Или, допустим, мы смеемся иногда, когда недалекий человек глупо и плоско пошутит и сам при этом радостно смеется. Понятно же, что смеемся мы не над его шуткой, а над чем-то другим, над общей, так сказать, мизансценой — над тем, что пошутившему человеку самому кажется смешной его шутка.