3. Нова

Рак

Для Рака дом – это не просто место, а чувство, точка опоры.

Настоящее

Говорили, что части каменного круга в Эйвбери убрали где-то в семнадцатом веке для возделывания земли и вместо этого стали использовать их для строительства домов. Моя бабушка купила такой дом в тридцатые годы и бросила работу психологом. Дело в том, что ей ужасно надоела шумная жизнь в Лондоне, правила и нормы, и все то, что она считала несправедливым. А такого было полно. Сольвей была самым настоящим борцом и, помимо своих принципов, верила в силу камней, из которых был построен наш дом. Это место и вправду казалось заколдованным, а бабушка по сей день твердила, что в новолуние ее нередко навещали феи.

Но, возможно, это была лишь сказка, которую она рассказывала мне на ночь, когда я была маленькой. Я уже не знала, что и думать обо всех этих историях, но нельзя было отрицать, что каждый раз, когда я открывала скрипучую калитку на наш участок, где жили мама, бабушка и ее подруга Шэрон, у меня по коже пробегали мурашки. Сочные зеленые лозы плюща вились вдоль кирпичной стены старого двухэтажного здания с покрытой мхом камышовой крышей. На лужайке перед домом, как всегда, буйно разрасталась трава, и мама и бабушка по-прежнему черпали свежую воду из маленького колодца в палисаднике. Отчасти, чтобы оставаться независимыми, а отчасти, чтобы сэкономить. Когда мне было пять, мама устроилась на работу в уютную пекарню в центре города, и мы часто переезжали, не имея настоящего дома, а потом вместе стали жить у бабушки, которая приходила в себя после преждевременной смерти своего мужа, моего дедушки. Сольвей много лет посещала различные курсы по эзотерике и астрологии, на которых и познакомилась со своей хорошей подругой Шэрон. Для бабушки главным в людях всегда был характер, и я была рада, что теперь она снова была не одинока, а имела близкого друга рядом. От Шэрон я узнала о движении звезд и связи между астрономическими явлениями и нашими действиями.

Оглядываясь назад, я понимаю, что, переехав сюда, мама поступила правильно. Порой мне было непросто: я верила в силу звезд и, по мнению других детей, жила в доме ведьмы, однако именно здесь я познакомилась с лучшей подругой, Лори. Несмотря на то, что мы по-прежнему сильно отличались друг от друга и Лори больше любила анализировать, чем мечтать, астрология не только укрепила нашу дружбу, но и помогла нам пережить трудные времена. Около шестнадцати лет Лори перенесла тяжелый удар судьбы, ввергнувший ее в глубокую депрессию. Ее любимый брат, с которым они были очень близки, разбился в аварии. Лори было невероятно больно, и она не могла справиться с потерей.

Она начала отдаляться от родителей и от меня и замкнулась в себе. Ей больше не хотелось жить. Я отчаянно искала способ помочь лучшей подруге.

Однажды в предсказаниях бабушки я случайно нашла гороскоп, основанный на дне рождения Лори. В нем я обнаружила проблеск надежды, необходимый моей лучшей подруге: там говорилось, что вскоре у нее в жизни произойдет что-то очень важное. Ей придется столкнуться со своими страхами и внутренними демонами, но в итоге все эти испытания сделают ее сильнее.

Я рассказала о гороскопе Лори, и в тот момент, когда ее мир грозил вот-вот рухнуть, нужные слова словно осветили тьму у нее внутри. Она восприняла их как знак, в котором отчаянно нуждалась, чтобы начать битву со своей болью. Следующие несколько лет Лори решительно боролась, чтобы вернуться к жизни.

Это событие сильно повлияло на нас. Мы всерьез увлеклись астрологией, и общий интерес укрепил нашу дружбу. Эта страсть заняла важное место в нашей жизни, а тесная связь стала одной из причин, по которой мы вместе поехали учиться в университет в Манчестере.

Вопреки здравому смыслу и советам бабушки я поступила на журналистику, параллельно окончила всеобъемлющую онлайн-программу по астрологии, а Лори стала юристом. Каждую среду, по вечерам, мы собирались в «Скинни Пиг», нашем любимом пабе, чтобы выпить пива и отведать ребрышки барбекю с домашним соусом – лучшие во всем Манчестере.

