Сколько тогда нового я о себе узнала. Сколько версий ухода Патанина, сколько подробностей его экспертной и прочей жизней… с кем жил, с кем спал, кому приходился родственником, что служило причиной его столь раннего и быстрого карьерного роста, откуда приехал и чуть ли не какие ритуалы использовал перед собраниями – все это будто шквалом вывалилось мне в уши. Все его личностные взаимосвязи с бывшими и нынешними партнерами (партнершами, если уж быть точнее) во всех красках и подробностях, как их потом целенаправленно сливали или передавали другим экспертам, чтоб те в свою очередь в жесткой форме держали их рты на замке, так как они теперь, как нерадивые свидетели, знали на тот момент уже несколько больше, чем положено рядовому партнеру, а омрачать честь эксперта – дело недопустимое.

* * *

Мне называли их имена, кого-то показывали пальцем, кого-то на фотографиях структурных альбомов, а я впивалась себе ногтями в ладони и до боли сдавливала челюсти, борясь внутри себя с натиском негодования, зачем они мне все это рассказывают, и диким желанием вломить оппоненту. Таким образом, самые осведомленные партнеры развили во мне хроническую антипатию к собеседнику: это когда, начиная разговор, уже думаешь, куда лучше бить – в печень или сразу в лицо. Все чаще хотелось в лицо, аккурат по нагло-скользким ухмылкам особо заматеревших представителей «элиты» бизнеса, когда те подходили ко мне с недвусмысленными предложениями. Откуда подул именно этот ветер, можно было предположить, но отчего вдруг с таким шквалом, оставалось только догадываться. Тот факт, что я перестраховывалась, флиртуя с наиболее яркими представителями фойе, иногда даже чрезмерно и демонстративно, для отвода глаз, когда наши отношения с Игорем повернули в немного иное русло, автоматически создавал обо мне какое-то подобное впечатление. Меня это даже забавляло в определенной мере (двойственность, не забывайте!), но то, что из этого сделают публичный сквозняк, рождало нервозность и неподдельный интерес, кому же и чем настолько стала важна моя персона, что не проходило и дня, чтобы очередная сплетня не витала на устах партнеров.

Поначалу я пыталась как-то с этим бороться: узнавать, опровергать, посылать, наконец, тех, кто совсем уж терял рамки приличия, доходила даже до руководства, но и там мне ясно дали понять, что судьбы пешек в подобных партиях мало заботят королей. Что ж, иметь свое мнение при любых обстоятельствах и научиться его отстаивать впиталось в подкорку благодаря вашему же выбывшему «слону». Настанет мой ход. И с этим ходом я не спешила.

* * *

Игорь по-прежнему не отвечал. Уже которые сутки. Я подолгу могла слушать в трубке бесчувственный голос о том, что абонент not available now, покачиваясь на краю кровати где-то далеко под утро, снова и снова набирая его номер. Я не закрывала страницу социального сайта, на котором он как-то показал мне свой профайл, (естественно, без фото и личностных данных), демонстрируя при этом и себе, и другим свою чрезмерную занятость на этом сервере. Действительно, ведь здесь столько всего необходимого и важного, и все исключительно по делам. Да и сообщений скопилось море… столько дел. Столько!

Раньше, правда, я справлялась менее чем за час, когда сообщения в этих информационных помойках действительно скапливались изрядно, теперь и полдня мне хватало с трудом. Почему он не отвечает? Но проверять на его странице последнее время визита – это же лишнее палево. А показывать свой повышенный интерес – это же никак неприемлемо. Зато подолгу пялиться на увеличенное фото аватарки – это нормально. Это в порядке вещей! Умница, конспиратор!

