– Нежин, вы это мне? – спросила Миша очень мягко. – Если вы переживаете по поводу того, что забыли меня поздравить, то не стоит, я все понимаю. И вас прощаю. Все в порядке. К тому же я нисколько…

– Это счастье для родителей – иметь такую дочь, как вы, Миша, – внезапно выпалил Нежин, не заметив, как перебил ее.

– А-а-а… – Миша пришла в минутное замешательство. – Это… это очень мило с вашей стороны. Но все-таки я не считаю, что являюсь сама по себе чем-то особенным, а тем более… воплощением счастья, – она с доброй улыбкой развела руками.

Нежин не слушал. Он, судя по всему, нацелился сообщить еще что-то и замолкать пока не собирался.

– А у кого-то, – его голос окреп, – не так уж, впрочем, редко рождаются всякие. Всевозможные. Многообразие глупо и не знает приличий. Ведь вот как… Случается, что и такие, как я, – словно напомнил самому себе и многозначительно наморщил лоб.

На какое-то время повисло молчание. Вдруг Нежин повернулся и, таинственно улыбнувшись, удалился скорым извитым шагом.

Подруга Миши проводила его ошарашенным взглядом и только потом открыла, что их угол уже привлек внимание всех окружающих. Злобно сжав губы до белесых мышиных хвостиков, она повернулась к Мише. Та сидела в неподвижности, задумчиво отведя взгляд. Уголки красивого алого рта были чуть заметно приподняты. Даже на зов она не откликнулась. Безымянная в растерянности перегнулась через стол и потрясла Мишу за плечо.

– Что с тобой? – был ее нехитрый вопрос. – И что этот сейчас здесь устроил?

– Не знаю, – отрешенно протянула Миша.

– Редкий идиот, – проворчала подруга, брезгливо оправляя воротник блузки. Она произносила отдельные фразы с таким видом и оставляла после них настолько отчетливую паузу, что, казалось, могла бы вместо неизменных банальностей процитировать вдруг какое-нибудь всеми забытое, но выдающееся по глубине четверостишие. Не исключено, что собственного авторства. Однако и в этот раз она вновь промолчала, чувствуя себя неуютно в обществе невежд, но постепенно успокаиваясь.

– Не надо так, – сухо заметила Миша. Подруга удивленно посмотрела, округлив брови, но выражение Мишиного лица было совершенно серьезным. – Он же просто шутит, неужели ты не поймешь?

– То, как он натурально корчит из себя идиота, ты называешь шуткой? Или я тебя неверно расслышала?

– Послушай, дорогая моя, ведь ты о нем, сознайся, ничегошеньки не знаешь, – начала было Миша, но осеклась и махнула рукой. Тотчас спохватившись, она дружелюбно посмотрела на подругу, не желая портить отношения. Но та уже, по всей вероятности, успела позабыть о разговоре и, щурясь, сгорбилась над сметой.

Миша постепенно снова впала в задумчивость, вообще-то не слишком свойственную ей прежде. В чем же счастье иметь такого ребенка, как она? И вообще, при чем тут дети? Подруга не сильно отстала в понимании. Миша безотчетно взялась за чашку с давно остывшим чаем и, сделав глоток, досадливо высунула кончик языка и легко прикусила его зубами.

4

Весьма довольный собой Пилад вел машину. Авто, приютившее его, было старое, но честное и безотказное. Между ними в последние годы сложились странные отношения. Пилад часто обнаруживал, что бесполая пучеглазая жестянка завезла его не туда, пока он путешествовал по очередному коридору своего персонального архива. До определенной степени непонятно, как до сих пор ему удавалось без происшествий передвигаться по окрестным дорогам, практически не сосредотачиваясь на вождении.

В книжном магазине было почти пусто. Лишь один посетитель – немолодой, но довольно импозантный мужчина в оливковом пальто с искрой и тонких элегантных очках – стоял у стеллажа с научной литературой и дотошно водил пальцем по корешкам. Еще была Марта – любовница всех несуществующих мужчин. Самая сущность мироздания не позволила бы оскорбить ее и назвать продавщицей; это было нечто совершенно неповторимое, неразрывно связанное с космосом, ежеминутно подмигивающим ей, и этим безлунным местом. Здесь был и дом ее, и храм. Неплохо бы знать, что при своем образе Марта, если не брать во внимание газеты (любой давности), вообще ничего не читала. Меж тем по ее обычному, всегда примерно одинаковому виду нельзя было сказать, прочла ли она все книги разом уже давным-давно, еще в первом своем резвом тысячелетии, или ей – по причинам понятным – просто-напросто нечего было в них открывать, просто-напросто выпроставшей свои безудержные краски на волю.

