3.

Небольшая площадь позади храма, где происходит отпевание убитых. Узкая и кривая улочка, зажатая между храмом и соседним домом, ведет к соборной площади. Оттуда слышится приглушенный гул многотысячной толпы, свист, крики. Несколько нищих стоят под двумя высокими зарешеченными окнами храма. Среди них – Калека, опирающийся на костыли. Еще двое, забравшись по стене, повисли на оконной решетке, заглядывая внутрь храма.

Калека (своему товарищу, забравшемуся на окно): Ну, что, видать что-нибудь?

Первый нищий: А как же. И очень хорошо.

Калека: Ну? Что там?

Первый нищий: Дай денежку, тогда скажу.

Калека: Побойся Бога! Откуда у меня денежка?

Первый нищий: Ну, как знаешь.

Калека: Ладно. Вот, возьми. Подавись. (Протягивает монетку).

Первый нищий: А говоришь – нету. (Забрав монетку, смотрит в окно).

Калека (нетерпеливо): Ну, что там?

Первый нищий: Угадай.

Калека: Ты меня знаешь, Осетр. Если я до тебя доберусь, ты позабудешь, как звали твою собственную мать.

Первый нищий: Ну, тут и забывать нечего, потому что я этого и так никогда не знал… Ну, ладно, ладно. Успокойся… Покойники лежат все в цветах, и у каждого в руке по горящей свечке. Бьюсь об заклад, что ты в жизни не видел столько вшей, сколько здесь цветов!

Второй нищий (повиснув на решетке второго окна): Что верно, то верно. Цветов здесь, как в раю.

Первый нищий: А знамен-то! Матерь Божья! И все расшиты золотом. Хватило бы на то, чтобы нашить подштанников для половины города!

Калека: А лица? Ты их видишь? Как они смотрятся?

Первый нищий: Должен тебя огорчить. Как и у всех покойников. Глуповато-глубокомысленно.

Калека: Бледные?

Первый нищий: Словно зимнее утро.

Калека: А принц?

Первый нищий: Не шелохнется. Лежит, как убитый.

Все нищие хихикают.

Третий нищий: Я знал его. Как-то он мне подал целый фартинг. Давно это было. Еще жив был старый Гамлет. Добрый был человек.

Калека (недоверчиво): Целый фартинг? Ты брешешь, как всегда.

Четвертый нищий: Наверное, он надеялся въехать на этом фартинге прямо в Рай. Странная, надо сказать, надежда для того, кто убил собственную мать.

Третий нищий: Не бреши. Принц никого не убивал. Всех кончил Лаэрт.

Четвертый нищий: Не говорил бы ты того, чего не знаешь.

Третий нищий: Говорю вам, Лаэрт. Мой кум женат на дочери аптекаря, а у той есть сводная сестра, которая приходится троюродной теткой одному конюху, чей дядя чинит обувь у дворцовой охраны. А уж он-то, наверное, знает, как было дело!

Калека: Я думаю, что все гораздо хуже. (Понизив голос). Ни Гамлет, ни Лаэрт.

Третий нищий: А кто ж тогда?

Калека: Что вы на меня уставились?.. Сами знаете. Тот, кому это на руку.

Третий нищий: Ты что хочешь сказать?.. (Смолкает).

Калека: Молчи, дурак!

Третий нищий: Пожалуй, оно и впрямь лучше будет помолчать, чем потом ходить без языка…

Второй нищий (припав к решетке): Гляди, гляди!..

Калека: Что там?

Первый нищий: Зашевелились.

Калека: Покойники?

Четвертый нищий: Господи, помилуй!

Первый нищий: Да, нет. Пришел караул.

Калека: Ну? Ну?

Первый нищий: Окружили покойников так, словно боятся, чтобы те не сбежали.

Калека: Не сбегут, я думаю.

Первый нищий: А я так почти в этом уверен.

Второй нищий: Раз пришел караул, скоро надо ждать остальных.

Калека (первому нищему): Гляди в оба. Ничего не пропускай.

Короткая пауза.

Третий нищий: А я где-то слыхал, что если убийца подойдет к гробу убитого, то у того кровь польется из раны ручьем, чтоб обличить убийцу…

Калека: Я же тебе сказал: прикуси язык. Ты тут не один.

Входят Горацио и Бернардо.

Бернардо: Возможно, нам удастся пройти здесь… Черт бы побрал всех этих зевак. (Заметив висящих на окнах нищих). Эй! Это еще что? А ну-ка, слезайте, пока я не поотрывал вам головы. Тут, что? Подмостки?

Первый нищий: Может быть, и не подмостки, милорд, но все-таки что-то вроде того.

Бернардо: Слезай, пока я не разозлился.

Первый нищий (спускаясь на землю): Подумайте сами, милорд. Если есть представление, то должны быть и зрители. Зачем же заставлять актеров играть впустую?

Калека: Истинная правда, милорд. На что еще годятся покойники, как ни для того, чтобы давать представление и собирать вокруг себя толпу? Это ведь их последний выход, так неужели же мы не будем милосердны и станем их обижать? В конце концов, они играют, как умеют.

