Горб одиночества тяжек, как мокрый песок.

Смейся, паяц, над своею разбитой душою,

Брошенной просто на пандус из старых досок.

Роли у всех на руках, будто карты при свете.

Взятки заказаны, козырь объявлен. Пора!

Долго в колоде лежал ты и в джокеры метил.

Только без джокеров нынче ведётся игра.

Всё невпопад – и ужимки, и смех, и акценты.

Старым шутом на балу среди множества пар.

Словно по лужам, шаги к освещённому центру,

Тенью кривою от чьих-то затейливых па.

Это ли думал ты вынести судьям сегодня?

Всё перебил откровенный софитов накал.

Ты захлебнулся в поту пережитых агоний.

Это ли ты так усердно в себе сберегал?

С маски не спрос, но она не исчезнет забыта.

Горб прирастает к спине и пугает людей.

Смейся, паяц, над душою своею разбитой,

Слёзы солёные пряча в своей бороде.

24.07.93. г. Вена

ТРИ ВЕРСИИ (триптих)

«Власть на зуб перл неймёт —

умна, иль дурна…»

ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО

«Суд ежечасно собственный верша…»

– Сегодняшний, почтенная Агора,

Камней двуцветный ритуал-расклад

Нас вынудил с очередного вздора

Произвести известный всем – Сократ.

– Ну вот, теперь простой подсчёт по цвету

Решит мою, философа. Судьбу.

Обычный жребий, поиск паритета…

И никакого права на борьбу.

Им всё равно, за что. Хоть мир и тесен.

И я любого лично знаю здесь.

Лишь черно-белый выбор интересен,

И чуть – с меня свисающая спесь.

Что не содеяно и шага злого,

То доказать, как плюнуть в водоём.

За верное придуманное слово,

Летящее по ветру воробьём!

За мысли, коим мало, кто прислушен!

За неумышленно красивый слог!

За аксиомы, ищущие уши!

Весьма демократично! Смерть – итог!

Причём не стоит даже сомневаться,

Обзорно – сплошь мои ученики,

И я простор им застил. Не раздаться.

Старейший – просто слеп и без руки.

Эх, мало, кто записывал за мною.

Наговорить теперь ведь не дадут.

В дебатах изошли уже слюною,

Что для моей же пользы этот суд.

Коль смертный приговор нас подытожит,

Богам все дружно воздадут хвалу,

Что я себе же вред не приумножил

Минутой лишней рассужденья вслух.

Считают камни. Можно не трудиться —

Так явно одиноки, что белы.

Дилемма: пойло принесут в темницу,

Удавят или бросят со скалы…

Я б честно, предпочёл всему цикуту,

Смешать с вином и лучше без воды.

Но… всё! В обряд досыпали минуту

Философосживания. Лады!

– Смерть! Жребий указал… Единство – кредо!

В Почётной Чаше – яд! Богам хвала!..

…Тебе, Сократ, жена тут напоследок

Вина – я разрешил – передала.

АУДИЕНЦИЯ

«Поэт себе – суть высшая цензура…»

– Мне мой Людовик приказал явиться?

Минута велика! Я длю её.

Так часто по руке менял я лица,

Что счастлив, уложить к ногам своё!

– Мольер! Я запрещаю вам отныне…

Себя в работе вашей не жалеть.

Мне дорого не только ваше имя,

Но я хочу на вас ещё смотреть.

Смотреть и радоваться, уж позвольте.

Не смейте возражать! Я – ваш Король!

И Солнце! Диалог на этой ноте

Я дописал сегодня в вашу роль.

Вот, вы от каждого переживанья

Рождаете шедевры для ума.

Но не для времявидосозерцанья.

Мне ж зрелища важнее, чем тома.

И видятся смешнее ваши строки,

Когда б их поступь легче по судьбе.

Талантливы уж слишком и жестоки!

Убили же обойщика в себе.

Плоды ночных раздумий не для сцены.

Сплетенья неурядиц – вред жевать.

Не набивайте глубиною цену.

Я запрещаю вам переживать!

