Бретт и Эми давно заметили за своими соседями привычку на лето выталкивать на улицу все домашние растения, а с наступлением осени снова забирать их обратно. Несмотря на то, что Бретт и Эми жили в квартире уже почти два года, у них так и не дошли руки обзавестись собственными зелёными монстрами. Летом первого года, заприметив целый сад беспризорных горшечных растений, они даже бравировали тем, что как-нибудь ночью украдут себе парочку. Они строили планы, подготавливали различные отговорки на случай, если их кто-нибудь застукает за цветочным ограблением. А Эми даже вспомнила, что в детстве её мама частенько любила отломить в гостях веточку какого-нибудь цветка, чтобы посадить её у себя дома, ссылаясь на то, что «ворованные цветы растут лучше». Планы у них были очень продуманными, но дальше планов ничего не пошло. Они говорили, что у них сейчас слишком много дел, что они устали после работы, что цветы им не так уж и нужны. Но потом не сговариваясь признались друг другу, что действительно боятся воровать и быть пойманными. Так закончилась, не начинаясь, их карьера грабителей. Вся затея быстро потеряла свежесть и была задвинута в дальний угол «как-нам-вообще-это-в-голову-пришло» идей.

Сейчас, в конце октября, большая часть людей уже затащила обратно в квартиры всех своих листовых питомцев, но кое-что ещё оставалось на улице. И это было неприятно и даже отчасти жестоко, ведь по ночам уже стояли настоящие холода. Всё равно, что оставить свою собаку на неделю без корма. Она, конечно, переживёт, вот только поступать так – свинство. У самого входа в парк Бретту и Эми повстречались три крупных алоэ в одинаковых кадках, и теперь во время каждой вечерней прогулки они проведывали их, проверяли, не забрал ли их хозяин. Откровенно говоря, было пора.

Вчерашним утром после завтрака они начали размышлять о планах на день. Это был их день, посвящённый пополнению запасов провизии, и вскоре они уже отправились в крупный супермаркет, находящийся в часе езды, с длинным списком необходимых к закупке продуктов в руках. Во время совместных размышлений о том, чего бы им приготовить на ужин, они сошлись на мысли, что уже тысячу лет не ели рыбу. А Бретт вспомнил, что когда они только въезжали в квартиру он видел в одном из кухонных шкафов старую микроволновку с функцией гриля. Так и было решено: сегодня на ужин у них будет вкуснейшая печёная рыба. И после того, как они расквитались с привычным списком покупок, они сразу же отправились искать отдел морепродуктов, в который, как выяснилось, они до этого ни разу даже не заглядывали.

В отделе было множество самой разной рыбы: мороженой, свежей и даже живой, нарезающей круги в здоровенных аквариумах. Бретт и Эми методично пересмотрели всю рыбу и пришли к неожиданному заключению, что живая рыба это наверняка очень вкусно. Это будто побывать на морском побережье. Они никогда не покупали рыбу вот так, живой из аквариума. Пересмотрев множество разных особей, Бретт и Эми сошлись на крупном карпе. Продавец аккуратно выловил трепыхающуюся рыбину из воды и спросил, нужно ли её почистить и выпотрошить. Он даже не спросил, нужно ли её убивать, это было неотъемлемой частью процесса покупки живой рыбы. И тут Эми поняла, что с данным делом ей не совладать. Она заглянула Бретту прямо в глаза и сказала, что не может стоять и смотреть на это, и что лучше она пойдёт выбирать зелень. Честно говоря, Бретт и сам с радостью сбежал бы подальше. Он никогда раньше и подумать не мог, что покупка живой рыбы так напоминает самую настоящую казнь. Рыбу оглушили ударом по голове, вспороли ей брюхо, прошлись ножом по чешуе на боках, уложили в пакет и отдали Бретту. Эми встретила его у отдела овощей с глазами на мокром месте и рукой, зажимающей нос. Поначалу Бретт даже подумал, что несмотря на мощные внутренние переживания Эми не забывает и о брезгливости и активно защищается от рыбного запаха. Но, заметив его пытливый взгляд, она тут же поспешила объяснить, что это её способ борьбы с подступающими слезами, насильственно привитый ей в детстве любящей матерью-католичкой, которая искренне полагала, что плаксам, будь то мальчик, девочка или муж, только что схоронивший своего отца, не место ни в их семье, ни в царстве Господнем.

