Родная мать Проси рано умерла от тяжелой болезни, и отец, оставшийся с маленькой дочкой, привел в свой дом новую хозяйку. Та девочку сразу невзлюбила. Непослушная ореховая копна волос, живые зеленые глаза – всем она напоминала ей покойную соперницу. Отец передал воспитание дочери в женские руки и не смел перечить молодой жёнке. Но многочисленной работой Прося не отделалась. Со временем, повиснув на заборе с деревенскими сплетницами, мачеха стала сочинять бесстыдные небылицы. И девушка замкнулась еще сильнее. Пропал блеск в волосах, перестали искриться глаза.

Дарьяна не обращалась раньше к подруге за помощью, и сейчас совестно было идти со своей бедой. Да только другого выхода найти не могла. Подойдет ко двору, поглядит, дома ли мачеха, а там и видно будет.

В образе ведьмы Дарьяна передавала женщине указания. Та ведьму боялась и за помощью часто бегала, оттого ослушаться не смела. Поворчит на падчерицу, да сделает, как велено. Дарьяна и сплетницам на длинный язык указывала, подсыпая в настойки безвредный, но довольно неприятный жгучий порошок.

Кошка гордо вышагивала впереди, ведя за собой хозяйку. Но на опушке леса остановилась и принялась вылизывать мохнатые лапки.

– Чего села? Нам дальше, – подбоченилась Дарьяна. – Или гостей намываешь? Так нам не надобно.

В глаз угодил солнечный зайчик. Покрутившись по сторонам, девушка разглядела на самом краю тропы спрятанный в высокой траве сверкающий бок.

Серебристый бидон блестел, отражая свет солнечных лучей. Девушка откинула металлическую защелку. Бидон был полон молока до самых краев. Не веря своим глазам, она принюхалась к напитку. Аромат свежескошенной травы и меда окутал с головы до ног. Не разбираясь, чье оно и откуда взялось, Дарьяна радостно схватила емкость и помчалась к голодным котятам.

– Странно, конечно, сначала корзина, теперь вот молоко, – разговаривала то ли с кошкой, то ли сама с собой девушка, но выбирать не приходилось.

Столько лет Дарьяна жила в своем маленьком, но безопасном мирке. С уходом бабушки порой становилось тоскливо, но дом, постоянно требующий ухода, работа, проходящая под тихое бурчание Матрены, и ведьминские заботы остались неизменными и занимали руки и голову. Подарок за подарком не радовали.

Порой, размышляя о будущем, Дарьяна представляла, что всю жизнь проходит служанкой у Баяна, а ночью будет притворяться ведьмой. Другой жизни она не знала и знать не хотела. А может, и хотела, да просто боялась. Рассказы о жестокой и беспощадной смерти сирин, таких же существ, как она, ужасали девушку. Уж лучше она будет все время оглядываться, как делала это семнадцать лет, чем сгинет, как все остальные. Но стоило представить, что так пройдет вся жизнь, и тело сковывало от страха и тоски.

Но чего она сильнее боялась, так это своих желаний. Деревенские девушки ее возраста выходили замуж и рожали детей, но она не смела об этом мечтать. Жить вечно в страхе, сдерживать рвущееся наружу тепло и всегда оглядываться по сторонам – никому не пожелаешь. Стоило подумать об этом, и в груди разрасталась огромная дыра. Не передаст она эту силу своим детям. Она – сирин, а потому проклята. Так говорили все. Именно так она себя и чувствовала. Если ты все время одна, а всем вокруг приходится врать, и нет ни одной живой души, которая может тебя понять, разве это не проклятие?

Девушка злилась на несправедливый мир, на брехливые выдумки. Почему она должна прятаться? Она не сделала ничего плохого. Даже не чувствовала в себе той великой силой, о которой все говорят, способной свернуть горы или уничтожить целую армию. Она желала жить совершенно обычной и ничем не примечательной жизнью.

– Мой дар неправильный, – убеждала себя девушка и прятала его глубже. Лишь изредка, когда жжение в груди становилось нестерпимым, она оборачивалась птицей.

Сила взывала, и хоть деревенские истории Дарьяна считала выдумкой, использовать ее страшилась. Вдруг магия, такая податливая и теплая, может поглотить ее без остатка и оказаться губительной?

Но сколько бы Дарьяна не отрицала ее, сила росла вместе с ней, и в последнее время все чаще приходилось к ней обращаться.

Девушка подогрела молоко на печи и налила в блюдце, по краям которого вился синий травяной узор. Комнату наполнил аромат луговых трав. Когда Дарьяне было пять лет, она соглашалась пить только из него. Бабушка наливала горячий взвар и тихонько дула, чтобы напиток скорее остыл. Долгими зимними вечерами Дарьяна слушала сказки, училась прясть пряжу и попивала взвар из любимого блюдца.