Да, он в какой-то степени свинья, да, он просто оттолкнул и исчез, не сочтя нужным что-либо объяснить, перечеркивая тем самым всю значимость того, что между вами было. Да и было ли? Вполне вероятно, что все те сплетни, что доходили до моих ушей, в чем-то и являлись правдой, и все, что я сама себе надумала под воздействием обострившихся чувств, далеко таковым не являлось и просто закрыло мне глаза на реальную действительность. Только какой это теперь уже имело смысл? Факт оставался фактом – он не искал со мной связи. А теперь быстренько закрываем ноутбук и сваливаем делать что-то полезное. Пойти спать, например. Или хотя бы погасить непонятно для кого надрывающийся все это время MTV с каким-то бессмысленным хит-парадом. Сделать хоть что-нибудь, только не думать больше. Ведь все решения, которые мы принимаем после двух часов ночи, – это неправильные решения. Потому что алкоголь, может, где-то и Dolce & Gabbana, так как якобы в меру, но явно не сегодня и не в моем случае. И пусть ноющее сердце в ряде случаев действительно имеет тонкий привкус текилы, такой солоновато-кислый, выжатый и растертый до цедры, зато наутро от него остается устойчивый запах перегара, а вместо головы – правильная форма куба. И не ной потом, что совладать с собою становится с каждым разом все сложнее и все непременно валится из рук. Алкоголь выветривается – пустота остается, и никуда ты от этого не денешься…

* * *

В один из таких моментов мне показалось, что я не люблю Москву. Город-герой, город-мечта, но чувства остывали. В ней стало как-то слишком много негатива для меня. Порой, казалось, она просто задыхалась в нем. Он шел отовсюду: пробки, переполненные вагоны метро, раскаленные офисные здания, тротуары, торговые ряды, очереди даже за среднедоступными развлечениями, заведения общепита… Он был везде и передавался с ошеломляющей скоростью, ведь его разносчиков с каждым днем становилось все больше. Каждый прибывал в этот город в поисках лучшей красивой жизни, но, не найдя таковой, обвинял в том лишь других – всех. Сам город также входил в это число. И с каждым днем таковых становилось все больше, каждый приезжающий на перроны московских вокзалов поезд дальнего и не очень следования ежедневно вываливал десятки и сотни «будущих коренных москвичей» вместе с их пыльными пожитками прямо в недра этого уставшего города. Как в свое время сделала и я…

Только ночами она еще оживала. Могла вздохнуть хоть чуть глубже, спокойнее; окунуться в канал, облиться дождем или просто полюбоваться своими огнями, осветить ими центральную улицу и встретить рассвет на мосту с видом на Садовое. Пока еще свежо, пока еще источники негатива не зарядили свои аккумуляторы, а сонно выползали на ее обновленные улицы.

* * *

Я стала прятаться от них вместе с ней. Особенно после переизбытка ненужной информации и гнилой энергетики скопления масс. Я забиралась на максимально допустимую высоту Lotte Plaza или City Space и наблюдала за ней, за ее дыханием, за тем, как потягиваются сбитые судорогой ее дороги, как вздымаются диафрагмы высоток, как встряхиваются конечности панельных домов. Я вздыхала вместе с ней и поднимала чашку немного остывшего кофе, а иногда, возможно, чего-то покрепче, за ее здоровье, за ее силу и понимание, которое, возникшее между нами однажды, крепчало теперь с каждой ночью.

Я подолгу могла смотреть, как капли мелкого дождя лениво сползают по склону витражных стекол ее кофеен на мокрые машины, выстроившиеся в ряд где-нибудь в укромных местах обочин. Вслушиваться в шелестящее похрустывание шипованной резины по голому изможденному асфальту из приоткрытого окна.

Нравилось вдыхать отголоски раннего утра, когда сонное солнце только-только вступало в свои права, иногда еле проглядываясь сквозь нависшее небо. В это время все пахнет как-то иначе. Мокрый асфальт, вчерашняя влажность и сладковатый аромат слоеной выпечки.

Но больше всего мне нравилось молчать. Просто молчать и понимать, как многое мы порой заглушаем собственным голосом. Мы заглушаем все остальные способы восприятия, тогда как оказывается гораздо приятнее просто прислушаться к внутреннему диалогу. Просто найти его, просто осознать, что он есть. А он есть. И это зачастую самый корректный, воспитанный и справедливый собеседник. Он не заискивает, не льстит, не пытается подмаслить неказистыми высказываниями, просто потому что ему от тебя ничего не надо. Он и так знает о тебе слишком многое, чтоб не задавать глупые вопросы и не требовать от тебя объяснений. Иногда он надавливает на больные места, иногда поддерживает в принятии решений. С ним просто. Его бывает сложно найти. В себе.

Один из таких диалогов привел меня к мысли написать заявление на эксперта.

* * *

– Ты еще здесь, Лер? – вернул меня из размышлений Ивсеев.