Да, Жан Батист, пора уже быть проще.

И жизнь свою в конвульсиях трясти

Нарочно перестать. Театр – не площадь!

Заказ монарший! Господи, прости!

Я признаю, что индивидуальны

Во многом. Не гримасничать прошу!

Но и талант свой подчинять Версалю —

Труд не последний. Знаю, сам пишу.

Иначе – ваши броские шедевры

Без зрительских оваций, да, Мольер,

Как в монастырь монашки-девы,

Сейчас же устремятся. Мало ль мер!

Итак, мы ничего здесь не подпишем —

Сатирик и Король, нет, крёстный – кум!

Я видеть вас хочу, но боле слышать

И не краснеть, свой напрягая ум.

– Всецело, Сир, и слепо повинуюсь,

Ослепнуть не берусь, ничтожна тварь.

Вы, право, так мудры, что я ревную.

Мой здравый смысл! Рассудок! Государь!

ДОБРЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ

«Себя – азарт – ломать и нарушать»

– Простите, вызывали?

– Проходите.

Фамилия.

– Домбровский. Я хотел…

– Писатель?

– Литератор.

– Всё юлите.

Поговорим, не открывая дел?

Надеюсь, вам понятно направленье,

В котором потечет наш разговор?

– Признаться…

– Очень кстати бы. Есть мненье,

Что деятельность вся до этих пор…

– Моя?

– И многих прочих, вам подобных,

Наносит, и не малый, нам ущерб.

И было бы значительно удобней

Вам некоторых не писать вещей.

– Из тех, что?..

– Да, из тех, что написали.

И вырубать не надо топором.

Отказ публичный! Глубина морали,

В сопровожденье росчерка пером.

– Непостижимо!

– Истина момента —

Вам, как историку, не объяснять —

В значительности формы документов,

На содержанье коих не пенять.

– Условия, в которые…

– Условий —

Мы рождены, для творчества создать!

Заметьте, мы на слове вас не ловим.

Я – лишь уполномочен передать.

– Довольно странно всё-таки…

– Согласен,

Я тоже это странным нахожу.

Любой ваш труд без цензора безгласен.

Хотите, я за вас всё подпишу?

От вас мне нужно лишь добро, признаться.

– Но что вы называете добром?

– К словам не место-время придираться!

Не хочется уж больно топором!

Согласно справим ваше возрожденье?

– Пока сюжет идёт к похоронам…

– Последнее, увы, предупрежденье,

И больше так не сиживать уж нам.

– Я бы хотел обосновать, расставить…

– Не стоит! Подпишите протокол.

– Но это же беседа?!

– Вам бы править!

Что ни пассаж – просчитанный укол!

Идите!

– Но…

– Я не стреляю в спину.

В уставе чётко: каждому – своё…

Советовал бы сжечь вам половину,

Иначе – могут уничтожить всё.

******

Допытываться точности и света

Нет смысла. Это – так, намёк совета.

Три версии, три внутренних беседы,

Возможно, что и одного поэта.

4.08.93. г. Вена

СВОИ СРЕДИ ЧУЖИХ

Спасибо, Серж! Сегодня водка в жилу,

И под икру горячие блины.

А ты ведь мне тогда не верил, Шилов,

Что ты пустая пешка для страны,

Что звонкая начинка саквояжа

Уместней здесь и только одному,

И красных стягов злые антуражи

Лишь стартом были финиша всему.

Тебя ведь чудом там не расстреляли.

И я сбежал, пока кипел базар.

И вот, теперь сидим в вечернем баре —

Экс-ротмистр и де, бывший комиссар.

И стёрты между нами все различья.

Кто свой среди чужих? И кто чужой?

У нас уже давно повадки птичьи

И лётный стаж внушительно большой.

А там – опять: и свары, и дебаты,

И что ни слово – пламенный обман.

Передрались у власти демократы,

И часа ждёт какой-нибудь тиран.

И снова не поможет заграница,

И потечёт четвёртая волна,

И новые запуганные лица

Мы встретим здесь. Судьба у нас одна!

