5. Нова

Рак

Раки интуитивно чувствуют, когда в них кто-то нуждается.

Сольвей как-то сказала мне, что неудачи нужны для того, чтобы найти новый путь. Так чем же было сегодняшнее открытие: неудачей или новым путем?

Мама подошла ко мне и осторожно взяла у меня фотографию. К беспокойству сразу добавилась грусть, которой я прежде у нее никогда не замечала.

– Пожалуйста, сядь.

Я села за стол, и она включила плиту на самую низкую мощность, а потом подошла ко мне и положила снимок между нами.

– Ты всегда говорила, что не знаешь, кто мой отец.

– Да. – Она вздохнула. – Сама не понимаю, почему так твердила. Может, это был просто инстинкт самосохранения. Я знала, что, если ты свяжешься с ним и я опять его встречу… – Она замолкла, а я понятия не имела, что на это ответить. – Эгоистично с моей стороны, – тихо сказала она.

Я отвела взгляд и снова всмотрелась в фотографию. В теории до моего мозга дошло, что передо мной был мой биологический отец. Однако душой я не знала, как к этому отнестись.

Я снова посмотрела на маму. Из-за вины, отражавшейся у нее в глазах, больно было и мне.

– Ты его любила? – спросила я, поскольку всегда думала, что меня зачали в минуту страсти. В минуту, когда остальное не имело никакого значения. Почему она не открыла мне правду? В школе у большинства детей были любящие отцы. Сначала я выдумывала истории о папе. Рассказывала, что он путешествовал по дальним странам, был врачом и спасал мир или выполнял секретную миссию на Аляске, как Джеймс Бонд. В какой-то момент одноклассники перестали мне верить, и тогда иллюзия рухнула и для меня самой. Я приняла все как есть: у меня просто не было отца, но со мной все равно было все нормально.

– Да, я его очень любила, – задумчиво ответила мама.

– Но тогда почему? Раз так, почему вы расстались?

– Все было сложно. – Она снова взяла фотографию и с тоской взглянула на нее. – Он хотел учиться в Лондоне и путешествовать по миру. А я нет. И когда я узнала, что беременна, и хотела сказать, что он станет отцом, рядом с ним уже была другая. Он просто нашел замену, и поэтому я убедила себя, что это было совершенно неважно.

– Получается, он даже не знает о моем существовании?

Мама медленно покачала головой.

– Прости меня, – прошептала она.

Что, если бы он знал? Если бы мне не пришлось ничего выдумывать и у меня был бы настоящий папа? Голова шла кругом, и я понятия не имела, что делать: горевать по тому, чего была лишена, или радоваться, что теперь мне хотя бы известно, что у меня есть отец. Я могу его найти! Познакомиться с ним! Я мечтала об этом целых двадцать восемь лет, но наладить отношения никогда не поздно. Мы можем все наверстать.

– Ты знаешь, где он сейчас живет?

– Нет, к сожалению, нет. Я не хотела его искать.

– А как его полное имя?

– Ричард Малрой.

– Хорошо, – едва слышно сказала я и порылась в памяти, пытаясь понять, почему это имя показалось мне смутно знакомым, но ничего не вспомнила.

Мама протянула ко мне руки через стол и накрыла ими мои ладони.

– Пожалуйста, прости, что я тебе ничего не рассказала. Я не знала как, искала подходящий момент, но в итоге он так и не наступил.

– Не могу отрицать, что злюсь, – сказала я. – Но в какой-то мере я все понимаю. Если он правда нашел другую вскоре после того, как вы расстались… Это паршиво.

Теперь я думала, стоит ли вообще с ним знакомиться. Что, если папа, которого я всегда представляла, не имел с ним ничего общего? Что, если он был придурком, ел в поездах чипсы со сметаной и отнимал места у старушек в автобусах?

