– Хорошо. Диван в гостиной, – а про себя разозлилась, что теперь в туалет придется пробираться через мужскую спальню. – Белье на антресоли. Подушки, одеяла в диване. Вопросы есть? – а про себя снова добавила: «Полотенце пусть свое приносит».

Джек кивнул и вышел. Мика, скрежеща зубами, скоро услышала, как он плещется в ее ванной. В ее розовой итальянской ванной с золотыми краниками.

На следующий день Мика застала Честика за странным занятием: сын почему-то час чистил зубы. Многолетняя практика совместного проживания дала Мике урок: если ребенок тихо чем-то занят долгое время – жди неприятностей. Когда Честик был отправлен в школу, Мика проковыляла в ванную и начала поиски. Сигаретами не пахло, клеем (не дай бог!) тоже. Она обнаружила чужое полотенце, скромно повешенное в уголке, новую зубную пасту, которой ее семья не пользовалась, бритву и… О!

– Что это такое! – громко и гневно спросила Мика, открыв дверь.

Джек удивленно посмотрел на нее, потом на предмет в ее руках.

– Я же должен чем-то зубы чистить, – с обидой сказал он.

– Это! – потрясла Мика предметом. – Не щетка, а черт знает что! И чтобы в моем доме, где ребенок, ничего подобного не было. Ясно?

Джек поджал губы и холодно глянул на Мику. Очень холодно.

– Хорошо, я буду класть ее под подушку.

Алая зубная щетка, изображающая обнаженную женщину, доводящую себя до экстаза, перекочевала к законному владельцу. Инцидент был исчерпан.

Мика не могла не признать, что с появлением Джека все пришло в какой-то относительный порядок. Гости из числа сочувствующих приходили вовремя, как договаривались. Не шумели, мыли за собой посуду. Честик уходил в школу и неизменно вовремя возвращался. Даже собака перестала лазить на диван, оставляя повсюду клочья шерсти. Там теперь сидело другое существо.

Джек привозил откуда-то готовую еду, разогревал. Загружал посудомойку, честь разгрузить ее отвоевал Честик. Дважды уже привозил бойких веселых теток в сине-черных халатах, которые драили квартиру, перекрикиваясь и гоняя собаку. Грязные вещи исчезали, казалось бы, сами собой, а потом появлялись чистыми, отглаженными, а кое-что даже накрахмаленным. Чего у Мики отродясь не было. Сама она наконец-то более или менее освоилась со своим положением. Оно теперь уже не казалось таким отвратительным. В ее жизни впервые наступил период, когда не надо было ни о чем волноваться. Ничего решать. Зарабатывать. Думать, что делать. Оказывается, и так жить можно.

Хотя иллюзий Мика не строила. Отчего так легко и просто решаются финансовые проблемы, она догадывалась. Вика, прокравшись к ней чуть ли не в первый день, поведала истинную причину происшедшего. По ее версии, Мика стала жертвой обстоятельств и просто водки. Мальчики решили развеяться. Попили, попарились (зацепив и Микину компанию) решили традиционно продолжить. Вызвали девочек. В процессе обсуждения что-то не получилось. Девочки, не будь дурами, бежали в леса. Жаждущие – за ними. И вот тут…

– Что ты врешь! – возмутилась тогда Мика. – Никого они не перепутали. Тебя вообще узнали. Да и меня в комнате отдыха видели. Ерунда все это.

– Ну, ерунда, – живо согласилась Вика, – но это теперь официальная версия. А иначе вообще дело дрянь получается. Перепили парни. С кем не бывает? Мы тоже хороши – потащились тайными тропами. А они из бывших спортсменов, да не теннисистов. Вот планочка и упала. А там закрутилось, понеслось. Мы кинулись Антона поднимать (а кого еще, мама дорогая, полицию?). Тот, что тебя прихватил, уже соображать что-то начал. В общем, не влети этот Жека, все бы нормально закончилось.

– То есть то, что сотрясение мозга у меня, скорее всего, еще до аварии получилось, это нормально?

– Ну, разобрались бы.

– Как? Извинились бы?!

– Извинились бы деньгами! Да ладно тебе, тут такое… Вот пусть теперь этот и отдувается. Антон – мужик серьезный. Да и тот, что… ну, тебя приметил, тоже. Они переговорили, и вот результат. Ты у нас под присмотром, зло наказано.

– Вик, я понимаю, все довольны и смеются. А деньги? Бесплатный сыр только в мышеловке. Как я буду рассчитываться?

– Не будешь. Антон сказал, больничный за их счет. А где тебе всего набраться? В собесе, что ли, помогут? Ой, пользуйся моментом! Шикуй помаленьку, когда еще придется. Кстати, видела твою прежнюю начальницу. Говорят, она очень скоро станет о-о- очень влиятельным человеком. Спрашивала о тебе.