Она стояла у деревянной решетки, отделяющей своеобразный загон для вымирающих книгочеев, спиной к залу. Хворая перегородка тревожно изогнулась под напором священных бедер. При этом руки Марта сложила под грудью, а голову повернула вбок. Вошедшему Нежину она равнодушно кивнула, словно они были пожилыми супругами. А вот первый посетитель ее явно занимал. Не было сомнений: именно для него она и простаивала сторожевой сиреной на ветру. Нежин походя обратил внимание, что подол неуместно длинной Мартиной юбки задрался и скомкался в застенках ее внушительных форм. Вид оттого она имела малопривлекательный и даже несколько курьезный. Выражение непоколебимой уверенности на ничего не подозревающем лице тешило взор вдвойне. Нежин кивнул ей в ответ и молча прошел к стойке уцененных книг.

Он оставил перочинный нож, который до этого нервно теребил в кармане, и невольно заулыбался. Не идущую его лицу радость вызвал давний знакомый – ультрамариновый корешок, принаряженный серебряными буквами. Березовый сок заструился по сердцу, клешня осторожно вынула желанный том. А членистые лапки сами повлекли к алтарю кассы. Страждущий до науки тем временем грубо покинул магазин, так ничего и не выбрав, даже не послав взгляда над книжными полками. Марта – главное его упущение, – не скрывая своего раздражения, взяла протянутую ей книгу. Нежин, криво улыбаясь, стал рыться в бумажнике.

– Что тут у нас? – процедила Марта с досадой. – Берега… Какие там берега? – бросила она вслед волосатой руке, уже сунувшей том в необъятный карман пальто. Нежин ответил ей, без какой-либо насмешки.

– Угу, – пробурчала Марта, записывая название в розовую тетрадку, собственноручно ею разлинованную. – Не надоедает? Все вас на такое тянет…

Нежин смущенно пожал плечами.

– Какая там указана цена?

Нежин ответил, зная, что никто не оценит его честность.

– А-а, она, дорогуша, значится, из уцененных. Ну и прекрасно. Кто бы ее, кроме вас, купил? К тому же, – добавила Марта бесстрастно, – после следующего пересмотра все подобное будет скорее всего удалено с магазинных полок.

– А из-за чего снижена цена? – тихо поинтересовался Нежин.

– Да пары страниц там не хватает. Недавно, помнится, обнаружилось. Парень один, кажется, студент, собирался купить, но не обошелся, чтобы не полистать. А там как раз титульной страницы-то и не оказалось.

– Снова страниц не хватает? – удивился Нежин.

– Это не так уж редко бывает, как вы могли бы подумать, – серьезно заметила Марта, уже, знать, позабывшая о недавней осечке.

Нежин понимающе кивнул.

– Еще что-нибудь посмотрите? – спросила она, почесывая резинкой карандаша ложбинку между грудей. С такой, стоит отметить, непринужденностью, что Нежин ощутил себя евнухом.

– Не сегодня.

Они попрощались. Один, ссутулившись, отправился дальше. Другой было заказано покидать стены храма.

Необычная для этого времени жара была очень обманчива: к вечеру стабильно возвращалась промозглость. Пилад пожалел, что не надел под пиджак жилетки.