Мама встала и ненадолго вышла из комнаты, а потом вернулась с открыткой. Она отдала ее мне и снова села. На передней стороне были остроконечные горы, а над ними – ночное небо с огромной луной, освещавшей очертания вершин. Я перевернула открытку и обнаружила сзади надпись:

Увидев эту картину, я сразу подумал о тебе.

Ричард

– Она пришла, когда тебе было два года. Я не знала, что делать, и уже собиралась с ним связаться. Раньше твоя бабушка была еще категоричнее. Они с Ричардом никогда особо не ладили, поскольку ему не нравилась астрология и образ жизни Сол. Возможно, именно поэтому она отговорила меня и убедила, что мужчина нам не нужен и втроем нам будет гораздо лучше. Начались бы неприятности, тем более, если бы у него оказалась жена, а может, и дети… Я не могла так с ним поступить. – Она откашлялась: говорить об этом ей было нелегко. – Я хотела запомнить его таким, каким тогда знала, и не портить образ, оставшийся у меня в памяти. Это было ужасно эгоистично с моей стороны, но я думала, что ты счастлива и у тебя есть все, что нужно.

– Так оно и было, – ответила я. – Но мне все равно хотелось бы знать. Просто, чтобы у меня была возможность разобраться во всем самой.

– Я понимаю. – Она помолчала. – Если хочешь, свяжись с ним. Я не стану стоять у тебя на пути и поддержу тебя там, где смогу.

– Спасибо, мама. – Я видела, как она переживала, и это ранило меня во второй раз. Поэтому я встала и обняла ее. – Не переживай, – прошептала я, и она прижала меня еще чуть крепче. – Кто знает, может, оно и к лучшему.

Когда я отстранилась, у нее на губах наконец снова появилась осторожная улыбка.

– Он любил звезды. Как ты.

– Правда?

Она кивнула.

– Он хотел изучать астрономию.

Я засмеялась.

– Ну все с ним ясно.

– Даже не представляешь, как часто они с Сольвей ссорились, – с улыбкой ответила мама, и я представила себе эту картину. Чтобы спорить с Сольвей, нужны были крепкие нервы. Мы принесли на кухню остальные фотографии, и мама открыла бутылку сидра, налила нам по бокалу и в подробностях рассказала все, что еще помнила о том времени.

Ну и ну. Когда я только приехала, я и подумать не могла, что узнаю, кто мой отец. Ричард Малрой. Может, у меня были братья или сестры? Я всегда мечтала о сестренке, вдруг теперь эта мечта сбудется?

Я решила провести расследование прямо в понедельник утром. Если буду уверена, что действительно готова с ним встретиться.

В конце концов я вышла на улицу. Сольвей сидела в кресле на террасе и попыхивала электронной сигаретой. Когда я подошла к ней и уселась рядом, меня окутал густой яблочный аромат.

– Почему ты мне не говорила? – спросила я и почувствовала себя преданной, как и во время разговора с мамой. Я считала маму и бабушку единственными людьми, которым могла полностью доверять.

– Это должна была сделать не я.

– Но ты могла попросить маму, чтобы она мне все рассказала.

– И что дальше? Ты бы познакомилась с ним и стала счастливее или несчастнее? – Она отложила электронную сигарету в сторону и наклонилась вперед. – Я не могла рисковать ни твоим счастьем, ни счастьем твоей мамы. Ричард не сделал ее счастливой, мы с ним не сошлись.

– Разве ты не говорила, что негативный опыт является частью нашей жизни и формирует нас?

– Я много чего болтаю, – недолго думая, ответила она. – Еще я говорю, что работа слишком сковывает тебя правилами, но ты же все равно ее не бросила, так?

– Ты меня не убедила.

– Он был надменным аналитиком, продавшим душу за профессию! Он ни на один день не взял бы на себя роль отца, которую ты ему приписываешь. Не позволяй надеждам управлять твоими решениями.

– Но он ведь любил маму?

Она кивнула.

