Читать бесплатно книгу «Сталин. Том II» Льва Троцкого полностью онлайн — MyBook
image

СТАЛИН В НАРКОМНАЦЕ

2 (15) ноября опубликована за подписью Ленина и Сталина «Декларация прав народов России», объявляющая, что национальную политику советской власти будут направлять четыре принципа: 1) равенство всех народов России; 2) право на отделение и образование самостоятельного государства; 3) отмена всех национальных ограничений; 4) свободное развитие национальных меньшинств в составе каждого из народов. Текст самого документа, несущего на себе, несмотря на краткость, черты тяжеловесности, был, видимо, очищен рукою Ленина. На тексте этого исторического документа есть поправки, внесенные Бухариным и Сталиным. «Большинство их поправок, – гласит комментарий к сочинениям Ленина, – не имеет принципиального характера».

В этот первый хаотический период работа еще не поделена, роли не определились. Время административной работы комиссара национальностей еще не пришло. В агитации Сталин не участвует. Он выполняет разные поручения, помогая в текущей работе Ленину. Позже он сам говорил о себе, как о члене штаба Ленина. Это было бы не лишено меткости, если б работа Сталина отличалась большей систематичностью.

Наряду с вождями партии и страны имелись вожди, так сказать, ведомственного значения. Таким вождем стал Сталин в области отсталых национальностей. На различных съездах отсталых национальностей, на съездах, посвященных национальному вопросу, имя Сталина включается в список вождей, правда, на последнем месте.

27 ноября 1919 г. открылся в Москве Второй Всероссийский съезд мусульманских коммунистических организаций народов Востока. Съезд был открыт Сталиным от имени Центрального Комитета партии. Почетными членами были избраны четыре лица: Ленин, Троцкий, Зиновьев и Сталин.

Председатель съезда Султан-Галиев, один из тех, который плохо впоследствии кончил, предложил съезду приветствовать Сталина как «одного из тех бойцов, которые горят огнем ненависти к международному империализму».

Однако крайне характерен для тогдашней градации вождей тот факт, что общая политическая резолюция по докладу Султан-Галиева заключается приветствием: «Да здравствует Российская коммунистическая партия… да здравствуют ее вожди Ленин и Троцкий». Даже этот съезд народов Востока, проходивший под непосредственным руководством Сталина, не счел нужным включить Сталина в число вождей партии.

В апреле происходит в Москве Первый Всероссийский съезд чувашских коммунистических секций. Почетный президиум состоит из тех же четырех лиц: Ленин, Троцкий, Зиновьев и Сталин. Описывая открытие съезда, журнал Народного комиссариата национальностей указывает, что на стенах красовались портреты вождей мировой революции: Карла Маркса, Ленина, Троцкого и Зиновьева.

Первый съезд коммунистов-чувашей происходил в апреле 1920, следовательно, через два с лишним года после установления советской власти. В этот период портретов Сталина еще не существовало, они нигде не вывешивались, и никому не пришло в голову украсить хотя бы зал съезда, который целиком входил в сферу деятельности самого Сталина.

В июле 1920 г. собирается 2-ой конгресс Коминтерна. На этом конгрессе обсуждается национальный и колониальный вопросы. Тезисы по национальному и колониальному вопросам вырабатывает Ленин, ему же принадлежит руководство работой комиссии по национальному и колониальному вопросам, он делает на заседании 2-го конгресса 6 июля доклад от имени комиссии по национальному и колониальному вопросам. Никому не могло прийти в голову поручить составление тезисов или доклад по национальному вопросу Сталину. Принимал ли он участие в комиссии по национальному вопросу? Курьез, что биограф Сталина Суварин решительно, поскольку в теоретической области решительность ему свойственна, отвергает принцип права наций на самоопределение, принцип, лежащий в основе Наркомнаца и соответственной деятельности Сталина. В то же время Суварин решительно выступает за принцип демократии в противовес диктатуре. Бедному автору не приходит в голову, что принцип демократии в применении к национальной области не означает право на самоопределение. Если демократия есть власть народа, то очевидно, что народ должен «иметь право» организовать свою власть сообразно со своими национальными интересами, как он их понимает. Сказать, что это не осуществимо, значит попросту не знать, что демократия не осуществима. Действительно идеальная, законченная, действительная демократия оказалась немыслима в капиталистическом обществе, но это вовсе не значит, что она не мыслима вообще со всеми теми ограничениями, которые вносит в нее классовый строй. Точно то же самое относится и к вопросу о национальном самоопределении.