Мика безнадежно махнула здоровой рукой.

– Не верю уже, что буду ей нужна. Вот выкарабкаюсь, и надо что-то решать с работой, так как было – уже невозможно.

Надежда на новую работу – именно то, в чем Мика больше всего нуждалась. Если бы ей только пообещали! Только пообещали! Нет такого, чего бы она не сделала для этого. Не считать картофелины, не думать, что сегодня купить: пакет молока или две булочки. Быть человеком, с мнением которого считаются. С кем советуются и кого ценят. Только бы на работу! Мика всегда гордилась тем, что она трудоголик. Сколько она себя помнит, всегда работала. В ее семье многое из того, что Мика делала, подвергалось сомнению и осуждению, кроме одного: ее умения работать самой и заставить других.

Девичья фамилия у Мики была Скоростновская, и это само по себе уже многое объясняло. Но дело было не только в фамилии. Ее неугомонность, стремительность движений и молниеносно принятые решения сделали свое дело – все вокруг звали ее просто Скора. И это прозвище настолько плотно приклеилось к ней, что даже спустя годы оно оставалось частью жизни.

Мика всегда могла делать десять вещей одновременно, словно внутри нее работало сразу несколько механизмов, каждый из которых был нацелен на выполнение своей задачи. Например, в школе она могла решать контрольную сразу в двух вариантах – свою и соседа по парте, при этом болтать без умолку с подругой, листать учебник по следующему уроку и еще пихать ногой того самого соседа, который слишком откровенно списывал у нее. «Спалят же, дубина!» – шипела она, когда он нагло заглядывал в ее тетрадь. А потом, не успев закончить контрольную, уже бежала по коридору, перескакивая через две ступеньки, чтобы не опоздать на следующий урок.

Подошвы ее школьной обуви регулярно стирались почти до дыр, потому что Мика никогда не ходила спокойно. Она летала вверх-вниз по лестницам, а иногда даже наискосок, если ей казалось, что так быстрее. Учителям оставалось только вздыхать, глядя на ее бесконечное движение. Особенно доставалось пожилой учительнице физики, которую Микин громкий смех выводил из себя. «Скоростновская! В коридор!» – раздавалось чуть ли не каждую неделю. Но даже там, в коридоре, Мика не могла усидеть на месте. Она то рисовала каракули в тетради, то сочиняла записки подругам, то просто бегала туда-сюда, пока ее не возвращали в класс.

Кличка Скора так плотно вошла в ее жизнь, что даже после окончания школы никто не забыл о ней. В институте Мика осталась все той же: быстрой, решительной и немного хаотичной. Даже когда Мика первый раз сменила фамилию в результате скоропалительного замужества, для близких она все равно оставалась Скорой. «Новая фамилия? Ну и что? Ты же все равно наша Скора,» – говорили друзья, когда она пыталась козырнуть новой фамилией.

Скорость принятия решений иногда приводила к непредсказуемым результатам. Например, первое замужество случилось у Мики почти молниеносно. Познакомились, и через неделю он сделал предложение, а через месяц сыграли свадьбу. Конечно, этот брак продлился недолго, но Мика ничуть не жалела. Она вообще редко сожалела о прошлом, потому что всегда смотрела вперед. «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть», – любила повторять она.

С годами ее прозвище стало настоящим символом ее характера. Скора-ураган – быстрая, непредсказуемая и всегда оставляющая после себя след. Иногда этот след был хаотичным, иногда – забавным, но никогда – скучным. И даже если кто-то пытался упрекнуть ее в излишней торопливости и импульсивности, Мика только пожимала плечами. «Знаете что? Зато я живу полной жизнью. А вы все думаете, думаете… Пока додумаетесь – жизнь пройдет!». И она проходила. Только вот Мика не менялась. Почти. Зато все вокруг стало другим.

***

По вечерам Честик и Джек играли в настолку. Распластавшись животами на полу в гостиной, пряча друг от друга бумажки. По воплям Мика понимала, что играли практически на равных. Примечателен был также совместный просмотр боевиков. Судя по комментариям, нравились им одни и те же фильмы.

Мику поражало, как два мужчины, большой и маленький, быстро нашли общий язык. Со вторым мужем Честик общался снисходительно, свысока. А здесь полное взаимопонимание.

– Да это потому, что они по развитию – ровесники, – разъясняла Мике Лизка, демонстративно поправляя золотую подвеску с Маген-Давидом на шее точными движениями холеных пальцев. Ее темно-карие, как кофе без молока, глаза пристально изучали окружающую обстановку. Контролировали. И не одобряли ее. – Ты послушай, что люди говорят про этого Человека-Гору. Совершенно жуткие истории. У него, как у всех бывших боксеров, после травм наблюдаются когнитивные нарушения. В ресторанах, когда видят, что он употребляет алкоголь в избыточном количестве, официанты прячутся. Иначе – стройся в две шеренги и на первый-второй рассчитайсь.

