИ, сослуживцы, думающие на панихиде лишь о картах, вдова, заботящаяся на похоронах как бы отхватить побольше пенсии - всё это меня очень радовало.

Потом пошел рассказ о прежней жизни ИИ. Мысли о том, как буднично мужчина вынужден сбегать из дома на работу, хотя поначалу он вроде бы собирался поставить семью во главу угла. Совершенно пустая жизнь, полная лишь comme il faut, интриг на службе и игры в карты. Жизнь, которую главный герой почему-то считает очень хорошей. Жизнь, которая внешне покрыта приятной оболочкой, а если копнуть глубже...то там ничего нет. Нет любви, нет привязанностей, нет людей. Всё это я читал с большим удовольствием.

Но потом тон повести изменился. Случилось это не резко, а даже как-то незаметно. Вот главный герой упал, вот он заболел. Тут уже я начал подозревать, что это начало конца. Лёгкость книги сменилась тяжелой обреченностью.  Воздушность пропала, уступив место удушливости. Сатира перестала веселить, цинизм перестал радовать.

Умирать тяжело. А тяжело умирать ещё труднее. Люди на войне геройски бросаются под пули, как будто им не дорога жизнь. Но это легкая смерть, быстрая, добрая. Да ещё и во имя чего-то. Мечта, которую иногда хочется осуществить, чтобы не лишиться её навсегда. Умирать от болезни, зная, что ничего нельзя сделать, следить каждый день за ухудшающимися симптомами - вот это по-настоящему мучительно.

Тело медленно, но верно умирает. Интересно лишь, что происходит с душой. ИИ обманывает себя. Он не понимает, что болезнь смертельна и почти до конца надеется на выздоровление. Надежда может быть и не умирает последней, но держится долго. Вообще, страшно, что надежда и самообман так часто в жизни оказываются синонимами. Вместе с надеждой в душе героя живёт и неизвестность, неопределённость. Они появляются одновременно. Но и исчезают тоже вместе.
Ещё один синоним. Надежда, ложь и неопределённость - вот те три сестры, которые опускают для героя синие шторы.

Мучения физические отходят для героя на второй план. Ложь - вот что тревожит его по-настоящему. Вот что, оказывается, умирает последним! Настолько последним, что может быть и не умирает вовсе. И появилась она в жизни героя задолго до болезни. Настолько задолго, что может быть она вообще всегда была. Да, пожалуй. ложь была в жизни ИИ всегда, но он её не замечал до болезни .

Но болезнь всё перевернула с ног на голову. Герой стал очень чувствителен ко лжи. Врачи обманывают его, сослуживцы, родственники, дети. Все притворяются, лицемерят. Ведут себя так, как будто ИИ может выздороветь. Как же можно получить сочувствие, если другой человек делает вид, что у тебя нет никакой проблемы? Все надели маски, чтобы разыграть последнюю в жизни ИИ комедию. Все избегают ИИ, когда ему как раз хочется близости. Может быть впервые в жизни. Но, как говорится "что посеешь, то и пожнёшь". Все пытаются оградить ИИ от мыслей о неизбежной смерти.

На самом деле все лишь защищают себя. Часто нам кажется, что мы оберегаем другого человека, тогда как на самом деле мы лишь вредим ему, спасая себя. Но это маска, которую мы вынуждены надевать, чтобы не было больно от разочарования в себе. Мы виноваты дважды. Первый раз - оставаясь холодными к несчастьям близких. Но это ещё полбеды, это как раз очень человечно. А вторая вина - это наказывать близких за собственные грехи: бессердечие и эгоизм, придумывая изощренные оправдания своему поведению, делая больному только хуже под маской заботы о нём.