С 16 мая (дата Четвертой украинской конференции), по крайней мере до 20 мая, Сталин принимал участие в различных заседаниях и совещаниях Украинской партии. На 9-ой партийной конференции писал статьи и произносил речи (ленинскому пятидесятилетию и т. д.). К концу этого года (октябрь, ноябрь, декабрь) он занят на всякого рода конгрессах.

7 ноября 1920 г., т. е. в третью годовщину Октябрьского переворота мы застаем Сталина в Баку, где он выступает на торжественном заседании Совета с докладом «Три года пролетарской диктатуры». 13 ноября Сталин выступает с докладом в Дагестане на съезде народов Дагестана для декларации об автономии Дагестана. «Речь т. Сталина, – как сообщает журнал комиссариата национальностей, – во многих местах прерывалась громом аплодисментов, Интернационалом и закончилась бурной овацией».

18-21 декабря происходит Первое Всероссийское совещание представителей автономных республик, областей и пр. Каменский передает совещанию привет от имени Сталина, который не может присутствовать по болезни. Единогласно принимается предложение послать приветствие Сталину.

19 января 1921 года состоялось заседание Совета Национальностей под председательством Сталина. Следовательно, его болезнь, о которой сообщал Каменский 18 декабря, могла начаться не раньше, как в середине ноября, ибо 13 ноября 1920 г. он участвовал на съезде народов Дагестана. Болезнь закончилась до 19 января, когда происходило заседание Совета Национальностей под председательством Сталина. Период болезни мог длиться при этих условиях вместе с периодом выздоровления и отдыха не более двух месяцев. Очевидно, к этому времени относится его операция.

Посты, которые занимал Сталин в первые годы после переворота, и отдельные поручения, преимущественно организационного и дипломатического характера, которые он выполнял, очень разнообразны; но такова была участь большинства ответственных работников того времени. Прямо или косвенно все занимались гражданской войной; рутинные обязанности ложились обычно на ближайших помощников. Сталин числился членом редакции центрального органа, но на деле почти не имел к «Правде» отношения. Более систематическую работу, прерывавшуюся поездками на фронт, он выполнял в комиссариате Национальностей. Советское государство только формировалось, и установить по-новому взаимоотношения разных национальностей было нелегко. Общее руководство в этой области, не говоря уже об инициативе, принадлежали полностью Ленину, который с давних пор придавал национальному вопросу огромное значение, второе по важности после аграрного. По дневнику его секретариата видно, как часто он принимал разного рода национальные делегации и обращался с письмами, запросами и указаниями по поводу той или другой национальной группы. Все сколько-нибудь принципиальные меры проводились им через Политбюро; менее важные обсуждались по телефону со Сталиным. На комиссариат Национальностей ложилось лишь техническое выполнение уже вынесенных решений.

О работе этого комиссариата опубликованы в 1922 г. и в 1930 г. воспоминания Пестковского, ближайшего помощника Сталина в первые 20 месяцев советского режима.

Старый польский революционер, бывший на каторге, участник Октябрьского восстания, занимавший после победы самые различные должности, в том числе пост советского представителя в Мексике (1924–1926 г.г.), Пестковский долго состоял в одной из оппозиционных групп, но успел своевременно раскаяться. Печать свежего раскаяния лежит на второй части этих воспоминаний, но не лишает их ни свежести, ни интереса.