– А мы с тобой, если напились, – ангелы небесные. Он здесь не хулиганит.

– Вот еще, – произнесла Лизка, презрительно морщась, – боится, и совершенно правильную тактику выбрал. Как говорит мой отец Марк Соломонович: «Иерархия в медицине – это не просто дань традициям, это залог выживания». Так что с Антоном они явно не одного поля ягоды – этот экземпляр рангом пониже, но зубы у него, как видно, острые. А субординацию нарушать, сама понимаешь, чревато последствиями.

Лизка сделала многозначительную паузу, на губах появилась характерная асимметричная улыбка.

– И вообще, – продолжила она строгим тоном врача, который разъясняет пациенту диагноз, – нечего Честику с ним общаться. Ничего конструктивного из этого не выйдет, только лишние осложнения. Сегодня боевички, завтра порнушка – классическая эскалация симптомов. Знаешь, как в венерологии: если вовремя не остановить процесс, он переходит в хроническую форму.

– Он же не сумасшедший. Что, совсем мозгов нет?

– А уж это, как говорят патологоанатомы, вскрытие покажет. Да ты посмотри, как он держится! Прямо друг семьи на отдыхе! А его заставили, понимаешь, заставили за тобой ухаживать. И он действительно не может отсюда вырваться. У Антона и человека, с которым твой Джек очень дружит, свои отношения. В таких кругах неповиновения не простят. Не те люди.

– Хватит тебе наговаривать. Что у них там, крепостное право?

– Крепостное, не крепостное – не знаю. Но, думаю, если бы его не прижали к стенке, не стал бы он тут из себя домохозяйку изображать.

– Рассказывают, – продолжала Лизка, поправляя прядь вьющихся волос, – что после того, как он у тебя поселился, парнишка один (да ты должна его помнить, худой такой) сильно веселился по этому поводу. Жаль, недолго.

– Ты о Чикаго? Тебя, Лизка, послушай, раздели пополам, а потом еще половину вычти.

– Ну, ну, Фома неверующий. Поживем – посмотрим. Только не понимаю я Антона. Зачем такие сложности создавать, взял бы у него денег, наняли бы сиделку. Не-ет, все с педагогическим эффектом. Чтобы другие знали.

– Что знали-то? Меня в лицо, что ли?

– Да самое смешное, что ты почти ни при чем. Это он, Антон Батькович, – фигура. Покарал, да как. А вот отлучись он из города, что ты будешь делать? Думаешь, товарищ позабудет, как он на глазах всего города (а городок маленький) вынужден был дамские трусы стирать?

– Ничего он не стирает, это раз. Прекрати меня пугать, это два. Да ну тебя, Лизка. Завтра же поговорю с Антоном. А Честика к маме отправлю.

– Одно хорошо, – задумчиво подвела итог Лизавета, демонстративно хмурясь, – средний возраст у граждан данной опасной профессии от двадцати восьми до двадцати девяти лет, а твой уже переросток. Так что при самом плохом раскладе – вспоминать ему тебя осталось недолго. Знаю я тебя, особенно-то не привыкай. Ты, Скора, недотепа. Но ты моя недотепа

– Я подумаю, – ответила Мика.

– Думай, Мика, думай. Не верю я в благородные порывы. Как говорит мой отец Марк Соломонович: «В жизни все имеет свою цену, главное – правильно ее оценить».

– Ооо! – застонала Мика. – Тебя послушать, так Марк Соломонович только и делает, что говорит. Я вообще ни разу не слышала, чтобы он что-то вещал, кроме докладов и лекций.

Но Гольдман-младшую данная ремарка не смутила. Лизка выпрямила свою и без того ровную спину и продолжила нравоучения со строгостью:

– Помнишь, Мика, я тебе рассказывала про своего пациента, который тоже думал, что все вокруг бескорыстны? Два ланцета и вот это! Он до сих пор лечится от последствий своей наивности. А ведь я предупреждала его об маркерах, но он же умнее всех был!

Поняв, что профдеформация завела ее куда-то не туда, Лизка вернулась к исходной теме:

–Помнишь мою любимую цитату? «Не бывает неизлечимых болезней – бывают недоученные врачи». Так вот, в жизни то же самое: не бывает бескорыстных людей – бывают плохо диагностированные ситуации. Ты должна это понимать, как врач понимает природу заболевания. Повторюсь! Знаю я тебя, особенно-то не привыкай. Это у меня сердце крепкое. А у тебя не такое. Твое без клапанов и желудочков – хрустальное. адумайся в конце-то концов, пока тебе его не разбили!

– Я подумаю.

– Вот-вот. И думай, Мика, думай. И еще раз: не верю я в благородные порывы.

«А я верю, да?» – трусливо вздохнула Мика.