Бернардо (Горацио): Но каков наглец!

Первый нищий: Вовсе нет, милорд. Вы измените свое мнение, если примите во внимание, что пьеса, которая разыгрывается в этом театре, в целом довольно поучительна, хотя и несколько однообразна. Она называется «Memento more», а это значит, что она способна сделать лучше даже такие заблудшие души, как наши. В конце концов, всем нам рано или поздно предстоит выйти на эту сцену, так не разумнее ли выучить свою роль заранее, милорд?

Бернардо: Язык, что помело! Ну, уж я затолкаю тебе его в твою поганую глотку!

Горацио: Оставь их, Бернардо.

Бернардо: Разве эта болтовня вас не задевает?

Горацио: Нисколько. Я подумал вдруг, что сказал бы принц, если бы он их услышал. Наверное, он остался бы доволен. Ей-ей. Эти мошенники в его вкусе. Он всегда доверял их чутью больше, чем всей теологической премудрости Виттенберга.

Бернардо: Вот и оставался бы там. По крайней мере, был бы сегодня жив.

Горацио: Боюсь, это уже ничего бы не изменило, Бернардо. Каждый таскает свою смерть у себя за плечами.

Бернардо: Вы смотрите на вещи слишком мрачно.

Горацио: Но, ей-Богу, не мрачнее, чем они на меня.

Первый нищий: Так мы можем смотреть пьесу дальше, милорд?

Горацио: Сделайте одолжение.

Первый нищий: Спасибо, милорд. (Быстро забирается на окно).

Второй нищий забирается на соседнее окно. Горацио и Бернардо направляются к улочке, ведущей на площадь.

Калека: Эй, милорды!… Позвольте дать вам хороший совет. Не ходите на площадь. Задавят.

Бернардо: Нечего сказать, хороший. Да, нам как раз туда и надо.

Калека: Если хотите послушать, как трещат человеческие кости, тогда конечно идите. Заодно посмотрите на тех, которых уже раздавили. Одного, так почти при мне.

Бернардо: Что за напасть! Так мы в западне?

Калека: Как и все мы, милорд.

Бернардо: Довольно умничать! Должен же здесь быть какой-то другой выход.

Калека: Как не быть, милорд. (Стучит костылем по решетке окна). Загляните сюда и вы его сразу увидите.

Бернардо: Все-таки надо было оторвать тебе язык, мошенник. (Горацио). Что будем делать?

Горацио: Да, то же, что и прежде, друг мой. Ждать.

Бернардо (ворчливо): У вас на все один ответ.

Горацио: И не худший, можете мне поверить.

Появляются Капитан и Солдаты. Двое солдат становятся возле запертой двери, ведущей в храм. Остальные быстро оцепляют площадь. Нищие в замешательстве.

Капитан: Все – вон! Вон, да поживее!.. Быстро! Быстро!

Солдаты подгоняют нищих древками копий. Те, с ворчанием, уходят.

Горацио и Бернардо). А вам что? Особое приглашение?

Горацио: Если это вас не затруднит.

Капитан (узнав Горацио): А, это вы… Простите, не узнал.

Горацио: Мы не в обиде.

Капитан: Да уж какие тут обиды. (Сняв шлем, вытирает потный лоб). Тут творится такое, что родного отца и того не узнаешь. Слышите, какой шум? Народ словно с цепи сорвался. Валит валом почище, чем в Светлое Воскресение. (Понизив голос). При покойном короле такого бы не случилось. Вмиг бы очистили площадь. (Оглянувшись, еще тише). Можете себе представить, Горацио, принц со всей своей свитой не сумел пробиться даже на площадь. Народ чуть не опрокинул его карету, и если бы не подоспели вовремя наши молодцы, то быть беде… Ну? Где вы такое видели при старом короле?

Бернардо: Где он теперь?

Капитан: Поехали в обход. С минуты на минуту будут здесь. (Помолчав). Я сразу сказал, что это была глупая затея отпевать убитых в городе, и все только затем, чтобы угодить народу. Отпевать надо было в замке, среди своих, да и дело с концом.

Горацио: Вы ведь знаете, капитан, народ был к Гамлету сердечно расположен. Его любили.

Капитан: Вот уж от чего избави нас Бог, так это от народной любви. (Прислушивается к доносящемуся с площади шуму, который становится громче). Слышите? Полюбит так, что потом и костей не соберешь. (Оглядываясь и понижая голос). А что до нашего принца, то я скажу вам так. Уж коли ты затеял дело, так доведи его, по крайней мере, до конца. Не бросай на полдороге. Черт возьми! Он должен был остаться в живых, а не подставлять свою печень под чужую шпагу. Теперь изволь расхлебывать эту кашу, которую он заварил. Чем-то еще все это кончится? (Оглянувшись и увидев что-то в конце невидимой для зрителя улицы, солдатам). Эй! Открывайте двери! Живо! Живо!

Солдаты безуспешно пытаются открыть двери.

А, черт! Попробуйте поддеть бердышом.

Дверь не поддается.