Министры перебьются в журналистах,

Ворам банкирский навык по плечу,

Профессия ж сценичного статиста —

Не хуже гардеробщика ничуть.

На сцене – не в такси – и свет, и взоры.

И водке сотню лет не дорожать…

Серж! Посчитай, а то наш выход скоро.

Пойдём, брат Шилов, факелы держать.

10.08.93. г. Вена

КРЕЩЕНИЕ

Уехал я, но не простился —

В сонате жизни только трель.

Люблю тот город, где крестился.

Три капли – поздняя купель.

Туда я буду возвращаться

Из дальних всевозможных мест

И на коленях причащаться,

Неся в исповедальню крест.

И озарит всегда улыбка

Полёт во сне и наяву.

Пусть поздно – это не ошибка,

Но таинство. Клоню главу.

От демонизма отрекаясь,

Под петушиный крик в тщете

В несовершённом даже каюсь,

Крест обретая на щите.

23.08.93.

БАБЬЕ ЛЕТО

Завидую женщинам завистью светлой,

У них есть два лета – большое и малое;

И если устала от долгого лета,

То отдых в коротком находит усталая.

Махни ей рукою – ответит не сразу,

Попробуй догнать – бег уже замедляется.

На шее каменья от порчи и сглаза,

Но юбка разрезанная развевается.

Для бабьей декады всегда будет место,

И нынче, и дальше порою осеннею.

В душе и на сердце играет оркестр,

Омывшись дождём и суля воскресение.

Они побеждают, они выбирают,

И мы молча с этим опять соглашаемся,

И мелочно их изгоняя из рая,

Плетёмся за ними и рёбер лишаемся.

Осеннее лето и в пору «по бабам»!

Они же опять разбегаются – шустрые.

И шторма не будет, расселись по барам

Улыбки прохожих под пиво и устрицы.

Я бабам завидую завистью светлой,

У них есть два лета – своё и сюрпризное.

Кому этим летом подарят рассветы

Подруги загадочные и капризные?

14.09.93.

НАПЕРЕКОР

Опять назло бастующим шахтёрам

И узникам Матросской Тишины

Мы в образах Чайковского с напором

Превозмогаем ужасы страны.

От лёгких и крылатых выражений

К высоким па причудливой зимы.

Наперекор ветрам перерождений

Для «старых русских» снова пляшем мы.

22.04.94.

ЛЮДИ БЕГАЮТ ПО КРУГУ

Надоевшие друг другу

Люди бегают по кругу.

И страдают, и скучают,

Начинают и кончают,

Веселятся и теряют,

Забывая, повторяют,

Любят, ждут, надеясь, верят,

Терпят, лгут и лицемерят,

Поднимают и роняют,

Что-то зря соединяют,

Безнаказанно лелеют,

Непростительно жалеют,

Слепо мчатся за слезами,

Спят с открытыми глазами,

Не читают, хохоча,

Заключение врача,

Невозможное творят

И, как факелы, горят.

22.07.95

СУДЬБА

Судьба, сложившаяся из примет

И из привычек прошлых поколений,

Отнюдь не подвиг, но эксперимент,

Окрашенный изысканностью лени.

Талантом проросла в оригинал.

Судьба – не жизнь, история – часть быта.

Один отдельно взятый карнавал —

Написанный, разыгранный, забытый.

8.08.95.

АЛЕКСАНДРИЯ

Здесь и чудо, и везенье,

И осенняя весна,

Не простое воскресенье,

Но закономерность сна.

Здесь и радость, и услада,

И кипение крови —

Милый город Александра,

Покровителя любви.

Здесь и северное слово

Стал я странно понимать,

И, читая Гумилёва,

Не позволил себе спать.

И с открытыми глазами,

В откровениях тонул.

Ужас счастья познавал я,

Но не шёл потом ко дну.

А когда мне стало тесно

В этом городе у скал,

Тридцать девять лет, как песню,

Я на фото обменял.

И теперь огнём гори я —

И в ночи, и среди дня!