Да, жена ещё. Я думаю, что значение этого персонажа намного превышает количество посвященных ей в тексте строк. Супруги женились без любви и также и жили. Жена вытеснила героя из дома на работу. Её ли это вина? Думаю, что ИИ слишком легко сдался, не умел поговорить, обсудить проблемы (Да и кто тогда умел? А сейчас кто умеет?), не сумел перенести малейшего выхода из зоны комфорта и ушёл с головой в работу и невинные развлечения. Но обид не простил и жену возненавидел. Конечно, это не могло не сказаться и на отношении к детям. Супруги стали жить в состоянии холодной войны, когда за фасадом мнимого благополучия скрывается пропасть непонимания и неприятия. Но болезнь частично сняла маску с ИИ, который уже может признаться себе в истинном отношении к жене. А жена ещё слишком здорова, чтобы позволить себе снять маску. Она просто надела другую маску - заботливой страдающей жены, журящей мужа за неаккуратное выполнение докторских предписаний. Ведь если ИИ становится хуже, то это не от того, что он умирает, а от того, что он съел что-то запрещённое доктором или слишком поздно пошёл спать.

Жена конечно же неприятная особа. Но глупо было бы предположить, что в ней проснётся любовь к мужу только потому, что тот умирает. Да и нельзя забывать, что мучительно не только умирать, но и находиться всё время рядом с умирающим. Это тоже пытка. При любом отношении к больному. Ведь человеку тяжело, а ты не можешь не только помочь ему, но и облегчить свои страдания.

Самыми человечными оказались два героя: сын-гимназист, которого ещё видимо не коснулось тлетворное влияние общества и он остался в "первобытном" состоянии и слуга Герасим, не пытающийся скрыть от барина, что тот умирает, с легкостью несущий все тяжелые и на первый взгляд унизительные заботы об умирающем. Ведь все мы там будем. Бары и слуги. И если сегодня ты облегчил страдания смертельно больного человека, то завтра, когда будешь умирать ты, кто-нибудь придёт и тебе на помощь, взяв на себя часть мучений. Безропотно, без лицемерия, без раболепства. В линии Герасима много морализаторства, но без этого, видимо, нельзя. Это одна из главных мыслей - контраст между лицемерием высшего общества (боящимся смерти и потому притворяющимся, что её нет) и кротостью, милосердием простого люда (принимающим смерть как естественную часть жизни).

ИИ страдает от мыслей о бесцельно и безлюбовно прошедшей жизни. За несколько дней до кончины он перерождается. Герой понимает, что смерти как таковой нет, и в увиденном белом свете чувствует начало новой жизни. Таким образом, оказалось, что Толстой перехитрил всех и названием повести и констатацией факта смерти ИИ на первых страницах. Смерть героя - это не физический акт умирания тела, описанный в повести, а как раз то существование, которое он влачил до болезни. И к концу своей смерти ИИ, как это ни странно, увидел жизнь.

Как я уже сказал, болезнь ИИ всё перевернула с ног на голову. И повесть, которая началась за упокой, кончилась за здравие.

Не надо это читать. Если вы счастливы, здоровы, влюблены – не надо. Если жизнь идёт по плану – не беритесь. Живёте в согласии с собой – ни в коем случае. “Смерть Ивана Ильича” – это уже литературная крайность, вернее нечто за пределами литературы вообще, откровение, завет или Слово. Жизнь отдельного человека, на месте которого мы легко можем увидеть себя, разбирается на корпускулы и соединяется вновь, чтобы бессмысленность и ужас бытия отразились на страницах с почти анатомической, медицинской наглядностью. Опасный и родственный религиозному путь деконструкции проходит вместе с героем пришибленный читатель.

Здесь Лев Толстой в лучшей своей форме: после “Анны Карениной” и до религиозных трактатов, он находится в стихии своих любимых экзистенциальных размышлений, облечённых в мощные художественные образы, и совершенно неприлично возвышается среди писателей-современников. К чему размениваться на мелочи – разговор пойдёт о жизни и смерти.