Эй, Мясник! Быстро беги к главным воротам, скажи, пусть отопрут. Умри, но доберись.

Один из солдат убегает.

Стучите в окна. Да, погромче!

Солдаты стучат в окна древками копий. Входят Фортинбрас, Трувориус, свита, дворяне, охрана.

(Бросаясь к Фортинбрасу, солдатам). На караул! (Фортинбрасу). Рады видеть ваше высочество в добром здравии. Надеюсь на этот раз все в порядке?

Фортинбрас: Лучше не бывает. А что у вас?

Капитан: Народ все прибывает, просто беда.

Фортинбрас: Усильте оцепленье. (Глядя на солдат, чьи копья остались висеть на решетках окон). Что это?

Капитан: Небольшая заминка, ваше высочество. Дверь на запоре.

Трувориус: Так откройте ее!

Капитан: Дело нескольких минут, ваше высочество.

Трувориус (зловеще): В иных обстоятельствах несколько минут могут стоить головы, капитан.

Капитан (сухо): Вы это про мою голову, милорд?

Фортинбрас: Оставь, Трувориус. Что за дурная привычка грозить при всяком удобном случае топором?.. Простите его, капитан.

Капитан с поклоном отходит.

(Заметив Горацио): А, Горацио… (Подходит ближе, свита идет вслед за ним). Рад видеть вас, хотя сегодняшний день создан не для радости. (Окружающим). Оставьте нас.

Свита отступает. Бернардо отходит вместе со всеми.

(Помедлив). Надеюсь, вы не в обиде на меня?

Горацио: Не припомню, чтобы ваше высочество давало мне к этому какой-нибудь повод.

Фортинбрас: О, целых два. Во-первых, мы вас не пригласили принять участие в учрежденной нами следственной комиссии…

Горацио: Избавив меня от необходимости копаться в ненужных бумагах, ваше высочество, за что я вам признателен от всей души.

Фортинбрас: Положа руку на сердце, Горацио. Как близкий друг нашего принца, чьи глаза и сердце еще подернуты печалью, вы легко могли бы пройти мимо истины и не заметить самого существенного. Это единственная причина.

Горацио: Ценю вашу заботу, принц… Но вы сказали, что есть и второй повод?

Фортинбрас: Ваша история, друг мой… (Поспешно). Нет, нет. Молчите. Я сам скажу. Должно быть, вы обиделись, что мы отнеслись к ней более чем прохладно. А как бы вы хотели? Она звучит так дико, что уши отказываются ее слушать, а разум спешит поскорее найти ей какие-нибудь правдоподобные объяснения. Тем более, не забывайте, что для множества людей, чей ум не слишком зрел, а в сердце гуляет ветер, ваша история легко может стать соблазном и понудить их к выводам, которые, при удобном случае, стали бы угрожать спокойствию датской короны и ее подданных… Вы понимаете, о чем я говорю?

Горацио: Да, мой принц.

Фортинбрас: Вот почему позвольте мне просить вас об одной услуге… Вы не рассердитесь?

Горацио: Уверен, нет.

Фортинбрас: Тогда сделайте нам одолжение. Воздержитесь до поры от того, чтобы рассказывать вашу историю. Оставим следствию решать, как было дело. Пусть ищут, допрашивают, собирают доказательства, копаются в уликах. Коль ваш рассказ найдет себе подтверждение, что ж, так тому и быть. Но до того – пусть царствует молчанье.

Горацио (негромко): Я повинуюсь, принц.

Фортинбрас (помедлив): Иного я и не ждал.

Двери в храм с шумом распахиваются и сразу вслед за этим с площади доносится траурный звук труб.

И будьте сегодня рядом с нами, Горацио. Я бы хотел видеть вас другом, таким же, каким вы были для покойного принца.

Горацио склоняется в поклоне. Фортинбрас, поднявшись по ступенькам, скрывается в храме. Свита следует за ним.

Бернардо (подойдя): Какие новости?.. Э, да на вас лица нет. Что случилось?

Горацио: Ты видел? Видел?

Бернардо: Что?

Горацио: Страх в его глазах. Да еще какой!.. Бернардо… (Поманив к себе Бернардо, шепотом). Он боится.

Бернардо: Кто? Принц? Вы шутите, конечно.

Горацио: Клянусь Христовой кровью.

Бернардо: Да, нет же. Шутите. О его безрассудной смелости можно услышать на каждом углу.

Горацио: Но то совсем другое, Бернардо. Другая смелость и другой страх. А этот оседлал его, как опытный наездник. Сдавил ему бока, да так, что было слышно, как трещали ребра. Натянул удила, пригнул к земле. Еще немного, и он погнал бы его, не разбирая дороги.

Бернардо: Но что ему бояться?

Горацио: Того же, чего и всем нам – собственной тени.

Издали доносится траурная мелодия.

Бернардо: Нет, вы ей-Богу шутите.

Горацио (ворчливо): Конечно же, шучу. Не слышишь, разве? Сегодня день располагает к шуткам, как никогда… Идем.

Поднявшись по ступенькам, Горацио и Бернардо исчезают вместе с толпой в храме.