– И он был верен – по крайней мере, так я думала, пока твоя мама не вернулась сюда, обливаясь слезами, потому что увидела его с другой. У нее чуть не начались схватки из-за стресса, если бы это произошло, мама родила бы тебя преждевременно. Этой боли я ему не прощу.

Я откинулась назад и посмотрела на небо сквозь густые кроны дубов и буков, росших в саду.

– Что ты скажешь, если я с ним свяжусь?

– Что ты уже взрослая, чтобы решать самой, но тут я его видеть не хочу.

– И это говоришь ты – человек, который обычно без вопросов принимает здесь совершенно посторонних? – удивленно спросила я.

– Они ведь не причинили вреда моей девочке, – ответила она. – Береги свое сердце, маленькая фея. Это единственный совет, который я могу тебе дать.

С другой стороны сада к нам подошла Шэрон. Сольвей неторопливо встала и разгладила кимоно. Сперва она выглядела немного уставшей, но потом расправила плечи, и ее стройное тело наполнилось новой энергией. Она потянулась ко мне, и я взяла ее за руку.

Бабушка крепко меня обняла.

– Пойдем, твоя мама приготовила ужин, не стоит задерживаться, иначе она весь вечер будет на нас ворчать, – сказала Сольвей как ни в чем не бывало.

Шэрон взяла ее под руку, и мы вместе пошли на кухню. Не говоря больше ни слова о моем отце, мы поужинали и с бутылкой красного вина стали ждать новолуния и гостей, желавших провести его вместе с Сольвей и Шэрон. Однако пока нас было всего четверо: мы смеялись, пили, но при этом каждая из нас думала о своем.

Что, если бы я встретила отца раньше? Разве это изменило бы мою жизнь? Возможно, Сол была права, и работа журналисткой слишком сильно вгоняла меня в рамки, из которых в какой-то момент было невозможно выбраться. Может, так случилось и с отцом? Знай он обо мне, он бы пожелал вернуться? Но мне-то нравилась моя профессия, ведь так? Я каждую неделю училась и трудилась, чтобы однажды перестать составлять для людей гороскопы, ведь они все равно в них особо не верили – нет, мне хотелось большего. Больше репортажей, больше интервью, а самое главное – писать больше статей, которые действительно могли бы изменить и улучшить мышление людей.

И тут я снова вспомнила о встрече с Уэстоном Джонсом, случившейся четыре года назад. Может, я продала душу за успех и воспользовалась его уязвимостью? Я этого не знала: тогда я была новенькой, без опыта, хотела чего-то добиться и поддалась энтузиазму начальницы, которая жила ради сплетен. Меня не должна была так сильно мучить совесть. Он был хвастливым и резким. Если из-за того, что кто-то узнал подробности о его состоянии, у него возникли проблемы, пусть поменяется сам.

Разве я могла все так упростить? Ведь я даже сейчас все еще помнила тот короткий миг, ту мимолетную искру, вспыхнувшую между нами.

6. Уэстон

Дева

Девы всегда полагаются на свой ясный ум.

Я стиснул руль. Свернув с узкой тропинки на улицу, где находился мой дом, я увидел на другой стороне белый фургон, который было ни с чем не перепутать. Рядом никто не жил, ездить сюда было незачем, поэтому оставался лишь один вариант. Эти проклятые папарацци все никак не могли угомониться и как стервятники выискивали скандальные истории. После моего ухода прошло уже достаточно времени – целых полгода, но, похоже, всегда находился кто-то, кому хотелось покопаться в мутных, тихих водах в поисках золота. Жалкое зрелище.

Я остановился позади фургона. Никакой надписи на нем не было: возможно, он принадлежал какому-то крошечному каналу, который все равно никто не смотрел. Мне не стоило о нем думать. Лучше было поехать дальше. Забыть про него. Но я не смог. Меня острыми когтями пронзила ярость, оставив после себя жгучую боль. Только из-за этих стервятников моя жизнь за секунду повернулась на сто восемьдесят градусов. И это еще не все. Я потерял дорогого мне человека, одного из тех, кто значит для меня больше всего на свете. Среди кучи льстецов было трудно найти кого-то, кто скажет тебе правду. Ричард был таким. Честным, невероятно преданным, настоящим другом. Чувство вины разъедало меня изнутри, образуя в груди дыру.

