По сравнению с новостями в послевоенной Европе и США советские новости существовали в иных исторических рамках. В западных новостных передачах того времени призмой, сквозь которую отдельные события воспринимались как новостные, зачастую служили конфликт, непредсказуемость и неизвестное будущее. Главными же задачами советской журналистики были просвещение, мобилизация населения на строительство коммунизма и превращение советского человека в социалистического человека нового типа.
Название книги вводит в заблуждение: она вовсе не о том, как советские люди получали информацию об окружающем мире из газеты «Правда» и программы «Время» – хотя «Времени» посвящена отдельная глава о том, как эта программа должна была эстетически и эмоционально вовлечь зрителей посредством прямых, миметических отношений с самим временем. Собственно историей Центрального телевидения СССР книгу тоже назвать нельзя – хотя повествование строится по хронологическому принципу, от «Голубого огонька» до культовых перестроечных программ. Это скорее исследование о поисках баланса между индоктринацией и вовлекаемостью зрителя.
Начинается книга с глав об истоках советской телевизионной эстетики и последующих боях вокруг программной сетки: да какой Ленинский университет миллионов с его лекциями по теории марксизма-ленинизма в прайм-тайм, вы что? Люди только-только с работы пришли, им нужно отдохнуть! И вообще, идеологической повесткой мы зрителя у экрана не удержим – и как вы предлагаете бороться с зарубежными радиостанциями? (по Эванс, «вражеские голоса» слушало до 50% населения страны – тут я очень удивилась). В результате таких дискуссий в конце концов сложился вечерний сэндвич из художественного фильма – программы «Время» – развлекательного шоу.
После этого автор приступает к детальному изучению отдельных программ. О «Времени» и, шире, способах подачи общественно-политической информации я уже упомянула. В главе о «Голубом огоньке» и «Песне года» Эванс рассказывает о том, на каких принципах строились эстрадно-развлекательные программы, и о том, как телевидение пыталось угодить всем сегментам аудитории одновременно.
В главе про сериалы предсказуемо разбираются «Семнадцать мгновений весны» – и тут я опять удивилась:
«Семнадцать мгновений весны» предложили зрителям новое соглашение между государством и гражданами, основанное на признании полицейской власти над общественной жизнью и на принятии имперской идентичности Советского Союза.
И еще одно киноведческое откровение:
Советский ребенок Кэт – мальчик, а немецкий ребенок Хельмута – девочка, что является гендерным намеком на иерархические отношения двух стран. Из этой приемной советской семьи, как мы понимаем, появятся новые семьи. Длинные кадры двух младенцев, уложенных вместе на заднем сиденье автомобиля Штирлица, дают достаточно времени, чтобы сложить два и два.
Последние две главы посвящены телеиграм, от КВН как контролируемой площадки для обсуждения и продвижения новой, послесталинской идентичности советской молодежи периода холодной войны до «Что? Где? Когда?» как репрезентации вненаходимости и одновременно генеральной репетиции самой жизни.
Центральная тема каждой главы и книги в целом – это история непрекращающихся поисков новых жанров, форматов, интонаций в постоянных попытках совместить живую жизнь с требованиями пропаганды. Читая, я периодически вспоминала Юрий Слезкин - Дом правительства. Сага о русской революции с его теорией, что коммунистический эксперимент провалился, потому что вожди революции зря отказались от жесткой регламентации и еще более зря разрешали своим детям читать Толстого, в результате чего большевизм оказался недостаточно тоталитарным, чтобы победить окончательно. Оказалось, что не показалось: в благодарностях указано, что Юрий Слезкин – научрук Эванс, которая служит по Департаменту истории Висконсинского университета. И, читая между строк, в отношении Центрального телевидения можно прийти к примерно таким же выводам: нормальность, к которой так стремились советские телевизионщики, в конце концов разъела идеологический фундамент – как одуванчики, пробиваясь через асфальт, постепенно разрушают его.
Ожидаемо, многое осталось за периметром книги – так, детские программы вообще не попали в поле зрения автора, а научно-популярные, например «Клуб кинопутешественников», если и упоминаются, то мимоходом, поэтому знакомиться с историей советского телевидения по книге можно только с очень серьезными оговорками. К тому же это именно что гуманитарное исследование, а не публицистика: цитаты, ссылки, обильные примечания. Суховато? Да. Тенденциозно? Да. Интересно? Да. Особенно как взгляд на наше прошлое со стороны и снаружи.
И как же приятно держать в руках безупречно изданную книгу. Оно и понятно, это НЛО.