Самой желанной была история про Старый Трухлявый Пень. Почему – Дарьяна и сама не знала.

“Жил-был на опушке леса Старый Трухлявый Пень. И не было у него друзей. Никуда он не ходил, корни к земле и приросли. Да так он привык к своему одиночеству, что всех вокруг распугал.

Пришла к нему как-то раз Мышка.

– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить, – запищала Мышка слабым голоском. – Я гостья тихая, маленькая. Не увидишь, не услышишь”.

Дарьяна больше всего любила, как менялся голос бабушки во время рассказа. На Мышке он становился тонким и писклявым, на пне – тихим и вкрадчивым.

“– А ты кто такая будешь? – заскрипел Старый Трухлявый Пень.

– Я Мышка-Норушка.

– Не пущу. Ты мне корни погрызешь да нор наделаешь, – не пустил к себе Мышку Старый Трухлявый Пень. Не было ему дела до маленького тихого зверька.

Убежала Мышка, а Старый Трухлявый Пень снова начал думать о своем.

– Отчего я один, отчего друзья не идут ко мне?

Прибежала к Старому Трухлявому Пню Лягушка.

– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить. Я Лягушка-Ква-квакушка, – заквакала Лягушка. – Всю зиму сплю, а летом на болоте сижу.

– Не пущу! Ты мне мух нанесешь, да влагу разведешь, – не пустил к себе лягушку Старый Трухлявый Пень. И Лягушку узнать он не захотел.

Ускакала Лягушка, а Старый Трухлявый Пень снова задумался о своем.

– Отчего я один, отчего друзья не идут ко мне?

День прошел, ночь прошла, вот уже и зима с летом пробежали, а Пень все один стоит, да думу невеселую думает.

Пришла к нему рыжая Лисица.

– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить, – а у самой взгляд хитрый-прехитрый. – Ты Пень мудрый, точно сама Мать-природа, и крепкий, точно мороз. Летом буду поливать тебя, чтоб от жары не рассохся, а зимой греть.

– А ты кто такая будешь?

– Я Лисица-Сестрица, – пропела лиса сладким тягучим голосом.

– Ну, проходи. Будем вместе жить, – пустил к себе Лисицу Старый Трухлявый Пень, польстившись сладким речам да углядев красивый рыжий мех.

И стала Лиса жить под Старым Трухлявым Пнем. Лето хорошо жили. Лиса из ближайших луж поливала Пень, а как зима настала, стала Лиса под Пнем костер разводить, чтоб теплее ей было. Да печку строить не захотела. Загорелся пень, начал скрипеть да трещать на весь лес. А Лиса выскочила и была такова.

Услыхали шум Мышка-Норушка и Лягушка-Квакушка. Прибежали они на помощь: кто с ведром, кто с ковшом. И давай огонь тушить.

Потушили они Старый Трухлявый Пень, да сели отдыхать.

– Эх ты, Пень-пенек Трухлявый Бочок, – квакнула Лягушка. – Кто на лесть позарится, без всего останется”.

Нет больше бабушки, и сказки ушли вместе с ней. Осталась лишь одна серая непроглядная реальность. Только солнечный свет да тепло внутри разгоняют ее, не дают добраться до ранимого сердечка.

Котята быстро вылакали теплое молоко и, выпятив надувшиеся животики, мирно уснули.

– Красавцы мои, – нежно провела по мягкой шерстке девушка. – Как же мне хочется вашей безмятежности.

Едва перевалило за полдень. Солнца видно не было, но тонкие облака хорошо пропускали свет. Дарьяна взяла потемневшее от времени и сока ягод берестяное лукошко и пошла за лимонником к реке. Большие красные ягоды густо облепили тонкие ветки, и девушка быстро набрала полный кузовок. По дороге в избушку она приметила полянку груздей, схоронившихся под ворохом опавшей листвы. Девушка сняла линялый фартук и доверху наполнила грибами.

Довольная своими находками Дарьяна вернулась в избу, перебрала тугие ягоды, замочила упругие грибы. Света стало не хватать и, запалив толстую жировую свечу, она вернулась к работе. День шел на убыль и, увлекшись делами, девушка не заметила, как наступили сумерки.

В окно громко, нетерпеливо застучали. От неожиданности Дарьяна оцарапала кожу и выронила острый нож. Тот с глухим стуком проскакал по половицам.