Они уходили из супермаркета с глухим отвращением к себе и ощущением причастности к убийству. Эми то и дело с тревогой поглядывала на пакет, в глубине которого где-то между сладким перцем и ополаскивателем для рта лежала ещё недавно живая рыба. Она продолжала с силой сжимать пальцами переносицу, но слезы всё равно то и дело скатывались по её бледным щекам. Конечно, это было лицемерно. Они неоднократно покупали мясо, замороженное и свежее, самых разных размеров и участков туш. И это трудно было объяснить словами, но там убийство не чувствовалось так сильно. Оно не было так близко. И оно уже было совершено. Они не решали здесь и сейчас, жить этим живых существам или умереть. Конечно, они понимали, что своим желанием купить это мясо они, по сути, отдают приказ на убийство в прошедшем времени.

Однако на это можно было взглянуть и иначе. Никто и ничто не умеет путешествовать во времени. Даже луч света в червоточине. Даже горячее желание пожарить стейк. А это животное уже было убито, и его мясо может просто пропасть, что совсем не благодарно, или может быть куплено и съедено ими. Тогда плоть этого существа напитает собой их тела и даст им жить. Тогда эта смерть не будет такой напрасной. Убивай лишь тогда, когда хочешь есть. Простой, как теория Дарвина и святое писание, закон природы.

Бретт хорошо помнил, как в детстве он ходил с отцом на рыбалку. Сам ловил рыбу на примитивную удочку и сам же глушил её плоским речным камнем. И даже тогда его не посещало такое неуёмное, такое глубокое ощущение тоски от причастности к злодеянию. Наверное, оттого, что тогда он делал всё своими собственными руками. Приманивал рыбу, тащил её из воды, боролся с ней, даже если она была всего пять сантиметров в длину. Убивал её. Рыба была его врагом, но он поступал со своим врагом честно. Он не скрывал своих намерений и не перекладывал на других свою грязную работу.

Здесь всё было иначе. До их прихода, до того самого момента, пока они не ткнули пальцем в стекло аквариума, рыба была жива. И после выбора своей жертвы, они вовсе не кинулись в честный бой с рыбой, пытаясь поймать её, убить и съесть. Нет, они лишь выбрали своего карпа и пожелали его смерти.

Не убийство само по себе было отвратительно. Человек убивал для пропитания тысячи лет. И, наверняка, будет делать это и дальше. Быть вершителем судеб, диктатором, который отдаёт другим приказы убивать за него, вот что в этом деле было по-настоящему мерзким.

Подавленные, пообещавшие себе и друг другу добрую сотню раз больше никогда и ни за что не покупать живую рыбу, они вернулись домой в поздних сумерках. С расстройства очень хотелось есть. Бретт вытащил из шкафа тяжеленный белый ящик микроволновки, подключил её к сети и проверил гриль. Он включил его на пару минут, дождался, пока спираль нагревателя сменит цвет на красный, потом распахнул дверцу и сунул внутрь руку. Там было определённо теплее, чем снаружи. Гриль работал.

Они приступили к подготовке рыбы к тому, что в некотором смысле должно было стать её погребальным костром. Или скорее домашним крематорием. А ещё их ужином. Бретт сделал глубокие поперечные надрезы на боках рыбины и нашпиговал её ароматными травами. Затем натёр оливковым маслом с душистым перцем и солью. Эми в это время почистила картошку и нарезала её тонкими ломтями. Прикасаться к сырой рыбе она наотрез отказалась. Затем они завернули карпа вместе с картофелем сначала в сухой бамбуковый лист, а затем в фольгу. Сделали зубочисткой несколько дырочек в фольге для выхода пара и отправили этот космический рыбий саркофаг в микроволновку.

Бретт в пару нажатий на старые, плохо поддающиеся кнопки, задал печке требуемый режим работы и нажал на «старт». Неожиданно внутренности печки озарились жёлто-синими вспышками, будто они пытались пожарить карпа посредством электрической дуги. Эми вскрикнула, Бретт ругнулся, заработав этим яростный девичий взгляд, и ткнул «стоп». Пиктограммы на кнопках были полустёртыми, и он случайно перепутал гриль с микроволновым режим. А фольга и микроволны оказались не самым эффективным, хотя и довольно эффектным сочетанием. Бретт переключил режим, на этот раз повнимательнее присматриваясь к условным обозначениям, и снова нажал на «старт». Микроволновка заурчала и гриль начал нагреваться.

Они поставили таймер на час, и пошли по своим делам. Перед уходом Бретт погасил свет на кухне, и приятное, почти каминное свечение нагретой спирали залило всю комнату. Эми отправилась в душ, а Бретт подвинул стул и остался смотреть на медленно вращающуюся рыбу, залитую красным светом. Он задумался о чём-то своём и даже не заметил, как прошло полчаса. Эми, душистая и распаренная, вышла из душа в одном полотенце.

– Ты что, правда, всё это время сидел тут?

– Ну да. Здесь неожиданно хорошо. Кажется, будто смотришь на догорающий закат…

– А тебе не кажется, что её пора перевернуть?