Я поднялась по двум перекошенным ступенькам и толкнула входную дверь. Сольвей считала, что запираться не было смысла, ведь она все равно с удовольствием откроет любому. По ее мнению, это место должно было быть домом не только для нас, но и для всех беспокойных душ снаружи, которые пытались найти в жизни какой-то смысл. Раньше здесь нередко было столько народу, что я чувствовала себя как в небольшой гостинице.

– Всем привет! – крикнула я, войдя в коридор, и бросила дорожную сумку в угол под шкафом. Услышав из гостиной грохот барабанов, я сделала глубокий вдох и приготовилась к предстоящим выходным, которые проведу здесь. В этом доме не было ни возможности уединиться, ни правил. Изначально, в детстве, мне это нравилось, но потом все изменилось. Однажды в подростковом возрасте ко мне в гости пришел мой первый парень Уилл. Тогда нас застукали в гостиной за поцелуями и обжиманиями своенравные друзья бабушки. В пятнадцать лет такое вряд ли покажется приятным. Они, конечно, сказали: «Простите, развлекайтесь дальше», но у меня уже пропал настрой, а после того как Сольвей тоже вошла в комнату и принялась рассказывать нам что-то о любви и отношениях, Уилл сбежал и потом ловко обходил меня стороной в школьных коридорах.

Я пошла на звук и обнаружила бабушку сидящей на полу с гигантским барабаном. Ее стройное тело облегало бирюзовое шелковое кимоно, длинные седые волосы были уложены в высокую прическу из отдельных непослушных прядей, а глаза закрыты. Ее подруга Шэрон танцевала в такт ударам, и золотые браслеты на ней бренчали, делая мелодию еще ярче. Меня уже давно не удивляли такие зрелища. Я пожала плечами и, не желая им мешать, вышла из дома через коридор обратно в сторону сада. Мама точно была там, потому что маленькая беседка, над крышей которой густо вился виноград, летом была ее любимым местом. Как я и думала, она лежала на шезлонге с книгой.

– Привет, милая! Ну наконец-то! – просияв, сказала она и раскинула руки, чтобы я могла ее обнять. После этого я и сама плюхнулась в другой шезлонг и сделала короткий вдох. – Как добралась? – спросила она.

– Ехать было ужасно долго. Вдобавок поезд был битком, и мне пришлось делить купе с парнем, который запихнул в себя два пакета чипсов со сметаной. У меня теперь травма от его чавканья.

Мама засмеялась и легонько погладила меня по щеке тыльной стороной указательного пальца. Я бы с радостью бывала здесь чаще и восстанавливала силы, но тратить больше четырех часов на поездку каждые выходные мне совсем не хотелось. Особенно вспоминая о сегодняшнем путешествии: снова слушать людей, громко говоривших по телефону, у меня желания не было.

– Сол опять готовится к новолунию? – спросила я.

– Да, – ответила мама. – Значит, ты знаешь, что ждет тебя сегодня вечером?

Да, с десяток людей, которые собирались здесь, чтобы отправиться с Сольвей и Шэрон к каменным кругам и впитать их энергию.

– Быть может, сегодня я даже схожу с ними. Небо на удивление ясное.

Световое загрязнение в крупных городах и окрестностях было настолько сильным, что звезды было едва возможно разглядеть даже при самом лучшем освещении. Но здесь, на природе, часто удавалось вовсю полюбоваться небом. Невооруженным глазом были видны многочисленные падающие звезды, Млечный Путь с его ответвлениями и все знаки зодиака. Сейчас существовала даже организация, которая официально выбирала по всей стране место, где было особенно хорошо наблюдать за ночным небом. Эйвбери планировали включить в этот список.

– Что нового в городе? – спросила мама. – Как дела у Лори? Все хорошо?

– Да, отлично. Она познакомилась с новым парнем. Мне он нравится, так что посмотрим, что из этого выйдет.

– А что ты? Есть кто-нибудь на примете?