Руль и легкая тревога холодили ладони. Пилад неторопливо ехал с размеренно виляющей машиной, постукивал по рулю окаменелыми пальцами, но тот все не нагревался. Хотелось остановиться, отстегнуть руки и понежиться у костра, положив в него ступни. Пилад в задумчивости поглядел вправо, и по коже его прошел холодок. К частоколу деревьев, утекающих чуть вдалеке, приник огненный глаз. Как бы быстро ни крутились колеса – диск не отставал от них. Нежин отвернулся и, забыв о холоде, налег на руль и педали. Оставалось лишь разыграть безучастность, но с противоположной стороны обнаружился бледный двойник. Надежны отныне только пары… Навязчивое сопутствие очень скоро разозлило Нежина. Те двое плыли параллельно – будто бы вели его по какому-то, известному только им направлению, любезно преграждая пути к бегству. Злость рассеялась, сменившись растерянностью. Куда бежит эта дорога? Нежин почувствовал озноб и, чтобы его как-то унять, еще крепче стиснул счастливый руль и втянул уязвимую голову поглубже в плечи. И через некоторое время выехал на чистое место. Желтый – заметно возросший – диск следом вылетел из-за деревьев и уже даже не думал прятаться. К тому времени он успел приблизиться к земле и вальяжно скользил у самой поверхности, пытаясь постепенно вклиниться в ее твердь и багровея с натуги. От волнения небо вокруг приобрело цвет гладкой девичьей ягодицы после доброго шлепка. Не замечая всей окружившей его прелести, шар почти полностью влез в землю, так что виднелась одна воспаленная лысина, на которую, ликуя, уселась распухшая румяная округлость.

Снова стали появляться деревья. Сначала одно справа, другое вслед за ним метнулось влево, опять – справа, следующее – бегом влево. Без шуток – этот путь был кем-то проложен заранее. Между тем разомлевший диск уже совсем не пугал, было видно, что он тут по своим постыдным делам, а на Нежина обратил внимание из одного любопытства и желания стороннего подглядывания. Нежин незаметно въехал в рощу, и его мгновенно окружил плотный массив малокровных юных дерев, ропщущих в полумраке перед свидетелем великой смерти. Сквозь них Пилад еще несколько секунд различал отблески солнца, но затем все окончательно потухло. Пилад знал, что уже не увидит его, когда роще придет конец. А возможно, что и никогда.

Пилад гнал, боясь глянуть в зеркала. Пилад ведал, что мир разделился и он сам на границе; и оба автомобильных зеркала черны от надвигающейся сзади тьмы.

Отчаявшись унять растревоженное сердце, он незаметно подкатил к дому. В ту пору кроткое небо уже давно подчинилось новой, бледной, но экстравагантной хозяйке, полностью перекрасившись на ее вкус. Правда, земля со времен его оскопления отличалась еще меньшей преданностью. Каким же оно было в ту далекую пору? Какими красками вспыхивало и чем изливалось на потрескавшуюся грубую поверхность?

На одной из ступенек, закругленных ради тысяч беспокойных подошв, Пиладу попался горелый кот. Он всегда лежал на одном месте. Пилад машинально перешагнул через него и продолжил свой подъем. Никто, кроме него, не знал, что кот давно выпотрошен им и изжарен. Ввиду чего он так и лежит посреди лестницы по сей день, и никто не решается поднять его и съесть.

5

Чувствуя под ребрами легкий смешанный зуд радости и нетерпения, Пилад, не раздеваясь, прошел в свою комнату с туфлями под мышкой. Квартира принадлежала ему безраздельно, однако упрямо выделялась одна комната среди всех прочих. На полу вдоль стены стояла его небольшая, но отборная библиотека. Пилад, не глядя, поставил обувь на подоконник и сел за стол. После долгого рытья в ящике он наконец посветлел и благоговейно извлек два листка, которых жаждали его потрескавшиеся пальцы. Вызволенную не так давно, еще по-особенному пахнущую книгу Пилад раскрыл в соответствующем месте и аккуратно вклеил недостающие страницы, тотчас признательно зашелестевшие в едином с остальными беге. Воскресшую он любовно погладил по матовым щекам и глянул на ряд разноцветных корешков, обещающий в скором времени достигнуть противоположной стены. И все же библиотека собиралась очень медленно. Если раньше в его распоряжении было целых шесть книжных магазинов и одна лавка с продавщицей-карлицей, падкой на паштет из птицы, то теперь остался всего один. Разумеется, очень многое зависело и от прочих читателей, а главное – от их внимательности и совпадения хотя бы минутных интересов. В этом отношении Пилад тайно вел неутешительную статистику, приравнивая ее время от времени к судьбе. Данную книгу Пилад рассчитывал получить гораздо раньше. Хотя, к примеру, четвертый том одного никак не обретаемого «Времени» он ждал целых два года; а кое-что, отчаявшись, уже купил за полную цену.