– Кажется. Поможешь?

– Да, конечно. Подожди минутку, я оденусь.

Эми вернулась минут через пять, одетая в лёгкие домашние штаны и короткую футболку ультра-розового цвета c сомнительным мотто «Lv’Em Pink, baby!» на груди. Вместе они открыли дверцу микроволновки и сразу почувствовали что-то неладное. Из микроволновки должно было пахнуть жаром, а там было просто тепло. Сначала они подумали, что после отключения печка для их же безопасности и комфорта автоматически выгнала весь горячий воздух системой вентиляции. Чтобы проверить эту гипотезу, Эми осторожно, стараясь не обжечься, потрогала кончиком пальца фольгу, в которой пеклась рыба. Фольга была тёплой, не более того. Они быстро развернули её, всё ещё тая надежду, увидеть ароматно подпечённую корочку на рыбьей шкуре. Но так и не увидели её. Рыба за последние сорок минут под грилем не претерпела почти никаких изменений. Она лишь стала отвратительно тёплой и пахучей, так и оставаясь совершенно сырой. Старый гриль был определённо дохлым, он был полной противоположностью зимнему солнцу в северных широтах. Он и светил, и грел. Проблема заключалась в том, что им нужно было, чтобы он ещё и жарил. А вот с этим было туго.

После недолгих размышлений, они поставили на огонь сковородку, подождали, пока она хорошенько нагреется, и переправили туда рыбу с картошкой. Готовка стала куда активнее и в разы аппетитней. Рыба шипела и румянилась. Бретт открыл бутылку белого вина, а Эми перед трапезой даже произнесла импровизированное благословение, поблагодарив карпа за его жизнь и его мясо, которое напитает их тела. Рыба была божественно вкусной, ужасно костистой и, несмотря на все молитвы, неустанно пыталась отомстить за свою смерть уколом тонкой косточки в нёбо.

После ужина, Бретт и Эми по традиции отправились совершить свой ежевечерний моцион. Когда они проходили мимо входа в парк, то увидели, что все три алоэ всё так же мёрзнут на улице. Хуже того, горшок одного из них был расколочен, и бедное растение с огромным комком земли в корнях валялось на боку.

Отныне это больше не было воровством. Это было спасением. Сегодня они отняли одну жизнь, и лучшее, чем они могли бы отплатить за это, было сохранить другую. Они нисколько не сомневались в своих действиях. Страх быть пойманными ушёл прочь. Самоубеждение – сильная штука. Бретт схватил цветок на руки, будто жертву аварии, а Эми побежала вперёд, открывать перед ними двери. Они донесли алоэ домой, где после бешеных поисков горшка Эми извлекла из шкафа на балконе, также известного как Шкаф Бесполезных, Но Возможно Чем-то Памятных Вещей, ведёрко от попкорна, которое они как-то приволокли домой, после сеанса кино.

Кино было никчёмным, а вот попкорн – неожиданно вкусным для мусорной еды. Они сбежали с середины сеанса, и отправились гулять по улицам, есть попкорн и смотреть на закатное небо, отражающееся в зеркальных окнах высоток. Занудный дождь, весь день то умолкающий, то набирающий силу вновь, свернулся горсткой разорванных ветром туч, словно дырявый шатёр цыганского цирка, и обиженно поплыл куда-то в сторону юго-востока.

Они шли, не чувствуя земли под ногами. Глазея по сторонам, болтая и жестикулируя, словно пьяные итальянские рабочие. Радуясь каждому красивому зданию, каждому толстому коту и необычному прохожему.

Когда Бретт и Эми пытались пересечь очередную вставшую на пути боковую улочку мимо них, держась поодаль друг от друга, прокатили три девушки на бесшумных электромопедах. Светящиеся рожки на их головах говорили о том, что девушки недавно покинули одну и ту же вечеринку, а постные лица и почтительное расстояние, которое они соблюдали с монашеской строгостью, шептали, что ушли они раньше времени и в серьёзной ссоре, но в силу колоссальной магнитуды непреодолимых причин были обязаны держаться вместе. Хоть и не рядом.

– Рассорившиеся соседки, – хихикнула Эми. – Наверняка, не поделили какого-нибудь красавчика.

– Знаешь по опыту?

– Спрашиваешь!.. – блеснула глазами Эми и, засмеявшись звонко и беспечно, посильнее приобняла Бретта.

Впереди их ждали ещё улицы, ещё дома, коты и голуби, светло-синие синтезаторы с мороженным в вафельных стаканчиках и целый город, который, как оказалось, они не знали совсем.