Стучал не местный. У ведьмы было заведено два коротких стука, а заглянувший, не жалея старое стекло, громко и долго барабанил. Девушка накинула старый бабушкин балахон и подошла к окну.

– Кто там явился ко мне? – благодаря силе она с легкостью меняла голоса. Ребенком Дарьяна часто подшучивала над бабушкой, то крикнув мужицким басом, то пропев весенним соловьем.

– Ты лесная ведьма? К тебе за помощью ходят?

Дарьяна кинулась от окна к двери, проверяя, надежно ли заперто. Засов плотно сидел на месте, и девушка облегченно вздохнула.

Мысли беспорядочно заметались в девичьей головке, узнавая голос Митяя.

“Выдержит ли старая дверь, поднажми он посильнее? Успею ли добежать до лаза?”

Но вслух, собрав всю волю в кулак, она сказала другое.

– Чего надо?

– Любовное зелье продаешь? – уже тише спросил Митяй. Сомнения, точно рой пчел, крутились в его голове.

“Не меня ли опоить собрался?”

– Я ничего не продаю, – решительно ответила ведьма.

– Деревенские сказали, что помочь можешь, – не унимался Митяй.

“Это ж кто из деревенских длинным языком обзавелся, что о делах с ведьмой болтает?” – призадумалась Дарьяна.

– Помочь могу, да ничего не продаю, – язвительным голосом ответила девушка. А сама тряслась от страха, но понимала, что перед таким наглым посетителем нужно удержать образ злой ведьмы. – И какая же болезнь у тебя, что любовное зелье понадобилось?

– Не твое дело, старая, – грубо ответил парень.

“За помощью пришел и хамит! Вот человек!”

– Значит, и помогать не надобно, – коротко заключила девушка и отошла от окна.

– Да погоди ты, не кипятись, – уже мягче начал Митяй. – Любовь у меня случилась, а девка упрямится.

– А ты и замуж позвал, и сватов заслал? – цокнула языком Дарьяна, проклиная настырного парня.

– Так ты поможешь? Или мне всем в деревне сказать, что это ты Баянову корову опоила, вот та и померла? – перешел от просьбы к угрозам Митяй.

“Как знакомо. Сначала требует, потом запугивает. Проучить бы его, да бабушка б застыдила. Еще и корову эту дурную припомнил. А она, между прочим, сама убежала, пока пастух кваса напился да в тенечке кемарил. До амбара дошла, оставленные около зерновой ямы мешки нашла да объелась. Один корову упустил, другие дверь в амбар не подперли, а с работы погонят всех, оттого и не сознались. Деревенские давай судачить, что от зависти корова сдохла. А пастух еще приплетает, мол, ведьму видел, по полю шаталась, вокруг стада овивалась.

Да сталось мне ваше стадо! У меня что, других забот нет? То от живота порошок приготовь, то от жара настойку поставь!”

– А не боишься, что проклятье на тебя нашлю? – зашла с той же монеты девушка. Уж чему, а выпроваживать дураков ее бабушка научила. Много разных захаживало: кому от ребеночка избавиться, кому соседа сгубить, чтоб не жил лучше ближнего.

– День и ночь под дверью стоять буду, коли нужное зелье не дашь!

Дарьяна скривилась, злясь на упрямого до одури парня.

– Жди! Сейчас свое зелье получишь!

“Не хочет с пустыми руками уходить, пусть с обманкой проваливает, – она отыскала на полке укрепляющий отвар. – А любовных зелий никогда не делала. Плохое это дело – других к любви принуждать. Хоть, конечно, мачехе Проси и не помешало бы к падчерице проникнуться”.

В образе ведьмы Дарьяна приоткрыла дверь на ширину склянки. Она просунула отвар в щель, одним глазом косясь на Митяя, а вторым – на люк в подпол.

“Совсем старуха древняя, вон как рука трясется”, – недолго думая, Митяй ухватился за тонкую кисть. Девушка, чуть не выронив склянку, дернула на себя. Старая ткань затрещала, но руки парень не выпустил, лишь сильнее сжал, оставляя на нежной коже отметины.

– А если не сработает? – пытался сквозь щель рассмотреть под темным капюшоном лицо ведьмы Митяй.

– Значит, не судьба ты ей! И зелья мои – не помощники! – девушка сунула склянку Митяю и обдала руку парня жаром силы.

Парень зашипел и выпустил ведьму. Дверь с коротким скрипом захлопнулась. Митяй уставился на свою ладонь, ожидая увидеть волдыри и облезающую кожу. Такой силы был жар. Но рука лишь слегка покраснела. Он вытер ладонь о штаны и, плюнув ведьме под дверь, бесшумно ушел в сумрак леса.