– Мам, будто тебе так важно, чтобы я нашла мужчину, вышла замуж и родила детей. Это было бы слишком скучно, – ответила я.

Она улыбнулась и пожала плечами.

– Не стоит постоянно оставаться наедине с собой и своими мыслями. Иногда их с кем-то делить – не так уж и плохо.

– Мам, с тобой все нормально? – спросила я, поскольку такие высказывания были совсем не в ее стиле. Она всегда улыбалась и умела найти подходящие слова, чтобы приободрить всех вокруг. Мама просто всем нравилась. Она часто говорила, что я такая же, но мне было сложно в это поверить. Я была Новой – остроумной, чуткой девушкой, которая никогда не решалась показывать чувства, когда было плохо. Время от времени мне казалось, что я должна играть роль, чтобы меня любили, и я боялась, что произойдет, если я сброшу эту маску. Поэтому я никогда ее не снимала.

– Да, конечно. Я просто размышляла: может, снова начать рисовать? – задумчиво сказала мама.

– Было бы здорово!

– Я по этому скучаю. – Она положила книгу на стоявший рядом узкий деревянный стол и села. – Поможешь мне немного прибраться на чердаке, пока ты здесь? Я уже давно собираюсь навести там порядок.

– Конечно! Можешь устроить там мастерскую.

– Да.

Наконец мама снова просияла и заправила за ухо каштановую прядь с сединой. Год назад она променяла длинные волосы на модную короткую стрижку. Только сейчас я заметила, что она выглядела как-то иначе. На щеках появился свежий румянец, а глаза блестели.

– Спрошу по-другому: ты точно не хочешь мне ничего рассказать? – с улыбкой поинтересовалась я.

Мама на мгновение замешкалась, но затем быстро покачала головой.

– Все как всегда, милая. – Она встала и протянула мне руку. – Пойдем, сделаю нам сэндвичи.

– А после сразу отправимся на чердак, – сказала я и взяла ее ладонь.

Я была рада, что мама захотела вернуться к своему давнему увлечению. Нужно всегда ставить себе непростые задачи и никогда не застревать на одном месте. Как-никак этому меня научили две самые сильные женщины, которых я знала.

* * *

Полдень пролетел незаметно. Сольвей и Шэрон закончили исцеляющую игру на барабанах и поздоровались со мной, а потом мы с мамой начали убираться на чердаке. Здесь валялся всевозможный хлам, который мы складывали в коробки, чтобы частично раздать или выбросить. Когда Сольвей вела курсы, ей дарили много подарков, потому что денег она не брала. Это место напоминало антикварную лавку. Старые пластинки, фарфор, одежда, причудливые глиняные фигурки, мягкие игрушки… Она принимала все.

Когда я открыла два чердачных окна и впустила внутрь солнце, в пыльное помещение ворвался свежий летний воздух. Я вытерла пот со лба и сделала глубокий вдох.

– Вот тут можно поставить мольберт.

Я указала на место, где солнечные лучи падали на посеревший, потертый пол.

– Да, и вправду будет идеально, – сказала мама, встала и стряхнула пыль с джинсов. – Давай я приготовлю нам что-нибудь на ужин? Что думаешь? Мы отлично справились, – сказала она, и я посмотрела на груду коробок с ненужными вещами.

В животе заурчало: за работой я совсем не заметила, как сильно проголодалась.

– Да, давай, – ответила я.

– Позову, когда будет готово.

Мама протиснулась в узкий люк, ведущий вниз.

Я опустилась на колени перед ближайшей коробкой и принялась листать выцветшие фотографии. На них бабушка и мама были значительно моложе, так что снимки наверняка сделали еще до моего рождения. Дом выглядел немного иначе, клумб не было, а на подъездной дорожке стоял красный «Фольксваген-жук»^[14], который я никогда не видела.

На одной из фотографий на маме был венок из белых маргариток, выделявшийся на фоне ее темных волос. Она улыбалась в камеру и казалась совершенно отрешенной, свободной. Она была прекрасна – у ее ног лежал весь мир. На другом снимке она с улыбкой разговаривала с мужчиной. Он был выше ее и одет в коричневые брюки-клеш и светлую рубашку. Присмотревшись, я увидела, что он протянул руку, чтобы к ней прикоснуться. Похоже, они были близки. Я листала дальше: вот, подняв руки к небу, стоит Сольвей, и ее окружают какие-то незнакомцы, словно святую среди каменных кругов. Боже, восьмидесятые и вправду были дикими; не удивлюсь, если на следующих фотографиях все окажутся голыми.

