Глава 6

– Ромашкина Аглая Кирилловна здесь живет? – интересуется один из бугаев и нагло ухмыляется. Чувствует себя хозяином положения на правах сильнейшего, а я натурально дрожу.

В квартире три беззащитные женщины, и из-за моей нелепой беспечности, защитить нас в случае чего совершенно некому. И что меня дернуло открыть дверь, не посмотрев в глазок! От собственной глупости хочется взвыть. В ушах шумит от страха, но я все же отвечаю:

– А вы по какому вопросу? – правда мой голос больше походит на писк, но сдаться и отступить я себе позволить не могу. За спиной у меня дочка и бабушка, и все, что отделяет их от пришедших бандитов, это мое сорока восьмикилограммовое тело.

– По финансовому, – хмыкает второй.

– Продаете что-то? – снова пищу и мысленно обмираю от собственного вопроса. Ну какие из этих двоих торговцы? Разве что жизнями…

– Предлагаем очистить совесть и отдать долги, – вкрадчиво говорит мордоворот, что стоит слева. Оба настолько похожи, что мне трудно найти какие-то другие отличия. Он высовывает из внутреннего кармана кожанки какую-то помятую бумагу, в течение пары секунд тычет ей мне в нос. – Так, где Ромашкина, у нас к ней разговор?

– Я за нее! – словив краткосрочный порыв смелости, расправляю плечи. Ни за что не пропущу этих бандитов в квартиру! Нечего бабушку и Викусю пугать этими страшными рожами. – Я т-тоже… Ромашкина.

– Да нам по барабану, хоть Полина Гагарина, – выплевывает «правый», а «левый» радостно ржет, явно оценив шутку дружка. – Главное, бабки верни. Это сейчас мы добрые и ведем дружескую беседу, а начнешь нас за нос водить или бегать, будем разговаривать по-плохому.

– Мы все вернем, обещаю! – начинаю тараторить, глядя в крошечные поросячьи глазки «правого», в которых нет ни проблеска сочувствия или человечности. Но я все же пытаюсь разбудить в нем сострадание. – Я уже устроилась на работу, так что с ближайшей зарплаты мы внесем первый платеж. Больше не будет просрочек, поверьте! Мы закроем кредит!

– Слышь, курица, – наклоняется ко мне «левый», зажимает прядь волос между пальцев и тянет на себя. – Нам насрать, когда там у тебя зарплата. Бабло гони! Вот прям щас.

– Но у нас нету, – шепчу, потому что голос не слушается. Пропал от того, что мордоворот слишком близко. Я вижу все изъяны на его блестящей жирной коже. Запах чужого мужчины, смешанный с тяжелым ароматом дешевого парфюма, забивается в ноздри. – Мы втроем живем: старенькая бабушка, моя маленькая дочь и я. Больше нет у нас никого. С пенсии мы оплатили проценты, а на детские купили продуктов, – я пускаюсь в ненужные объяснения, чтобы делать хоть что-то. Может, эти двое войдут в наше положение и согласятся подождать до моей зарплаты? Случаются же в жизни чудеса… – Вот все деньги и кончились. Но я сегодня первый день уже отработала! Так что зарплата точно скоро будет, и я всю ее вашей фирме переведу! А знаете, что? Я же в кофейне работаю, тут недалеко, приходите, я вас бесплатно угощу. У нас еще и выпечка всякая есть, – несу откровенную чушь, но я сейчас все, что угодно пообещать готова, лишь бы эти двое убрались и оставили нас в покое хотя бы на время.

Мордовороты сверлят недовольными взглядами. Без добычи они уходить явно не собираются.

– Телефон давай, – крякает тот, что справа.

– Х-хорошо, – киваю поспешно и сбивчиво начинаю диктовать: – В-восемь, девятьсот двадцать один…

– Трубку свою дала сюда, долбанутая! – рявкает «левый». – Без телефона пока походишь.

Меня накрывает волной облегчения. Они не собираются мне звонить или слать сообщения с угрозами! Послушно лезу трясущейся рукой в карман домашних штанов и протягиваю бандитам гаджет. Старый, с треснувшим, помутневшим экраном, но все еще работающий.