Инициатива сотрудничества принадлежала Пестковскому, который стучался в разные двери, ища и не находя применения своим скромным способностям. «Тов. Сталин, – сказал я, – вы народный комиссар по делам национальностей? – Я. – А комиссариат у вас есть? – Нет. Ну, так я вам сделаю комиссариат. – Хорошо. А что вам для этого нужно? – Пока только мандат»… Здесь не любящий тратить лишних слов Сталин удалился в управление делами Совнаркома, а через несколько минут вернулся с мандатом".

В одном из уже занятых помещений Смольного Пестковский нашел свободный столик и поставил его у стены, укрепив над ним лист бумаги с надписью: «Народный комиссариат по делам национальностей». Ко всему этому прибавили два стула. «Товарищ Сталин, – сказал я, – денег ни гроша у нас нет». В эти дни новая власть еще не обладала государственным банком. – Много ли нужно? – спросил Сталин. Для начала хватит тысячи рублей. – Придите через час. – Когда я явился через час, Сталин велел мне сделать заем у Троцкого на три тысячи рублей. «У него есть, он нашел их в бывшем министерстве иностранных дел». Я пошел к Троцкому и дал ему форменную расписку на 3 тысячи рублей. Насколько мне известно, Наркомнац до сих пор не возвратил тов. Троцкому этих денег". По тексту конституции народный комиссар считался только председателем коллегии, состоявшей из полдюжины, а иногда и дюжины членов. Руководство ведомством было нелегко. По словам Пестковского «все члены коллегии по национальному вопросу стояли в оппозиции к Сталину, нередко оставляя своего народного комиссара в меньшинстве». Раскаявшийся автор спешит прибавить: «Сталин решил путем упорной работы перевоспитать нас… Здесь он проявил много выдержки и ума». К сожалению, об этой стороне дела Пестковский ничего не пишет. Зато мы узнаем от него, каким своеобразным способом Сталин кончал конфликты со своей коллегией. «Иногда он терял терпение, – рассказывает Пестковский, – но он никогда не обнаруживал этого на собраниях. В тех случаях, когда в результате наших бесконечных дискуссий на совещаниях запас его терпения истощался, он вдруг исчезал. Делал он это чрезвычайно ловко. Сказав: „Я на минутку“, он исчезал из комнаты и прятался в одном из закоулков Смольного и Кремля. Найти его было почти невозможно. Сначала мы его ждали, а потом расходились. Я оставался один в нашем общем кабинете, терпеливо дожидаясь его возвращения. Но не тут-то было. Обычно в такие минуты раздавался телефонный звонок: это Владимир Ильич требовал Сталина. Когда я отвечал, что Сталин исчез, он мне говорил неизменно: „Срочно найти“. Задача была нелегкая. Я отправлялся в длинную прогулку по бесконечным коридорам Смольного и Кремля в поисках Сталина. Находил я его в самых неожиданных местах. Пару раз я застал его на квартире у матроса т. Воронцова, на кухне, где Сталин лежал на диване, курил трубку и обдумывал свои тезисы».

Для перевоспитания своей коллегии народный комиссар применял, надо признать, своеобразные методы. Разгадка трудного положения Сталина в своей собственной коллегии в том, что он не пользовался авторитетом. Не только народные массы, но даже широкие круги партии не знали его. Он был бесспорным членом штаба большевистской партии, и в этом было его право на частицу власти. Но даже в «коллегии» собственного комиссариата он не пользовался личным авторитетом, а по всем важнейшим вопросам оставался в меньшинстве.

Так как лучшие силы партии ушли на военную и хозяйственную работу, то коллегия комиссариата национальностей состояла из людей малозначительных. Тем не менее они имели навык мобилизовать аргументы, отбивать доводы Сталина и ставить ему вопросы, на которые он не находил ответа. Он имел власть, но этой власти было совершенно недостаточно, чтобы принуждать; приходилось убеждать. Для этого у Сталина не было данных. Противоречие между властностью натуры и недостатком интеллектуальных ресурсов создавало для него нестерпимое положение. Он не пользовался авторитетом в собственном ведомстве… Когда его терпение истощалось, он просто прятался «в самых неожиданных местах». Действительно ли он на кухне у коменданта обдумывал свои тезисы, можно сомневаться. Скорее он тяжело переживал про себя обиду и размышлял о том, как хорошо было бы, если бы несогласные не смели возражать. В то время ему, однако, и в голову не приходило, что наступит такой период, когда он будет только приказывать, а все остальные будут молчать и повиноваться.