Здесь моя Александрия!

Здесь теперь не ждут меня!

26.09.96. г. Хельсинки

КАПЛЯ ИЗ ГРААЛЯ

Когда рука опять коснётся

Руки, и искра пробежит,

И камень, не стерпев, проснётся

В дремучей вековой глуши,

Сбегутся эльфы и наяды,

Огонь взожгут жесток и тих,

Реками слившиеся взгляды —

Да будут озером у них!

Что означают эти смуты?

Что можно не назвать игрой?

Да то, что день и год – минуты,

А час – столетие, порой.

И все близки и незнакомы,

Не разжимая вовсе рук.

Сегодня – сказочные гномы,

Но завтра – великаны вдруг.

Слова уже всё рассказали,

Границы превратили в хлам.

Осталось каплю из Грааля

На вечность выпить – сладкий грамм.

Но некий сказ сильней желанья,

И мы не вхожи в этот сказ.

Развеялся туман у камня —

Нет эльфов, не было и нас.

27.09.96. пос. Солвалла

НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ

Мы слёзы льём – когда мы рады,

Не терпим – злимся на кого.

В стихах, мой друг, ни слова правды,

Но кроме правды ничего.

Темнеет в жизни и светает,

Героем был иль подлецом.

Стихи, как губка, всё впитают

И выплеснут тебе в лицо.

Куда, не знаем, деть, порою,

Себя, свой гнёт, и срам, и стыд.

Все преступленья стих укроет,

Но тем скорей всплывут на вид.

Вся жизнь полна противоречий —

И ненавидя, и любя.

Взвалив поэзию на плечи,

Наружу вывернешь себя.

1.10.96. г. Выборг

ИГРЫ С ФЕНИКСОМ

Нас двое, две души союза

На много жизней, пьес и лет:

Мой жаркий Феникс – злая муза,

И я – её дурной поэт.

Она горит в костре сомнений,

Сгорает, лик меняет свой,

И чудным изо всех явлений

Опять знакомится со мной.

Я ж – стихотворец многоликий,

Поэтизированный шут,

Всегда на острие, на стыке,

Под тяжестью таланта пут.

Все игры наши и забавы

Любовной страстию легки

И сумасбродны и лукавы,

С участьем сердца и руки.

Мы ежечасно верно гибнем

И воскрешаемся тотчас.

Сонеты громки, тихи гимны.

Смерть омолаживает нас.

Не помня, якобы, о прошлом,

Я всякий раз для них иной.

Они же, чередуясь пошло,

Всегда сливаются в одной.

В одной – в любимой и желанной,

И ненавистной, как ярмо,

И обаятельной, и странной,

Как состоянье сна само.

Боюсь её и не пускаю

Меня покинуть в сонме искр,

И тут же сам в огонь толкаю,

И предъявляю строгий иск.

Сам по земле при том катаюсь,

Пишу трагедию, скорблю,

В слезах от горя свечкой таю,

И весь этот процесс люблю.

Мой милый Феникс, в новой жизни

Явись невиданной досель!

И по предтече мы на тризне

Забросим танец на постель.

Не узнавая окруженье,

Судьбу, как роли, наизусть

Проговорим, и на сожженье!

И радостно воскликнем: «ПУСТЬ!»

Пусть эта жизнь – не подвиг ратный!

Пусть Я – позёр, а Муза – Рок!

Но каждый действующий – главный!

Мы – неразгаданный урок!

30.12.96.

КОГДА ПОД НОГАМИ РАСТЁТ АДОНИС

Когда ты спускаешься с горных вершин,

Ты знаешь наверно, что ищешь внизу.

И правит тобой состоянье души,

Когда ты спускаешься с горных вершин.

Когда зачерпнешь средиземной воды,

Не ждёшь и не веришь в беду и в грозу.

За что же ещё: за глаза? за труды?

Когда зачерпнёшь средиземной воды.

Когда ты под сводами тех крепостей,

Поправших Ливана живую лазурь,

Не меч, но лишь крест за душою гостей,

Когда ты под сводами тех крепостей.