– Это что еще за дерьмо? – крутит один из бугаев в огроменных лапищах мой телефон. – Издеваться вздумала? – рычит, а ноздри рыхлого носа гневно раздуваются.

– Нет же! – чуть не плачу. – Вы сами попросили, я и дала. Нет у меня другого телефона.

– Сережки, – подсказывает «правый» мордоворот, кивая на меня, и я машинально дотрагиваюсь до украшения.

Простые, советские серьги из золота, ничем не примечательные. Они могли бы быть одними из многих, но именно для меня значили очень много. Прощальный подарок от мамы, который я надела незадолго до ее смерти и с тех пор не снимала ни разу.

– Они совсем дешевые, – пытаюсь отстоять личную реликвию, но у меня не получается. Плевали эти двое на чужое горе. Для них есть лишь одна ценность – деньги.

– Насрать, – отрезает «левый». – Снимай, пока мы сами за тебя это не сделали.

Дрожащими пальцами расстегиваю плохо поддающиеся замочки, вытаскиваю серьги и кладу в протянутую лапищу коллектора. В его огромной ладони мои украшения смотрятся смехотворно и жалко.

– Ищи бабки, – напутствуют меня важно. – Вернемся через несколько дней, – и уходят.

Реву, стараясь делать это как можно тише. Запираю дверь на все замки и без сил сползаю по ней спиной. Где за столь короткий срок найти нужную сумму?

Глава 7

– Кто приходил? – зовет бабушка из кухни. И я думаю, как хорошо, что она не могла бросить Викусю и выглянуть в коридор!

– Каких-то Анохиных искали, – кричу я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я сказала, что в нашем подъезде такие не живут.

Сбегаю в туалет, чтобы не показываться бабушке в разобранном состоянии. Один взгляд на меня, и она сразу обо всем догадается. После ужина долго укладываю дочку спать. Булочка словно считывает мое состояние и капризничает без перерыва. Обычно она засыпает у меня на груди, а тут опустошила обе, но так и не уснула.

Хожу по темной комнате с малышкой на руках и напеваю ей старый мотив, покачивая. Вика периодически крутится, ерзает, и спина начинает отниматься уже через пять минут подобной физкультуры.

Засыпаю поздно, а просыпаюсь совершенно разбитая, не отдохнувшая и иду собираться на работу. Дочка сладко сопит, напоминая ангелочка. Мое чудо. В груди становится тепло от одного взгляда на нее. Не удерживаюсь, осторожно целую пухлые щечки и нежные волосики. Дышу самым любимым на свете запахом. И на цыпочках выхожу из комнаты.

Бабушка уже на кухне, готовит мне завтрак. Целую и ее в щеку. В который раз благодарю судьбу за то, что мне так сильно повезло. Быстро собираюсь, уплетаю горячую кашу и мчу на работу. На второй день мне уже не так странно появляться на улице одной, без коляски.

Настя веселая, постоянно о чем-то щебечет. Но при этом умудряется совершенно ничего о себе не рассказать и не касаться личных тем. Зато работа в ее руках горит. Настя все делает так легко и играючи, что меня невольно зависть берет. Хочу быть такой же счастливой и беззаботной. А вместо этого я постоянно думаю о том, где бы взять деньги. И как следствие постоянно что-то роняю, задеваю или делаю не так.

– Соберись, тряпка, – шутливо журит напарница. – Оштрафуют ведь.

И я встряхиваюсь мысленно. Штрафы мне сейчас точно ни к чему. Тут бы до аванса дожить. Может, эти бугаи одумаются и войдут в мое положение, подождут пару недель? Другого выхода-то все равно нет. В долг брать не у кого, ни родственников, ни друзей у меня нет, а бабушкины приятельницы вряд ли располагают необходимой суммой. Хотя спросить у той же Марковны немного до зарплаты можно, наверное.