Он всегда умел делать это грамотно и незаметно, просто проведя ладонью перед моим потерянным лицом.

Ему в последнее время частенько приходилось этим заниматься, потому что мне было над чем поразмыслить.

Новость о том, что в то утро оборвалась жизнь одного из партнеров еще до того, как его смогли вынуть из перекореженной «Тойоты», заставляла связывать в голове определенные события. Некоторые из них упорно не укладывались друг с другом. Внутреннее напряжение мозга возрастало, сопротивление так и норовило сжечь.

Я прикрыла глаза ладонью и глубоко задышала.

– Ты в порядке? – все тот же голос.

Я не ответила. Я стала уставать от всего этого. Капитально. До боли в висках и тяжести в желудке. До рези в барабанных перепонках и привкуса горечи на языке.

Мне не хочется говорить. Совсем. Не произносить ни слова. Все, что нужно узнать, можно прочесть по глазам, – просто посмотреть, просто заметить, нежели переваривать замусоренный поток информации. От него случается передоз, и система фильтрации начинает давать сбои, а это непременно приводит к нервному расстройству. В наше время информационного прессинга нервные расстройства становятся хроническими. А фильтры – одноразовыми. Поэтому давай просто помолчим. Просто и красноречиво. Как жаль, что это мало кто умеет. Как прекрасно, что с ним это возможно.

– Лер?! – Стас потряс меня за руку.

– Да… да… я в порядке.

– Лер!

– Все отлично.

– Ты меня не слышишь?

Я подняла ладонь с век и повернулась в его сторону. Он напряженно смотрел.

– Заученными фразами будешь говорить кому-нибудь другому – мы уже не на собрании, – однако хороший расклад. – Я не узнаю тебя в последнее время. Что происходит?

«Неужели кто-то из нас еще сохранил способность к проницательности, или это мое лицо теперь как табло для считывания?»

– Да все в порядке, Стас. Не выдумывай… – я попыталась отмахнуться от навязчивых откровений (что с них толку?). – Устала просто…

– Слишком часто я отвозил тебя домой уставшей, чтоб так наивно поверить. За идиота меня не держи, – он даже немного разозлился на меня, слышно было по интонациям. – Не настроена говорить – так и скажи, но глупые отмазки придумывать не надо. Не со мной, по крайней мере…

Я сглотнула. Он прав. Он абсолютно прав. Вот только смысл мне его грузить? Мне с ним в фойе еще работать, недалече как завтра, а я тут нытье сейчас свое открою. Он еще, не дай бог, заморочится, а мне нужен его здравый рассудок и исключительно холодный.

– Ты к смене эксперта, что ли, никак не привыкнешь?

Цепляет. Цепляет, черт возьми. Наобум ведь бьет, а так как будто знает. Нужно срочно атаковать, иначе выдам себя с потрохами.

– Да при чем здесь эксперт?! – неподдельно возмутилась я. – Бизнес работает, а чью фамилию на уведомлениях писать, принципиального значения не имеет. Впрочем, как и то, кто им бейджики будет выдавать.

– По сути, да, – воспринял он. – На каком-то этапе становишься более автономным, что ли, была бы система, а способы найдем. Это новичкам свойственна привязанность к эксперту. Вон некоторые персонажи в соплях с собрания сбегают при смене руководителя и не появляются потом. Хотя какая, в принципе, разница, не для эксперта же зарабатывают, для себя, так что мешает зарабатывать дальше? Глупости какие-то, ей-богу.

– Ну, да… – и тоскливая улыбка предательски поползла на лицо. – Хотя, знаешь, я им завидую в какой-то степени.

– Завидуешь?! Кому? Новеньким партнерам?

– Угу. Мне еще при вступлении кто-то из «стареньких», когда поздравлял, сказал, что завидует. Я еще удивилась тогда, а сейчас понимаю…

– Объяснишь? – не унимался Стас.