Под конец вечера уже порядком утомлённые, с ногами, гудящими от непривычно большого объёма пеших перемещений, они очутились в полупустом парке. Они держались за руки и продолжали смотреть завороженными глазами друг на друга и на тускнеющее небо, чистое после дождя. Быстро высыхающие лужи ещё умудрялись хлюпать под ногами, а девочка с копной густых рыжих волос и нелепо зачёсанной чёлкой играла на трубе, примостив её на сиденье своего старомодного прогулочного велосипеда. Она наполняла весь мир вокруг, или, по крайней мере, кусочек этого безлюдного вечернего парка, волшебными звуками неидеальной живой музыки. Сами не заметив того, в густых, но очаровательно тёплых сумерках они вышли из парка прямо к своему дому, всё так же неся в руках пустое пластиковое ведёрко с яркой, призывной надписью.

Здоровенное, колючее как чёрт, алоэ со своим непомерным комком почвы в корнях поместилось в старое ведро из-под попкорна решительно и точно, словно ещё раз доказывая, что на всё это была прихотливая воля судьбы. Эми полила цветок, пока Бретт подметал пол от остатков земли, и безмерно уставшие, но наконец-то довольные собой, они отправились спать. Они убили карпа. Зато спасли алоэ. И день уже не был так плох. День был отличным, день снова был счастливым.

Бретт поймал себя на том, что всё так же стоит и пялится на корчащуюся под солнцем рыбу, когда из глубины квартиры до него донёсся треск бьющегося стекла и перезвон скачущих по кафелю горошин. Будто кто-то размозжил об пол хрустальную пепельницу, а следом в припадке гнева порвал висящие на шее бусы из крупного речного жемчуга.

Но они не курили, а Эми не носила побрякушек. Бретт ждал успокоительного водопада брани, но так и не услышал ни слова. И это было хуже всего. Бретт толкнул дверь и, пролетев насквозь всю гостиную, ворвался на кухню. Пол был усыпан едва порубленными кофейными зёрнами. Расколотая колба кофемолки разлетелась на пять крупных кусков и, наверное, добрую сотню мелких. А посреди осколков стекла и обломков зёрен, в небольшой лужице тёмно-красной крови лицом вниз лежала Эми.

***

С изобретением про:о всё стало иначе. Он выбрал отрешение по собственному желанию, ещё до введения пакта об обязательной активации областей направленного смещения фокуса сознания. После космонавтов, но до детишек.

В те дни он был потерян. Раздавлен в брызги и ошмётки и выброшен в мусорку. Он пробовал залить свою тоску. Утопить её на донышке бутылок всех форм, запахов и крепости. Но это не помогло. Тогда он попытался вытрахать свой путь наружу этого непроглядного, тошнотворного дурмана. Он начал совокупляться как кролик. Налево-направо. Напропалую. Со всеми, кто хоть под каким-то предлогом был готов ему дать. Он даже не думал выбирать кого-то худее, симпатичнее, моложе или определённого пола. Однако натуральная эрекция и раньше никогда не была его самой сильной стороной, а после аварии и полученной травмы он даже в туалет по-маленькому ходил с титаническим трудом, не говоря уже о попытках что-то там поднять самостоятельно. И вот спустя пару недель химического стояка в тесной компании с алкоголем и мимолётными, но страстными свиданиями с кристаллами и крэком, его сердце отказало. К счастью не совсем, и к счастью, его очередной половой партнёр оказался ответственным парнем и даже немного медбратом в прошлом. Через три недели Майк вышел из больницы и решил завязать. Остепениться. Слезть с алкоголя, наркоты и малознакомых голых тел… и начать играть. Рулетка. Блэк-джек. Автоматы, автоматы, автоматы… Монеты, купюры, потные от предвкушения и страха ладони.

Все эти мерзости не могли ничего укрыть. Они лишь ложились полупрозрачными слоями пудры поверх огромного, загноившегося прыща. Одна за другой. Накапливались и накапливались, грозясь обрушиться вниз и погрести его под собой заживо. Ещё вроде бы заживо… Однажды он проснулся рано утром, ещё до рассвета, и с горечью понял, что не изменил ничего. Не забыл ничего. Лишь разрастил свой список проблем и сожалений до величины поимённого перечня жертв лю:эм и измазал дерьмом последние воспоминания о той единственной, кого по-настоящему любил. Хвастаться было нечем. Совсем нечем… Стыдно признаться, но ему пришлось вступить в клуб анонимных потребителей всего подряд – «Прозрачная жизнь» и сменить район проживания – многие его пассии были непрочь повторить даже самое никудышное соитие ещё пару-тройку раз. Майк даже отказался от нарезанной пластиками морковки в пользу натёртой на крупной тёрке, из-за того, что оранжевые дольки слишком сильно напоминали ему собой стопки фишек из казино. Он был ещё глубже, ещё бессмысленнее и безнадёжнее. А потом он узнал об отрешении…