Нет, я не мог просто заехать к себе на участок, ничего не сделав. Поэтому вышел из машины и, сжав руки в кулаки, направился к фургону. Я изо всех сил заколотил по водительскому окну, и долговязый мужчина за ним вздрогнул.

Он осторожно опустил стекло, но совсем чуть-чуть, наверное, потому, что мой вид не предвещал ничего хорошего.

– Да? – раздался писк изнутри.

От этого я разозлился только сильнее. Он хотел выведать что-то интересное, при этом прямо не общаясь с жертвой? Извини, но со мной такое не пройдет.

– Проваливай, – рявкнул я. – Здесь смотреть не на что, лучше трать свое жалкое существование на что-нибудь другое, а не шпионь за незнакомцами, пытаясь разрушить их жизнь.

– Что?

– Ты меня понял. Еще раз тебя здесь увижу – разнесу твой фургон на части с тобой внутри.

Не дожидаясь ответа, я повернулся и пошел обратно. Загудел двигатель фургона, и этот тип смылся так быстро, как только мог. И правильно сделал.

Вернувшись к себе в машину, я попытался отдышаться и собраться с мыслями. Нельзя было поддаваться таким неприятностям и позволять им выбивать себя из колеи. Пора было наконец прийти в себя, но вдруг в горле стал неудержимо расти комок, и мне словно стало нечем дышать. Глаза зажгло, и на них выступили слезы, которые я вытер, испытывая при этом неподдельный гнев. Мне ужасно надоело так себя чувствовать. Беспомощность была не для меня.

Хокинг тихо вздохнул и зевнул, будто почуяв мое состояние. Это помогло мне взять себя в руки и свернуть к дому.

Все еще дрожащими пальцами я набрал цифровой код на терминале доступа, и высокие кованые ворота распахнулись. Открывавшийся вид каждый раз возвращал меня в реальность, и я понимал, что принял правильное решение. Дело в том, что полгода назад, когда я резко бросил жизнь в Лондоне, старый загородный дом в Кентербери попал мне в руки совершенно случайно.

Моих накоплений на него хватало, и долго раздумывать я не стал. Покрытый вьющимися растениями палладианский^[16] дом семнадцатого века был построен из серого кирпича и украшен небольшими башенками с горгульями и узкими колоннами, окаймлявшими вход. Мне понравились фронтоны и окна эркера^[17], а также огромная библиотека, которая влюбила в себя с первого взгляда: это было самое просторное помещение с обшитыми деревянными панелями стенами и высокими книжными шкафами.

Однако главной причиной, по которой я сразу решился купить дом, была обсерватория, располагавшаяся на краю утеса на участке в сто гектаров. Ее построили где-то в девятнадцатом веке и усовершенствовали несколько лет назад. Это место словно было создано специально для меня. Оно будто только и ждало, когда я его обнаружу.

Я заехал во двор, и ворота за мной закрылись. Под колесами захрустел гравий; наконец я припарковал «ауди» рядом с черным мотоциклом «Ямаха-Ви-Макс» и черным блестящим «бентли», похожим на автомобиль Джеймса Бонда. Хотя я никогда бы в этом не признался, я был рад, что сегодня мне не придется быть в одиночестве. Код доступа в мое владение знали только Кэмерон и Амброз, потому что им я полностью доверял.

Я вышел из машины и выпустил из багажника Хокинга, который с громким гавканьем спрыгнул вниз и побежал вокруг дома. Тем временем день уже сменили сумерки, но до окончательного заката оставалось еще два часа.