Умирает скучный судейский чиновник Иван Ильич, примечательный лишь своей почти показной заурядностью. Коллеги, такие же чиновники средней руки, и семья по нему скорбят строго в пределах необходимости. Неприятно, конечно, но не откладывать же из-за поминок партию в вист?! В конце концов, покойный много болел, а в последние дни кричал нестерпимо, через три стены слышно было, в общем, почтенные господа, к этому всё шло. Так что отдадим положенную дань, соблюдём, так сказать, приличия и покончим с делом. Все мы знали Ивана Ильича как порядочного человека. Рос он любимым сыном, по службе шёл гладко, с начальством на короткой ноге, и вообще – стремился пожить приятно. Случались недоразумения с женой, да порой в карьере заминки, но с кем такого не бывает?..

Перелом наступил тихо, почти незаметно, в тот момент, когда Иван Ильич добился искомой должности и приступил к созданию своего маленького мещанского рая. Как герой рассказа Андреева “Большой шлем”, он потянулся за призом и умер на месте. Точнее сказать, умирал, и тут повествование из ядовитой сатиры на провинциальные нравы превращается в экзистенциальную притчу о раскаявшемся грешнике. Хочется думать, что все события болезни и угасания произошли в воображении падающего с лестницы Ивана Ильича, ведь последующие истязания его тела и муки разума кажутся душераздирающими даже по меркам кровожадной пореформенной литературы. Сравнение толстовского языка с мазком художника-реалиста неимоверно пошло, но трудно сказать иначе, сталкиваясь со всей этой пулемётной, гнетущей, неумолимой и удушающей чередой характерных деталей, внутренних монологов, обобщений, складывающихся в правдивую картину. Невозможно забыть шелест платья дочери Ивана Ильича, упорхающей на бал со своим усатым женихом, когда отец прикован к постели; или хлюпающий пуф под задницей чиновника, спешащего поскорей распрощаться с мертвецом; а запах изо рта жирной жены (!) Ивана Ильича – это ещё не запрещённый приём? Это ещё литература, или это медицина, патологоанатомия, вероятно?

Ещё запоминающаяся деталь – пахнущие дёгтем сапоги буфетного мужика Герасима, покорно ухаживающего за больным Иваном Ильичём. Вряд ли случайно уделено столько авторского внимания “человеку из народа” и эмоциональной связи его с барином. Вот подлинная жизнь, думает Иван Ильич, без притворства и лжи, в природном состоянии. В следующем веке писатели непременно бы намекнули, что Герасим – ангел, облегчающий страдания, а нам и без модернистских кунштюков понятно, что жизнь “простого мужика” за пределами спальни умирающего вовсе не сахар. Ещё не написана чеховская “Палата №6”, где “человек из народа” представлен в виде животной вонючей массы, но уже тогда некоторая наивность, если не сказать натужная дидактичность, Толстого была очевидна.

Как всегда, читая Толстого, восхищаясь его изобразительной мощью, мы с некоторым раздражением отмечаем покровительственные, поучающие интонации мудреца с парнаса Ясной Поляны. В “Смерти Ивана Ильича” появляется ещё одно качество – какая-то необъяснимая жестокость. Да, разумеется, конформизм, тяга к приятности, шаблонность жизни достойны осуждения. Но что, в конце концов, натворил такого маленький чиновник Иван Ильич, чтобы столь безжалостно деконструировать, буквально распиливать его сознание, обрекая на адские муки? Положим, многие юристы и впрямь попадут в преисподнюю, так зачем жарить их уже по пути? Неимоверно тяжело быть человеком, который понравится Толстому. Невыносима ноша духовного подвига самосовершенствования, который должен пройти каждый. Можно ли нам, Лев Николаевич, вместо постоянного воспитания идеальной души, хотя бы просто не совершать зла? Или нас тоже ждут страшные муки из-за недостаточности усилий стать хорошими?