Когда под ногами растёт адонис,

Он дарит минутную миру красу.

Пускай завладеет им юная мисс,

Когда под ногами растёт адонис.

Когда ты молчишь возле древних гробниц,

При этом, ничуть не теряя слезу,

Не видишь причин и не падаешь ниц,

Когда ты молчишь возле древних гробниц.

Когда под ногами растёт адонис,

От полного штиля флаг тряпкой повис

Сто капель араки подарит анис,

И джином в тебе оживает Улисс.

И вновь восхожденья тебе предстоят,

И я за тобою по склону ползу,

И в зеркале вижу. Что ты – это я.

И вновь восхожденья тебе предстоят.

15.03.97. г. Бельбек

Я СНОВА НА ТЕАТРЕ

Когда прошёл врата, благоговея,

Я понял, что остаться здесь хочу.

Библоса ветер голоса навеял

Мне тех, кто внёс сюда по кирпичу.

Фундаменты Святого Александра,

Цепь башен римских, тюркский бастион,

Гробницы египтян, рвы Антипатра,

И мечей крестоносцев всюду звон.

Я снова на театре, и громада

Манит увидеть сцену с высоты,

Вонзиться в многовековую правду,

Что выпускала кровь из красоты.

Не вижу упреждающей причины

Не подставлять безветрию лица —

В простом костюме полу-сарацина,

С душой открытой полу-мертвеца.

Пройдя по Аду, нынче близок Раю,

Заглядываю через облака.

Я снова на театре умираю —

Смерть длительностью жизни велика.

Фундаменту Святого Александра

Я подарил своих следов песок.

Восток – лишь четверть главного театра,

Пусть мы у врат, врата ж у наших ног!

20.03.97. Библос

ЛУНА ВОШЛА СЕГОДНЯ В ЗНАК СТРЕЛЬЦА

Во тьме светилась тропка к водопою

И в небе золотые три кольца.

Я нахожусь в гармонии с собою —

ЛУНА вошла сегодня в знак Стрельца.

Наброски строк в логические мысли

Сложились обрамлением венца.

Столб энергетики стремился в выси —

Луна ВОШЛА сегодня в знак Стрельца.

На деревах из Стрешневского парка

Развешаны пробитые сердца.

Давно я ждал астрального подарка —

Луна вошла СЕГОДНЯ в знак Стрельца.

Сегодня и приятно и достойно

Во смыслах всех не потерять лица.

Пегаса я выгуливал из стойла —

Луна вошла сегодня В ЗНАК СТРЕЛЬЦА.

Вошла под стрелы, серебром сияя,

Богиня, ледяная мать волков.

Приливы корабли с цепей снимают,

От якорных освободив оков.

По лунному пути желаю деться

И сутки принцем сказочным прожить!

Звезде планета руку вместе с сердцем

Готова этой ночью предложить.

13.08.97.

НАША МОСКВА

Города зарубежные,

Города нас манящие,

Вы романтики полны, строптивы, кичливы.

А Москва наша – нежная,

А Москва – настоящая,

Ты бесспорна для нас и противоречива.

Ты – красавица русская,

Ты – бессмертная женщина,

Ты – всегда молодая, любимая нами.

Часто в полдень ты грустная,

Вечерами ты грешная.

Мы, тебе присягнув, удивляемся сами.

Сарафан белокаменный

Ты сегодня примерила.

Ты опять на века – та же, но и другая.

Мы – чудные и странные —

Те, в кого ты поверила.

Мы семья твоя – шумная, но дорогая.

Фейерверки цветастые

Освещают день сказочный.

Сотен улиц узоры широки и узки.

Пусть Москва наша здравствует

И легко, и загадочно —

Третьим Римом, но главной Столицею Русской!

22.08.97.

МОЛЧАЛИВЫЙ ДРУГ

Я не расширил и не сузил круг.

Статистов сотни через жизнь протопали.

Мой самый верный молчаливый друг

Всегда со мной. О нём и строки тёплые.