– Да ты сам вспомни! При вступлении какие эмоции были, сколько впечатлений: новые люди, новые места, эксперты-полубоги, каждый день что-то новое и ослепительное понимание, что наконец-то жизнь дала тебе верный путь и что все теперь будет хорошо. Я тогда ни капельки не сомневалась, что все будет хорошо. Непременно хорошо. Скоро, совсем скоро. Знаешь, как в детстве, когда мама нежно гладит тебя по голове, успокаивая истерику по поводу разбитой коленки, приговаривает, что все будет хорошо, что все пройдет, нужно лишь чуть-чуть потерпеть. И ты искренне веришь, что в жизни будет кто-то, всегда будет кто-то, кто спасет, что бы ни происходило, этот кто-то окажется рядом и спасет. Меня тогда спасал Ромка и эксперт, конечно же, Игорь Викторович. Как наставник, что ли. Такая голова у человека, такое мышление, я поражалась! Хотя мы одногодки всего-навсего, как выяснилось. Лишь со временем вновь убеждаешься, что надежда – это просто очередной переходный период, он проходит, его нужно просто перерасти. Но тогда мы все были, словно как дети, переполнены эмоциями, нетерпением и ожиданием, что скоро… совсем скоро. Верили, что все станет лучше, обязательно станет лучше, если усердно трудиться – выполнять наставления эксперта, прилежно учиться, внимать всем рекомендациям и быстро бегать – быть в динамике. Тогда все будет хорошо, и мы непременно всего добьемся. Непременно.

– Сейчас не так…

– Ну да, раньше и мороженое вкуснее было в стаканчике за десять копеек…

Стас прыснул ироническим смехом.

– Мы с тобой как пердуны рассуждаем. Вот во времена моей молодости – это дааа! А во времена моей молодости – это даааа!!!

– Притупилось это чувство. Со временем все притупляется. Главное, что надежду пока не пережили – держимся еще пока.

Он по-доброму так усмехнулся в ответ, а я продолжила:

– Не надо поэтому доставать меня расспросами, что со мной.

– А что надо?

– Валить отсюда надо. Здешняя духота делает меня нервной, склонной к суициду истеричкой.

– Тогда поехали скорее, старая!

* * *

Чужие чувства – это очень деликатно. Никогда не знаешь, что там было до этого, какие раны, трещинки, какая радость и боль. Ты просто видишь открытую перед тобой душу и не знаешь, что с ней делать, чтоб не ранить еще раз. Поэтому всякий раз аккуратно прощупываешь каждый новый слой, каждый уровень и невольно замираешь в приближении к чему-то тонкому и щепетильному. Особенно аккуратны в этом вопросе те, кто помнит и знает, каково это, когда твою душу вскрывали без ножа.

«Влюбившись безответно, хочется попросить прощения у всех, кто безответно любил тебя». Четкая фраза! Автора, к сожалению, не помню. Только правда это. Моя правда.

И в очередной раз, осознавая вдруг, что человек влюбляется в тебя, хочется насторожиться от возникающей автоматически ответственности. Ведь любовь – очень мощное чувство, и никогда не известно наперед, каким образом оно отзовется в дальнейшем. Оно, как любое оружие, может служить во благо, а может и не совсем, смотря в чьих руках оно находится. И порой это даже опасно. Только нет ничьей вины в том, что она иногда откуда-то рождается. И какая бы она ни была, любовь просто есть, и никто ею никому не обязан. Она не призывает, она не обременяет. Но она меняется и незаметно меняет ее обладателя. Сначала любовь побуждает отдавать. Отдавать часть себя, своей души, своей теплоты тому человеку, но, не получив ничего взамен, она начинает требовать, буквально капризничать с открытым негодованием и стремлением вернуть инвестицию в лице самого человека. А еще через какое-то время проходит и это. Остается лишь тихий отголосок где-то внутри и жесткая мотивация неуклонно двигаться дальше под флагом его имени. Чтоб просто не сойти с ума, мне нужно было двигаться дальше. Кроме бизнеса, на данный момент у меня больше ничего не было…

* * *

Она тупо смотрела на заляпанную скатерть и ковыряла чайной ложкой розовую массу йогурта, к которой так и не притронулась за сорок минут. Я крутила в руках чашку, сидя напротив, и не находила, что ей сказать.

– Ты вообще ешь? – не удержалась я задать глупый вопрос. Жалость подкатывала непроизвольно.

– Не лезет, – вымолвила она, не поднимая взгляда. – Вечером иногда не помню, что я ела за день. И ела ли вообще.

– Мне это знакомо…

И пауза. Тугая молчаливая пауза. А что я еще могла сказать. Мне понятно ее состояние, только что ей с этого понимания.

