Глава 4

Каков мерзавец! Самый последний подлец! Мало того, что из-за Арсеньева и его высокородной семейки я вынуждена была перекроить всю свою жизнь, пройти через весь ад одинокой беременности, так еще и сейчас, когда все более менее устаканилось, умудряется гадить мне.

Для таких, как Арсеньевы, обычные люди пыль под ногами, не достойная внимания и уж тем более сострадания. Считают себя высшей кастой, имеющей право вершить чужие судьбы так, как им заблагорассудится.

Кофе мой ему не понравился! То же мне, повод нашел. Хотя, это и не удивительно. Удивительно то, что мне до сих пор не все равно. Острая боль захлестывает, заставляя вспоминать прошлое предательство и чувствовать себя жалкой сейчас. Стискиваю зубы из последних сил. Чувствую подступающие слезы и только нечеловеческим усилием воли не даю им пролиться. Глеб не увидит моей слабости. Как не увидел и тогда, когда я потерянная и беременная пыталась придумать, как жить дальше.

С каким удовольствием я бы плеснула этим долбаным флэт уайтом в мерзкое надменное лицо! А вместо этого приходится отвоевывать свое место под солнцем у человека, который когда-то был для меня целым миром и обещал этот самый мир кинуть к моим ногам.

К сожалению, лишиться работы для меня сейчас непозволительная роскошь. А найти что-то приличное в маленьком городке сродни чуду. Поэтому сбрасываю личные переживания, запираю воющее и скребущее внутри горе на замок и отстаиваю себя. В этот раз мне бежать некуда. Я в точке невозврата.

Готовлюсь стоять до последнего, когда в кофейню заходит блондинка. Красивая, как с обложки журнала, стильная, как суперзвезда, идеальная, как из киноленты. В ее синих глазах снисходительность, а еще уверенность, что все вокруг принадлежит ей, и люди обязаны падать ниц. Так вот к чьим ногам Арсеньев кинул целый мир. И подтверждая это, блондинка привычным жестом целует Глеба, а потом самодовольно произносит:

– Ну, как тебе моя работа, дорогой?

Я же стою, вцепившись изо всех сил пальцами в стойку, и не могу оторвать взгляда от Арсеньева. Словно приклеилась к нему намертво. Такой вот садистский суперклей. И если я думала, что видеть скачущую на нем незнакомку – самая адская боль, которую мне довелось испытать в жизни, то я ошибалась. Сейчас мне не легче.

Острые зубы разочарования и нелепой обиды впиваются в плоть изнутри и начинают беспощадно терзать. За заботами и хлопотами с Викусей я уже начала забывать, каково это, а теперь чувствую ярко, будто мне никогда и не становилось легче.

Глеб смотрит в ответ. Не на ту, которая называет его «дорогой» и целует, а на меня, оказавшуюся недостойной его фамилии и верности, родившую ненужного ребенка только потому, что у моей дочки не идеальная наследственность. Дефект, не позволивший нам с Викой быть нужными и любимыми, ценными. Зато сделавший нас выброшенными за борт в тот же миг, как только стало известно о зародившейся внутри меня жизни.

И я прикладываю все усилия, чтобы не сломаться прямо здесь и сейчас, а выдержать этот испытующий взгляд. Наверное, кто-то на небе решил, что мне еще недостаточно испытаний.

– Ты молодец, Инга, – изрекает наконец Арсеньев, оторвавшись от меня. И я делаю большой и судорожный глоток воздуха, обнаружив, что не дышала все это время. – Пока что без нареканий. Справишься с этим проектом, можно будет поручить тебе что-то более серьезное.

От слов Глеба Инга расцветает. Будто он ей только что компанию Илона Маска на блюдечке преподнес. Но не бросается Арсеньеву на шею, как сделала бы любая, а лишь сдержанно улыбается и кивает:

– Спасибо. Я очень ценю твое мнение.

«Словно на приеме у Английской королевы» – с горечью хмыкаю я про себя. Уверена, эта женщина полностью соответствует высоким запросам Эммы Викторовны. У Инги, наверняка, и справки об абсолютном здоровье имеются, и происхождение не хуже, чем у Арсеньевых. Как же, ведь потомков благородного рода, как выяснилось, нельзя делать абы с кем.

А если и выйдет случайный залет, то всегда можно исправить ситуацию, дав денег на аборт. Как это и случилось со мной. Очень удобно. У их семейки, наверняка, это дело отлажено. Не зря же Глеб всегда настаивал, чтобы я обращалась исключительно к их семейному врачу. Даже страховку в частном медицинском центре мне оформил. Я, дурочка, на седьмом небе от счастья летала. А как до серьезного дела дошло, выяснилось, что Эмма Викторовна про мою случайную беременность раньше меня узнала…

– Ты не против, если мы выпьем тут кофе? – тон Инги до того вежливый и предупредительный, что вызывает оскомину у меня на зубах. Неестественный! Обычные люди так не говорят и не ведут себя. Я будто в фильме про пластмассовую куклу барби.

Жду, что Глеб откажет спутнице. Все-таки с его слов он выпил уже два стаканчика, да и мое присутствие не располагает к длительным посиделкам. Но и тут он меня удивляет.

– Как тебе будет угодно, милая, – отвечает в тон Инге, полоснув меня нечитаемым взглядом. Отодвигает стул для нее, помогая устроиться за столиком, и подходит к стойке. Как только я готовлюсь сбежать в подсобку и пустить на свое место Настю, заявляет бескомпромиссно: – Валерия нас обслужит.