На второй день поток народа не уменьшается. Посетители идут один за другим, и к обеду я начинаю чувствовать себя роботом: принять заказ, оплату, приготовить кофе, отдать заказ, пожелать хорошего дня, – и так бесконечно по кругу. Утомительно, зато за подобной занятостью время пролетает незаметно.

И когда в очередной раз звякает колокольчик на двери, я не придаю этому звуку особого значения. А зря. Две бритые наголо головы останавливаются напротив меня, и один из мордоворотов бросает с ленивой ухмылкой:

– Ну, привет, Ромашкина. Давно не виделись.

Давлюсь воздухом и чувствую, как резко меня ведет. Будто вся кровь из головы в один миг отхлынула, оставив там пустоту. Хватаюсь пальцами за стойку, чтобы удержаться на ногах, и что-то невнятно хриплю. Рядом точно также застывает Настя.

– Не боись, малая, – басит «правый». – Мы за обещанным обедом, а не за баблом. Давай, нормально нам на стол чего-нибудь накидай. Если понравится обслуживание, дадим тебе пару дней отсрочки.

Мордовороты садятся за столик, прогоняя парочку подростков, а мне требуется еще пара секунд, чтобы прийти в себя. Наконец, я отмираю и суечусь за стойкой. Собираю самые сытные позиции, что у нас имеются, варю американо. Составляю все на поднос и выношу в зал. Вообще-то у нас подобное не предусмотрено, посетители забирают свои заказы прямо у стойки, но сейчас исключительный случай.

– Это что еще такое? – интересуется осторожно Настя, когда я возвращаюсь на рабочее место и с опаской поглядываю на коллекторов, больше похожих на откровенных бандитов. – У тебя точно все в порядке?

Вздыхаю тяжко и признаюсь:

– Бабушка кредит взяла в сомнительной конторе, проценты набежали, теперь пришли эти, – киваю аккуратно подбородком на парочку, уплетающую спагетти с курицей. – Требуют деньги. Запиши их заказ, пожалуйста, в счет моего обеда, нам же бесплатные полагаются.

Напарница ошарашенно моргает и смотрит на меня с жалостью.

– Тогда тебе нужно завтра идти на торжественное открытие нашей флагманской кофейни в центре города. Завтра как раз у нас выходной, – говорит она, а меня передергивает. Ни за какие блага этого мира я не собиралась добровольно идти туда, где гарантированно будет Глеб и его арктическая принцесса.

– Спасибо, я уж как-нибудь без этого мероприятия… – морщусь, не скрывая собственного отношения.

– Даже в конкурсе барист с главным призом в сто тысяч рублей не будешь участвовать? – хитро смотрит на меня Настя. – Ты ж лучше всех варишь кофе, я пробовала. Обидно будет даже не попробовать.

У меня в голове винтики начинают крутиться. Сто тысяч – слишком заманчивая сумма, чтобы ради нее рискнуть и еще раз увидеться с Арсеньевым. Ну что он мне сделает, а? Не съест же. А душевные страдания в моей ситуации можно и перетерпеть, имеются проблемы и посерьезнее.

– Завтра, говоришь, конкурс? – задумчиво тяну я, уже точно зная, что пойду.

Глава 8

– Молодцом, Ромашкина, – сыто басит подошедший ко мне бугай и двигает кулаком в плечо. От чего я отшатываюсь и едва не падаю назад. Место удара горит и ноет, вечером наверняка проявится синяк. – Как надо все сделала, от души. Дарим тебе два дня передышки, но потом не серчай, если бабло не найдешь. Такими добренькими мы уже не будем. Сама знаешь, дружба дружбой, а денежки врозь.

– Спасибо, – пищу, вовсе не испытывая благодарности.

Может, обратно в столицу переехать, лишь бы не видеть больше никогда этих рож? Эх, если бы все проблемы так просто решались…

– Ну, бывай! – второй мордоворот «дружески» хлопает меня лапищей по другому плечу, заставляя пружинить в коленях и шокировано пытаться удержаться на ногах.