Я снова обнаружила того мужчину, которого уже видела на снимках: он стоял на заднем плане с мамой и обнимал ее за талию. Она казалась очень счастливой. Я отложила стопку в сторону и взяла следующую. По всей видимости, эти фотографии сделали в другой день, поскольку мама с мужчиной были одеты иначе. Они целовались, и что-то в нем показалось мне знакомым. Что именно: его усы, его густые русые волосы? Может, он приходил к маме позже, когда я уже появилась на свет, и я его помнила? Или же отношения с ним были всего лишь летним романом? Я перевернула снимок: на обратной стороне было что-то написано.

Дорогая Лоэлия,

я всегда буду помнить тот миг, когда ты была самой яркой звездой на моем небосводе.

С любовью, Ричард

Кем был этот Ричард? Судя по всему, для мамы он много значил. А она для него? Сердце бешено забилось, и мне показалось, что я держу в руках важное послание, которое у меня не получалось расшифровать. Объяснить все мог лишь один человек, однако я засомневалась. Стоит ли своими вопросами бередить старые раны? Мама и так сегодня выглядела задумчивее, чем обычно. В чем же была причина?

До сих пор я думала, что наши с мамой отношения всегда были честными и открытыми, и мы могли рассказывать друг другу все. Я даже в слезах изливала ей душу, когда в семнадцать попробовала выкурить косяк с Лори, а после горько об этом пожалела.

Я спешно схватила фотографию и спустилась по узким ступенькам на третий этаж. Отсюда я смутно слышала, как мама с бабушкой разговаривали на кухне. Поручень перил лестницы, ведущей на первый этаж, казался шероховатым на ощупь, а я была немного напряжена, словно находилась на какой-то миссии.

На кухне было влажно и жарко и пахло рагу. Мама стояла у плиты и помешивала тушеное мясо, болтая с бабушкой, которая сидела за кухонным столом и листала журнал.

– Вот и ты, милая! А я уже собиралась тебя звать! – сказала мама и улыбнулась.

Я вгляделась в снимок у меня в руках. На нем она выглядела совсем иначе, но все же была такой же. Какую маму я знала на самом деле?

– Я нашла кое-что на чердаке.

Бабушка встала.

– Дай-ка посмотреть.

Я протянула ей фотографию.

– Мне интересно, кто этот мужчина.

Надеюсь, никто, кроме меня, не заметил слегка дрожащего голоса. Мама резко замерла, отложила поварешку в сторону и медленно повернулась. Я сразу увидела в ее взгляде беспокойство, которое она не смогла скрыть, и глухой стук моего сердца словно стал слышен во всей комнате. Неужели чутье меня не обмануло?

– А, это. Это просто твой биологический отец, – как ни в чем не бывало ответила бабушка.

– Мама! – сердито закричала моя мама на Сол.

– Не называй меня мамой, я чувствую себя ужасно старой.

– О чем говорит бабушка? Он мой отец? – недоверчиво спросила я. – Это правда?

Сольвей вздохнула и направилась к двери.

– Что ж, оставлю вас наедине.

Я смотрела в лицо мамы. В такие же светло-карие глаза, как и у меня. Но может, цвет глаз достался мне совсем не от нее? Люди наивно полагают, что родители никогда не лгут. По крайней мере, когда дело касается таких важных вопросов, как тот, что задала я: кто мой отец?

Как-то я уже спрашивала об этом, и она ответила, что просто один раз с кем-то переспала. Что точно не знала, кто мой папа. А времена тогда были сумасшедшие.

И я ей поверила. А как иначе? В конце концов, она ни разу не солгала мне за двадцать восемь лет. Или я ошибалась? Я снова взглянула на снимок у себя в руках. На нем мама выглядела невероятно счастливой. Что же произошло?