Сглатываю слюну, ставшую горькой, как самое отвратительное на свете лекарство. Сколько еще мне нужно получить, чтобы перестать чувствовать к Глебу хоть что-то? Чтобы похоронить былое навсегда и забыть? Чтобы продолжать жить дальше и не спотыкаться раз за разом о болезненное прошлое?

В глазах темнеет от необходимости готовить для Арсеньева и его новой пассии.

Глава 5

Наступаю шипованной подошвой на свою корчащуюся в агонии гордость и принимаю у Инги заказ.

– Эспрессо с одной порцией сахара и латте на безлактозном молоке без сахара, – диктует блондинка, а я не удерживаюсь и бросаю взгляд в сторону Глеба.

«Значит, все-таки эспрессо до сих пор» – хмыкаю про себя. А пассаж про изменившиеся со временем вкусы наверняка был нужен для того, чтобы уязвить меня. Арсеньев явно считает меня последней предательницей, но какое мне, в сущности, дело до его невысокого мнения обо мне? Тот, кто способен на измену, вообще не вправе судить!

Беру себя в руки и делаю этой парочке лучший кофе, на который только способна. До миллиметра выверяю каждое движение и до доли секунды – время на каждую операцию. По одному исходящему от напитков запаху чувствую, что они получились выше всяких похвал. Передаю заказ Глебовой принцессе и все-таки сбегаю в подсобку. На большее взвинченных нервов не хватает.

Умываюсь снова, а потом сажусь на стул, прикрываю глаза и проваливаюсь в темноту. Вязкую, тягучую, как смола, но спасительную. Потому что в ней нет места Арсеньеву, его новой пассии и нашей истории, там сплошная вселенская усталость и скорбь.

Когда минут через пятнадцать за мной заходит Настя, я практически уже в порядке, но напрягаюсь невольно. Вдруг этим двоим взбредет в голову добавки попросить?

– Ты как? – интересуется она заботливо, а в ее больших глазах сверкает тысячами ватт жгучее любопытство. И я не могу винить напарницу в этом, все же наш с Глебом разговор был слишком занимателен для посторонних ушей.

– Жуть! – отвечаю правдиво и качаю головой.

– Они уже ушли, можешь выходить, – говорит Настя, так и не задав ни единого вопроса. И из-за этого теплое чувство благодарности разливается у меня в груди.

– У меня с Глебом Максимовичем некрасивая история в прошлом, – решаю хоть как-то утолить любопытство напарницы. – И тут выясняется, что наша кофейня принадлежит ему, представляешь? – хихикаю нервно, проводя рукой по лбу.

Ну и денек! Я конечно не ждала от первого дня на работе халявы, но и подобного уж точно никак не ожидала!

Время до вечера проходит в суете, но все же спокойно. Мы с Настей трудимся как пчелки на благо Арсеньева и его принцессы, раздаем заказы, пополняем витрину, ведем учет и заказываем позиции, которые подходят к концу.

Пару раз мне приходится сцеживать молоко, потому что грудь просто распирает. Она становится каменной и начинает гореть. Так что я уединяюсь и наполняю специальные пакеты, которые потом кладу в холодильник. Будет чем завтра Викусю кормить. Она у меня уже ест и твердую пищу, но все еще любит мамино молочко. Да и педиатр говорит, что кормить нужно до года, а лучше – до двух.

– Фух, поверить не могу, что этот день наконец-то закончился! – весело говорю Насте, когда мы вместе запираем дверь кофейни.

Летний вечерний воздух приятно холодит открытые участки кожи, наполняет легкие, и кажется, что вся эта жизнь прекрасна, а за углом непременно ждет что-то чудесное. Сиюминутное ощущение, конечно, но мне становится легче. Да и мысль о том, что скоро увижусь со своей булочкой, окрыляет. Так непривычно быть вдали от нее! Ведь я с самого ее рождения привыкла, что мы постоянно вместе.

Прощаюсь с напарницей и бегу к себе. Благо идти всего минут пятнадцать. Залетаю домой и подхватываю на руки свою кроху. Зацеловываю сладкие щечки, утыкаюсь носом в бархатные волосики, вдыхаю их теплый запах, от которого в душе разгорается мое личное солнце, а сердце распирает грудную клетку.

Как же я люблю свою малышку! И за одно ее существование я безмерно благодарна Арсеньеву. Ведь, не будь его в моей жизни, не было бы сейчас и Викуси. Смотрю в самое красивое на свете личико, как в зеркало – до того мы с дочкой похожи. Но сейчас впервые отмечаю, что ее нереально голубые глаза – буквально слепок с глаз Глеба, как губы и подбородок. И как я могла раньше это игнорировать?

– Привет, моя сладенькая, – шепчу вцепившейся в меня обеими ручками крохе. – Как же я соскучилась!

– Ма-ма-ма-ма! – твердит в ответ Вика, тычется в меня мокрыми губками и параллельно лопочет что-то на своем тарабарском, подпрыгивает от нетерпения на мне.

– Привет, – улыбаюсь вышедшей в коридор бабушке, и мне очень не нравится ее бледный усталый вид. – Ну как вы тут?

– Справляемся, – кивает она в ответ. – Проходи ужинать, у меня уже все готово.

Подхожу к бабуле и крепко обнимаю ее одной рукой, второй поддерживаю дочку. Целую в сухую щеку.

– Спасибо, ба! – говорю от всего сердца. – Не представляю, как бы я справлялась без тебя.