Но бывало, сказать по правде, много хуже: случалось, какой-нибудь рассеянный конкурент, напевая, уносил один из намеренно покалеченных томов, не заметив изъяна. О тех своих беглых сиротах Пилад скорбел превыше всего и продолжал со слепой надеждой хранить отчужденные от них листки, изредка их разглаживая и перелистывая под наплывом незваного воображения. А утомительно чувственная, словно шимпанзе, Марта даже не подозревала о численности спящего на ее полках Пиладова войска.

Дверь за спиной у Пилада внезапно скрипнула, вырвав из-под него стул и вылив на загривок дрожь, точно он был занят чем-то кропотливым и бесконечно интимным. Когда он на скорую руку успокоил заглушающее все вокруг сердце и вышел из оцепенения, позади раздались шаги.

Резко обернувшись, он увидел женщину, испуганно окаменевшую в стене. В свете настольной лампы она показалась Нежину восковой. От неожиданности книга выскользнула у него из руки и, перевернувшись несколько раз в воздухе, упала на пол – будто дала пощечину. Переплет надсадно треснул. Нежин как-то странно оскалился и выставил локти. Бело-желтая пришелица, всплеснув руками, торопливо нырнула в тень и осторожно, словно то было раненое животное, подняла ушибленный том. Нежин выпученными глазами провожал все ее движения.

– Простите. Я постучалась, но вы не отвечали, – посыпались на Нежина торопливые оправдания. Тем не менее глаза от него прятались, а большие пальцы как-то слишком вольно гладили округлость корешка. – Я уж подумала, не случилось ли с вами чего. Вы прошли мимо меня, не сказав ни слова. С непонятным выражением на лице.

Она сбилась, должно быть, сознавая, как мало ей удалось сказать.

– Черт побери, я все могу понять, – вдруг огорошил Нежин. – Но что вы делаете в моем доме? – он говорил сдавленно, задыхался от волнения. Однако сквозь перезвон в ушах понемногу начал что-то припоминать и, вдруг замолчав, погрузился в раздумье.

Женщина в свою очередь принялась что-то объяснять, но, увидав выражение, которое приняло лоснящееся угрюмое лицо, тоже замолчала. Книга все еще была у нее в руках. Заметив это, женщина поспешно положила ее на стол, проведя напоследок пальцем по обложке – как оправляют моложавым любовникам лацканы, – и шагнула обратно к стене.

Обрывки сказанного беспорядочно шевелились, нежась на сквозняке; вслед за ними и мысли потеряли покой, принялись переползать с места на место. Не впервой им было игнорировать оклики. Одни вгрызались в хвосты другим, третьи приклеивались боками, скульптура начинала обретать форму. Не дожидаясь пластического триумфа, Нежин взглянул на застывшую бесцветную фигуру. На оголенном плече были отчетливо видны два втянутых неровных рубца – след незаслуженного счастья. Две глубокие ямки на блеклом пергаменте, в которых угнездились две продолговатые тени.

Внезапно внутренности Нежину сжала совершенно незнакомая злоба. В памяти мелькнуло искаженное временем и крыльями поденок лицо Веры. Он вскочил с поднятыми в воздух руками и, не касаясь ими перепуганной Ольги, стал, точно безумный жрец, оттеснять ее в прихожую.

– Пора уходить. Пора, – бормотал он. – Негоже так. Ночью нельзя. Ночью все становится явным.

Ничего не понимающая Ольга в смятении отступала назад. Выйдя в прихожую, она запнулась о половик и неуклюже упала. Нежин, определенно недовольный этим обстоятельством, и не думал помогать. Он продолжал повторять бессвязное и понукать жестами ее, жалкую и обескураженную. Не понимая, чего от нее хотят, Ольга поднялась и направилась в кухню, но Нежин забежал вперед, преграждая дорогу. Он подхватил со стула полотенце и принялся махать им, словно отгонял назойливую муху.

– Прекратите, прошу вас, – выкрикнула Ольга. – В чем дело?

Нежин все еще пробовал наступать, но она, найдя некий источник уверенности, лишь сложила на груди руки, не двигаясь с места.