С Маринкой мы познакомились в баре во время очередной традиции. Милая худенькая брюнетка с острыми скулами и в меру коротким платьицем неприкрыто проявляла интерес к нашей шумной компании «в пиджаках», когда после официальной части и громких тостов партнеры вылезали из-за стола, рассредоточиваясь по всему заведению. Я подошла к бару за дополнительной пепельницей, когда она заговорила со мной. Меня привлекли ее со вкусом подобранные и совсем не дешевые аксессуары, как и отсутствие тяжелой степени опьянения в глазах, столь не свойственное для молодой особы в такое время и в таком месте.

– У вас, должно быть, очень дружная компания, раз даже свободное от работы время вы проводите вместе, – выдала она вместо приветствия.

Я на секунду задержала на ней взгляд. Ни грамма напыщенности, ни намека на подхалимаж…

– Лера, – я протянула ей руку. Этот рефлекс уже стал автоматическим при знакомствах.

Она недолго изучала мой жест, прежде чем ответить:

– Марика.

Я не отпускала ее ладонь, надавливая чуть сильнее.

– Можно просто Марина.

Перехватив освободившейся ладонью стакан, я последовала обратно к столу.

– Пойдем, – кивнула я ей через плечо. – Что одна-то здесь стоять будешь?

Марина быстро влилась в наш полупьяный коллектив, с любопытством разглядывая каждого, вовремя поддерживала непонятный для нее юмор (основанный по большей части на партнерском сленге) и не выпускала из рук фигурный бокал с красно-оранжевой жидкостью и салатовым зонтиком на дольке апельсина.

– У меня друг жизнь свою сегодня поменял, – вещал ей на ухо поддатый Пригласитель только что испеченного партнера. – У него, можно сказать, сегодня второй день рождения. Он, правда, этого не понимает еще пока. Я тоже не понимал, когда вступал. Думал, афера какая-то, а оказалось, билет свой счастливый вытянул. Реально жизнь шанс дала. Теперь что ни день, то праздник, – он обвел гомонящий стол бокалом виски. – С такими людьми общаюсь! Один наш директор чего стоит! За нее, кстати!

Он чокнулся с бокалом Марины и ненасытно заглотнул янтарную жидкость с играющими кубиками льда, все больше нависая над нашей новой знакомой:

– А ты-то чем занимаешься?

Я наблюдала за этой картиной практически с противоположного конца стола и все больше понимала, как на глазах она выходит из-под контроля.

Жестом я подозвала к себе Фадеева:

– Ты бы проконтролировал его, Кирилл, – я кивнула в сторону эпицентра назревающего приглашения. – Что-то разогнался твой товарищ, того и гляди на салфетке схему чертить начнет, да и новенькому не надо бы видеть своего Пригласителя в таком состоянии, работать еще с ним как-никак.

Юрка, сам изрядно захмелевший, спохватился мгновенно и отозвал своего подопечного на «пару ласковых». Я тем временем переместилась к этой смышленой особе. Было в ее поведении что-то близкое. Рыбак рыбака, как говорится…

– Лер, можно вопрос? – улыбнулась она, когда я присела с ней рядом.

– Конечно.

– Чем у вас компания занимается?

«Ах ты рыбка…» Улыбка ехидно расплылась на моих губах:

– А почему тебе это интересно?..

Спустя пару недель Марина стала нашим партнером. Фадеев отработал превосходно. Я не стала ее приглашать – лишь довела до открытого интереса, затем, сославшись на огромную занятость, передала на попечительство Юрки. Результат – полная незаинтересованность с моей стороны (она же – авторитет при работе в фойе), двойная продажа ее будущего ответственного и пятьдесят процентов с компенсации за каждый пункт ее вступлений.

Неплохо, по-моему, за один вечер…

Квалифицировалась она за две недели. И пусть мы находились в разных структурах, это не мешало нам общаться. Мы стали даже дружить, если можно так выразиться в рамках нашего бизнеса.

Еще через неделю я узнала о ней много нового после короткой фразы:

– Батунина, нам надо поговорить.

Мы поговорили за пределами стен филиала, в захудалом районном кафе. Я узнала некие подробности ее жизни, ее другую сторону, так сказать. Отголоски этой стороны долго еще аукались мне в череде событий. Но все могло бы пойти иначе, если б она не попросила о помощи…

* * *