Я взял с пассажирского сиденья кожаный портфель с бумагами и поднялся по лестнице, ведущей к входной двери. На самом деле для одного человека здание было слишком большим, но мне нравилось ощущение свободы, которое охватывало меня дома. Старая квартира в Лондоне всегда казалась мне слишком тесной, однако переехал я совсем не из-за того. Настоящая причина девять месяцев назад заявилась ко мне сама.

Я открыл дверь и сразу услышал доносившиеся изнутри голоса, то и дело прерываемые лаем Хокинга.

Войдя в гостиную из коридора, я увидел, что широкая дверь террасы была уже открыта, а мои друзья сидели с пивом на удобных креслах. Светлые волосы Кэма, как обычно, были уложены в пучок, а его кожа выглядела загорелой; он улыбнулся мне, продемонстрировав ямочки на щеках.

– Что, опять не смогли дождаться нашей встречи?

– Уэст, ты же знаешь, как сильно мы по тебе скучаем, – ответил он.

Амброз протянул мне бутылку пива, я поблагодарил его и опустился в одно из свободных кресел. В застегнутой на все пуговицы строгой рубашке, очках с темной оправой и с зачесанными назад черными волосами он выглядел, как всегда – будто библиотекарь, которым он, по сути, и был. Проработав некоторое время в Лондонской библиотеке, он исполнил свою мечту. Теперь у друга был собственный небольшой книжный магазин в центре Лондона, и он нашел свое призвание – так же как и Кэм, ставший профессиональным экстремальным скалолазом и проехавший полмира. Я один сбился с пути, которому следовал с юности.

Хокинг сунул голову мне под руку, словно желая меня подбодрить, и я его погладил.

– Ну что, как там дети? – спросил Кэм, который все никак не мог понять, почему я бросил работу на стриминговом сервисе.

Конечно, он понимал, что мне было необходимо отдохнуть, но для него оставалось загадкой, зачем из-за этого я перевернул всю жизнь с ног на голову. Ему был не нужен ни постоянный дом, ни безопасная гавань, куда все время можно вернуться, и, честно говоря, я и сам не считал себя одним из тех, кто в этом нуждался. Но мне надоели вечные поездки и беготня, жизнь на пустых, безликих исследовательских станциях, время в перерывах между мероприятиями и квартира, которой я почти не пользовался.

– У них все хорошо, – ответил я. – Учатся прилежно.

– Радуйся, что у тебя нет таких ребят, какими были мы, – с ухмылкой сказал Кэм.

– Нам бы делали замечания вдвое реже, если бы ты не подстрекал сбегать по ночам и ходить на пляж, – потягивая пиво, заметил Амброз.

– Брози, да перестань: никто, кроме меня, не вытащил бы вас из зоны комфорта.

– Так может, нам было в ней хорошо.

Кэм рассмеялся.

– Не забывай, что Мэдди Макадамс поцеловала тебя только из-за меня. Если бы я не пригласил ее и ее симпатичную подружку составить нам компанию, у тебя бы так и не было первого поцелуя.

Амброз со вздохом закатил глаза. При этом он до сих пор выглядел как итальянская модель, пусть и не любил, когда ему так говорили. Он пользовался популярностью у девушек, и Кэм не имел к этому никакого отношения. Однако пока наш друг не нашел ни одной, которая бы соответствовала его высоким требованиям, причем в долгосрочной перспективе.

– Думай, что хочешь, мне без разницы. Я буду у тебя в долгу за этот поступок вечно.

– Это я и хотел услышать, – сказал Кэм, поднял бутылку и отпил пива.

– Не странно – снова там оказаться? – на сей раз Амброз задал вопрос мне.

Я ненадолго задумался и поковырял этикетку бутылки.

– Я солгу, если скажу «нет». Порой это и в самом деле странно, особенно потому, что я занимаю то же место, где был с нами Ричард. Говорю то же самое, чему он учил нас. – Друзья понимающе кивнули, их лица помрачнели. – Но в то же время мне кажется, что так я словно стал к нему ближе – понимаете, о чем я? Словно мне надо этим заниматься, чтобы продолжить его наследие.