И, будто мало мне было этих двоих, в этот самый момент дверь кофейни распахивается, пропуская внутрь Арсеньева. Принесла же бывшего нелегкая! Его глаза за долю секунды находят меня, словно в них своеобразный компас вшит и настроен на одного единственного человека.

Глеб прищуривается, оценив ситуацию. Внимательно осматривает «моих» мордоворотов, не упускает ни малейшей детали. Отчего-то стискивает челюсти. Я делаю вид, что ничего не замечаю. И, как только коллекторы, покидают прикассовую зону, а следующие посетители с опаской приближаются и начинают делать заказ, слегка заикаясь, активно берусь за работу.

С неудовольствием отмечаю, что улыбаюсь слишком широко, слишком громко смеюсь над шутками покупателей, да и в целом веду себя до ужаса неестественно. Как в дешевом ситкоме.

– Осмотрительнее окружение выбирать нужно, – заявляет назидательно Арсеньев, как только очередь доходит до него. – Скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты, – с намеком цитирует народную мудрость.

– Знаете, Глеб Максимович, – тяну я в ответ и чувствую, как грудь затапливает печалью. Она покалывает изнутри и заставляет уголки губ опускаться вниз. – Иногда такие близкие люди попадаются, что никаких друзей надо, – переиначиваю расхожую фразу, намекая на него самого и его мать, но, судя по каменному выражению лица, шпилька пролетает мимо цели. Да и плевать! Это он потерял дочь, а не я. У меня, к счастью, все в порядке. – Вам эспрессо или раф с лесным орехом?

– Эспрессо, – цедит недовольно. А потом напоминает: – Доношу до вашего сведения, Валерия, что на работе личным отношениям не место. Еще раз увижу – оштрафую. Два дисциплинарных взыскания, и я имею полное право уволить сотрудника, никакая трудовая инспекция и суд тебе не помогут, – под конец он сбивается с официального тона и едва ли не рычит.

– Благодарю за совет, – отвечаю, не скрывая язвительности. – К слову, это были довольные клиенты, подошедшие выразить свое почтение. Уж очень мой кофе понравился, знаете ли. В следующий раз сразу отправлю их к книге жалоб и предложений. – Восемьдесят девять рублей с вас. Наличные или карта?

Глеб демонстративно достает прямоугольник бархатисто-черного цвета.

– Мне не нравится, что ты снова объявилась в моей жизни, – важно сообщает он. И от явного предупреждения в голосе Глеба у меня волоски на руках поднимаются дыбом. Что же все-таки ему наговорила Эмма Викторовна? – Знай, если в кофейнях что-то пойдет не так или случится какой-нибудь форс-мажор, ты будешь первой, на кого я укажу полиции и своей службе безопасности. Учитывая твои прежние заслуги, это вовсе не удивительно.

Широко улыбаюсь гаду и иду варить очередную порцию кофе. Плюнуть в нее, что ли? Эх, если бы это мне помогло, непременно опустилась бы до подобного. А так приходится кипеть изнутри, обжигаясь о собственные негативные чувства, но не давая гневу выйти наружу. Не дождется Арсеньев взаимных претензий! Нам делить нечего. Дочь с возможным дефектом их семейке не нужна, а я прекрасно справлюсь и без их помощи. Буду любить Вику и за двоих, и за троих, да хоть за весь белый свет! На это меня точно хватит. А Арсеньевы пускай варятся в своем благородстве (исключительно по крови) и гордятся идеальными медицинскими картами. Мы же, простые люди, как-нибудь подальше будем. Очень нужно прозябать в тени их величия…

– Ваш кофе, – аккуратно двигаю стаканчик по стойке. – Хорошего дня, – стараюсь звучать предельно вежливо и не давать истинным чувствам прорываться наружу. Хотя, не уверена, что у меня хорошо получается. Все же я не профессиональная актриса и никогда не училась «держать» лицо.

В какой-то момент наши с Глебом пальцы соприкасаются. От чего меня прошивает сильнейшим разрядом тока, и я дергаюсь от неожиданности. Стаканчик с горячим напитком опрокидывается, и темно-коричневые брызги летят прямо на пиджак бывшего, щедро окропляя светло-серую ткань.