К нему я каждым утром устремлён.

Мы так между собой давно устроили.

Ни дня вниманьем он не обделён.

Не лягу спать, не вывернув нутро ему.

Доверю слепо я любой секрет.

Порой, стыжусь сказать, ему ж, как исповедь,

Дарю и мудрость, и сомнения, и бред.

А сколько мы прочли вдвоём неистово!

Он возразить ни разу мне не смел,

И не страдал мораль читать искусами.

Буквально всё он знает: что я ел,

И сколько выпил, и всегда ль закусывал.

Мечтать с ним можно страстно, горячо.

Источник чистоты! Душа, не века ли?

Всегда подставит вовремя плечо.

Быть может и товарищем, и лекарем.

Поднимет настроенье, снимет сглаз,

Постигнет и запор, и импотенцию —

Цветной, удобный, верный… унитаз —

Пристанище глухой интеллигенции.

29.08.97.

ЛЖЕЦ

Скажи мне, кто ты есть, откуда родом,

И коим левым боком ты барон,

Не евши вишен, не искавши броду

В болотах вскачь? А может, ты Нерон?

Посредственность, аристократик ложный,

За тогой поимевший, кроме лат

От покушений и похмельной дрожи,

Лишь лавр один. А может, ты Сократ?

Беседуешь, как наркоман словесный,

Не вдумываясь, что кому сказал,

И что Богам становится известно,

Что помнит кто. А может, ты Дедал?

Взлетающий на плавящихся крыльях,

Сам спасшийся, но сына с высоты

Паденье зревший, как певец бессилья

Циничный. А Игнасий ли не ты?

Для этого приемлемы все средства

По претворению идеи в мир.

И нет души, а может быть и сердца.

И прав всегда! А может, ты Шекспир?

Там ум двоих и рок, и страсть – в едином.

На тайну не наложено плиты,

Портреты разны, далека истина —

Свет гения. А Дмитрий ли не ты?

Не дважды и не трижды убиенный,

Огонь надежды, пьяная зима,

Позор-фурор, по ветру пеплом тленный,

Двуверный пан. А может, ты Козьма?

Восторженная шутка, миф культуры,

Король шутов, посаженный на трон,

Финт многовековой литературы.

А может, ты действительно «барон»:

Способный выиграть войну без войска,

В чужую на ядре махнуть страну,

От спички растопить свинец до воска,

По лестнице взобраться на Луну?

Нет, ты – Никто, но все они, ты – нечто.

Ты – просто лжец, но ты – не человек.

Ты – просто Ложь, а Ложь нам светит вечно

В пути людском, в любой на пробу век.

Ложь – ВСЁ – политика и вера даже,

Искусство и традиции, и гнёт.

И чем она искуснее и краше,

Чем дальше человечество шагнёт.

Великий Милый Лжец, не трусь, веди нас,

И в каждого вселись, любой открыт

Для лжи, как для питания скотина.

Но ложь святая, всё же – дефицит.

9.08.98. г. Золотые Пески

МОНБЛАН

Никогда не запирайте своё сердце,

Не лишайте его сладкого броженья.

От болезни покорения не деться,

Потому, что это – жизнь, это – движенье.

Альпинизмом меня осень закружила.

И я начал жить мечтою и без плана.

Всё само собой от Господа сложилось

В чудный вечер покорения Монблана.

Задыхаясь от избытка кислорода,

Окуная свои руки в скользкий ветер,

Я почувствовал в себе твою природу,

Самый утончённый пик на белом свете.

И не жалко, и не стыдно, и не страшно,

И привычно сразу даже, и не странно,

Что буквально всё до малости так важно

В чудный вечер покорения Монблана.

Солнцем залиты изысканные склоны,

По ущельям мысли эхо вслух разносит,

Облака и птицы шлют свои поклоны,

О посадке с деликатностью не просят.

Не забудется ни венская прохлада,

Ни закат Хоккайдо, ни заря Омана,

Но ни с чем сравнить не смею, и не надо

Чудный вечер покорения Монблана.

24.10.98.