Повесть "Смерть Ивана Ильича" произвела на меня удивительно сильное впечатление, и удивительно это тем, что другие, крупные произведения Толстого мне особенно не понравились. "Войну и мир" читать было неплохо, но только и всего. "Анна Каренина" мне не понравилась. А вот эта повесть оказалась не только прекрасно написанной, без излишеств, но и держала в напряжении на протяжении всего чтения.
Основная сюжетная линия представлена уже в самом названии: некий Иван Ильич, судейский чиновник, умирает. Сюжет выстроен вокруг процесса его умирания и непосредственно смерти, а также тем, что за нею следует. В повествовании явно выделяются три пласта. Первый - это, так сказать, пласт социальный. Здесь автор описывает размеренную, благополучную жизнь Ивана Ильича, в которой нет места ни сильным чувствам, ни радостям, ни страданиям, ни эмоциональным потрясениям. Главный герой сам помещает себя в рамки "приличной" - общественно приемлемой жизни. На поверку эта "приличность" оказывается фальшивой, что проявляется в условно переломные моменты в жизни Ивана Ильича (например, когда он терпит неудачи на службе, что приводит к конфликтам с коллегами, с которыми он всегда сохраняет добродушный нейтралитет - для приличия). Само собой, самым переломным из таковых моментов становится его болезнь, которая в тексте напрямую никак не называется - никто не может поставить точного диагноза, но совершенно очевидно, что она смертельна. Любопытно, что болезнь оказывается как бы "вызвана" обывательским образом жизни главного героя: она даёт о себе знать тогда, когда он, окончательно погрязнув в своём мещанстве, занимается обустройством свежеарендованного дома и травмируется, упав с лесенки. Это, пожалуй, кульминационный момент повести: здесь Толстой изображает, до какой скрупулёзности и одержимости дошло стремление Ивана Ильича к тому, чтобы быть как все приличные и уважаемые люди. Украшательство нового дома целиком и полностью занимает мысли Ивана Ильича, но, увы, ему остаётся не так долго жить в этом уютном гнёздышке.
Другой пласт произведения - экзистенциальный. О Толстом обычно не вспоминают, когда говорят о философах-экзистенциалистах, однако здесь он очень близок к их идеям. Его персонаж оказывается в пограничном состоянии: в философии, лишённой теологичности, самосознание человека раскрывается в моменте Ничто, в осознании собственной смертности. Посредством постоянного присутствия Ничто осознаётся и его противоположность - Бытие. Симона де Бовуар, например, говорит о смерти как о нестерпимом скандале, реальность которого обнаруживается только лицом к лицу. Здесь Иван Ильич также оказывается со своей смертью лицом к лицу и обнаруживает правдивость фразы "Живём вместе, умираем поодиночке". Факт собственного умирания наталкивает его на переосмысление собственной жизни: как бы он этому ни сопротивлялся, он тем не менее бесконечно обдумывает и сопоставляет прошлое и настоящее; в его состоянии времени для него уже не существует, он в безвременье. Он пока ещё имеет отношение к социуму, что выражается посредством испытываемых чувств: он ненавидит одних своих домочадцев известной ненавистью умирающего человека к живым; жалеет других; он ищет защиты и утешения у мужика Герасима, который в этот переходный момент становится для него воплощением жизненных сил. Тем не менее, Иван Ильич умирает и всё больше отдаляется от мира живых.
На нескольких последних страницах Толстой представляет нечто вроде метафизического измерения: то, что со стороны кажется агонией умирающего, на деле напоминает мытарства души. Иван Ильич ведёт странный закольцованный диалог с чем-то вроде собственной души, сопротивляясь и в то же время отдаваясь окончательной смерти. Великолепно описано это переходное состояние, как бы "на пороге". И прежде чем это происходит, он обнаруживает ответ на свой главный, такой мучительный вопрос о смысле жизни и смерти.
Интересна не только эта композиция повести, но ещё и то, что по мере развития сюжета читатель всё больше "вживается" в главного героя, как в картину, на которую долго смотришь. Изначально Иван Ильич - это покойник, о котором равнодушно говорят пришедшие на его похороны знакомые. В конце же читатель оказывается вместе с ним в том кратком миге, разделяющем жизнь и смерть. В этом повесть Толстого многократно превосходит, например, "Смерть Бальдассара Сильванда" авторства Пруста, навеянную идеями, изложенными в "Иване Ильиче".