– Твою мать, Лер-ра! – рычит Арсеньев, а в его взгляде столько неприкрытой ярости, что я невольно сжимаюсь вся.

Что я наделала, блин!

Глава 9

– Прости-прости! – я начинаю суетиться и прямо через прилавок пытаюсь вытереть бумажными салфетками пятно.

Конечно же ничего не получается! Глеб звереет. Это заметно по с силой поджатым губам, подрагивающим крыльям носа и ходящим желвакам. Первый раз его таким вижу. Точнее, он и раньше, бывало, злился, но уж точно не на меня. А теперь я на собственной шкуре понимаю, каково это – сделаться объектом Арсеньевского гнева. От колоссального напряжения и страха меня начинает потряхивать. Не успела от визита коллекторов отойти, как на тебе, Лерочка, новое потрясение. И нафига Глебу было меня трогать?

– В подсобку веди, – с тихим рыком подсказывает он.

Чувствую кожей чужой интерес. Наверняка все сейчас на нас пялятся и с жадным любопытством ждут продолжения. Киваю Насте, стоящей с выпученными глазами и выражением вселенского сочувствия на миловидном лице, и открываю для Арсеньева дверь.

– Мелкая месть, кстати, – бросает он свысока, сдирая с плеч пиджак.

Бросаю короткий взгляд на торс бывшего, облепленный рубашкой. И хотя, между тканью и телом, которое я знаю как свои пять пальцев, гуляет воздух, все равно при каждом малейшем движении рубашка обрисовывает мощные, литые мышцы и идеальные формы. Ни грамма жира, одни лишь мускулы под гладкой кожей – хоть на обложку спортивного журнала фотографируй.

«В том числе и за это Арсеньева так любят женщины» – напоминаю себе о насущном, чтобы не начать пускать слюни на предателя. А любоваться можно и Ченингом Татумом в каком-нибудь фильме – все не так опасно для душевного состояния.

– Намекаешь, что нужно было плюнуть тебе в кофе? – отзываюсь зачем-то. – Или подсыпать слабительного?

На этих словах Глеб резко тормозит, дергает меня за руку и толкает к стене. Прижимает собственным телом, расставив ладони по сторонам от моей головы и нависая свирепой скалой сверху. Не пошевелиться, в том числе и от страха. Через тонкую ткань белоснежной рубашки я чувствую исходящий от Арсеньева жар. Почему-то в этот же миг пусто становится в голове, мозги заволакивает туманом, а в животе все скручивается в узел. Настоящее и прошлое перемешиваются, сливаясь в дурманный коктейль.

Яркие голубые глаза так близко, что я легко рассматриваю каждую знакомую черточку. Я в точности знаю, каковы были бы наощупь щеки с резкими скулами, если бы я сейчас положила на них ладони. И поэтому я до онемения в пальцах сжимаю края рабочего фартука, чтобы не наделать глупостей. Дышу глубоко, но в нос пробирается запах Глеба. Такой знакомый и такой неуловимо чужой. Словно поменялась всего одна нотка, но именно это порушило всю композицию. Сделало ее слишком далекой.

Четко очерченные губы Арсеньева так близко к моим, что мне начинает казаться, что он вот-вот меня поцелует. Кожу покалывает. Нервно облизываю свои.

– Плюнула ты мне в душу, Ромашкина, – вместо этого хмыкает как-то устало Глеб. А на задворках сознания бьется мысль, что это он еще не знает про дочь.

«И не узнает!» – обещаю твердо самой себе. Его семейка дала денег на аборт, так что с того самого момента моей девочки для них не существует.

Арсеньев отпускает меня также внезапно, как и схватил. От полученной свободы кружится голова, и мне требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Это еще кто кому… – бормочу в сторону.

Специально не произношу фразу громко, чтобы не пускаться в разборки. Для меня все давно решено, а ворошить прошлое – лишь бередить едва затянувшуюся рану. Больно и незачем.

– Ты что-то сказала?