– Вам пора уходить. Наступает ночь, – вдруг быстро и тихо проговорил Нежин, остановившись и опустив глаза.

– Я никуда не пойду, – решительно ответила Ольга. – Тем более сейчас.

Нежин затравленно взвизгнул и бросил никчемные кулаки, жаль, не забытые над костром. Ольга попробовала взять его за плечо, но он тут же вырвался и убежал в свою комнату, прихватив полотенце.

6

Пилад ходил из угла в угол. Несколько раз останавливался и бешено сжимал челюсти, выдавливал хруст из пальцев, но затем вновь отправлялся к стене, пульсирующей бессчетными сердцами-георгинами. Дул под ноги, в отчаянии растирал шею. Эта женщина, конечно, ни в чем не виновата, судил он, и от нервных противоречивых дум сбивался уверенный шаг. Не виновата, но в данном случае она на их стороне, и вместе они заполучили в сети конька для своего аквариума. Пилад резко – сколь позволяло чешуйчатое тело – повернулся и сел на диван. Это еще надо иметь определенные способности, чтобы просто так собраться и заявиться в чужой дом, жить – уточнял он с коликами и неприязнью. А в планах и не только жить. Пилад чувствовал себя начисто опустошенным. Пусть короткая, но сцена, посторонний человек, человеческие голоса – все это было в корне непривычно для этого дома. Пилад свесил отяжелевшую, несмотря на звон, голову, расправил хвост и мгновенно заснул.

7

На кухне никого. Пилад на цыпочках прошел к столу и сел. Он спал в одежде, и теперь все тело казалось чужим. Людей, живущих в одиночестве, упоминание подобных ощущений вряд ли оставит в долгих размышлениях. Пилад, мелко подрагивая в утренней прохладе, быстро погрузил в себя кусочек позавчерашнего пирога, запил холодной, не проснувшейся до конца водой и потер о край подоконника зудящую пятку. Замер. Прежняя стояла тишина. Может, никто и не приходил? Чего только порой не породит сон разума вместе с несвежими продуктами.

Сегодня Пилад решил обойтись без пальто. Небо, заглядывающее поверх штор, не предвещало ничего дурного. Уже выйдя на лестничную клетку, он услышал, как в глубине квартиры скрипнула дверь спальни и раздались тихие шаги. Пилад с подергивающимся, непрерывно меняющимся лицом немедля затворил дверь. Разбуженный ключ проворно скользнул ей в чрево.

Подъезд выходил мутными бойницами на восток и в этот час был уже залит ярким солнечным светом. Пилад стал бодро спускаться вниз по лестнице: руки держал поднятыми, словно арлекин, балансирующий на шаре; ни просаленных перил, ни змей он не касался. Кот был на прежнем месте, ступеньки тоже.

По понятным причинам Пилад не пользовался лифтом.

8

В это утро его никто не беспокоил, и он беззвучно погрузился в измерения, где еще не был ни Нежиным, ни Пиладом.

Он не мог вспомнить, когда последний раз видел сны, и такие самочинные путешествия во многом служили заменой. Места, приходившие когда-то давно, преображались памятью, через неведомые каналы прихотливо проникал смолотый поздней песок, но при всем отчетливость не угасала, и местами проступали стежки нитей. Тело теряло весомость, ноги не касались земли, и сознание передвигалось настолько стремительно, выхватывая все новые и новые картины, что он почти летел. Все происходило плавно, как в фильме, без малейших задержек, и сомлевшему зрителю ни разу не доводилось видеть пустой холст на месте декораций.

Ветер подхватывает душу. Знать, в тех краях он дует, куда пожелаешь.

Заросшая, едва различимая для глаз тропинка петляет между зарослями папоротника и выходит к дому, в котором провел почти половину жизни. Оглянись: за спиной раздвоенный матовый ствол, каким похвастать может одна лишь молодая ольха. Если провести рукой сквозь густолиственные клейкие ветви, легко нащупать на их конце плотные милые шишечки. Неспроста. Такие позволены не всем. Под ногами все те же папоротники, а между ними – все та же тропинка. Кому-то известно – как то, что есть у него ноги, – на другой ее оконечности пруд. Заросший, сообщающийся по весне тонким блудливым ручьем с рекой.