Не менее красочно Пестковский описывает поиски помещения для комиссариата национальностей в Москве, куда правительство переехало в марте из Петрограда. "Между ведомствами шла ожесточенная борьба из-за купеческих особняков. Наркомнац сначала не имел ничего. Я нажал на Сталина. На кого он нажал – мне неизвестно, но… по прошествию некоторого времени Наркомнац владел уже несколькими особняками. Центральное ведомство и белорусы поместились на Поварской, латыши и эстонцы на Никитской, поляки на Арбате, евреи на Пречистенке, а татары где-то на Москворецкой набережной. Кроме того, Сталин и я имели кабинеты в Кремле. Сталин оказался весьма недоволен таким положением. «Теперь уж за вами совсем не уследишь. Нужно было бы получить один большой дом и собрать туда всех». Эта идея не оставляла его ни на минуту. Через несколько дней он сказал мне: «Нам дали большую сибирскую гостиницу, но ее самочинно захватил ВСНХ, мы, однако, не отступим. Велите Аллилуевой написать на машинке несколько бумажек следующего содержания: „Это помещение занято Наркомнацем“. Да захватите с собой кнопки». Аллилуева, будущая жена Сталина, состояла машинисткой в комиссариате Национальностей. Вооруженные магическими бумажками и кнопками Сталин и его заместитель отправились в автомобиле в Златоустинский переулок. «Уже темнело. Главный ход в гостиницу оказался закрытым. У дверей красовалась бумажка: „Это помещение занято Высшим Советом Народного Хозяйства“. Сталин сорвал ее, и мы укрепили наше заявление. „Надо проникнуть внутрь“, – сказал Сталин. Задача была нелегкая. С большим трудом мы отыскали черный ход. А электричество почему-то не действовало. Мы освещали себе дорогу спичкой. Во втором этаже мы набрели на длинный коридор. Прикрепили наши записки еще на других дверях. Пора было возвращаться обратно, а спички у нас истощились. Спускаясь в потемках, мы попали в подвал и чуть не свернули себе шеи. Наконец, мы все-таки добрались до автомобиля».

Нужно известное усилие воображения, чтобы представить себе фигуру члена правительства, который в сумерки проникает в здание, занятое другим министерством, срывает одни плакаты и наклеивает другие. Можно сказать наверняка, что никому другому из народных комиссаров или членов ЦК не пришло бы в голову совершить такой шаг. Мы узнаем здесь Кобу эпохи тюремного заключения в Баку. Сталин не мог не знать, что спорный вопрос о здании будет разрешаться в конце концов в Совете Народных Комиссаров или в Политбюро. Проще было бы с самого начала обратиться в одно из этих учреждений. Сталин имел, видимо, основание предполагать, что тяжба будет разрешена не в его пользу, пытался поставить Совнарком перед совершившимся фактом. Попытка сорвалась: здание было передано ВСНХ, как более важному министерству. Сталину снова пришлось затаить обиду против Ленина.

В 1920 г. власть Сталина была уже неоспоримой, но государственный культ его личности только устанавливался. Этим объясняется то обстоятельство, что в воспоминаниях, несмотря на общий панегирический тон, слышится еще нота фамильярности, и даже допускается оттенок доброжелательной иронии. Через несколько лет, когда чистки и расстрелы установят необходимый пафос дистанций, рассказы о том, как Сталин скрывался на кухне у коменданта или ночью захватывал особняк, будут уже звучать, как непристойный документ, возможно, что автор жестоко поплатился за нарушение этикета.

Бесплатно

4.5 
(28 оценок)

Читать книгу: «Сталин. Том II»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно