Глава 3
Энди Васин. Небеса обетованные

Пологие холмы, покрытые мягкой как шелк травой. Могучие деревья неизвестной мне породы – сюрреалистическая помесь дуба с березой, но только хвойные. Поляны, сплошь заросшие цветами самых идиотских расцветок… Жену бы сюда. То-то было бы сюсюканья…

Я двигался в указанном направлении, время от времени прихлебывая из подаренной фляги. Фляга была литра на полтора. По моим подсчетам, я уже давно должен был выхлебать из нее все, но фляга по-прежнему была полна. Я решил в этом плане не заморачиваться и продолжал пить.

Воздух был настолько свежим, что курить хотелось не переставая. Мало того. Курить хотелось даже во время курения. Затягиваясь дымом только что прикуренной сигареты, я уже с вожделением думал о следующей.

Время от времени тропинка упиралась в маленькие лесные речушки, через которые я легко перепрыгивал. На берегу одной из них я присел отдохнуть. В прозрачной воде плавала стайка золотых рыбок с роскошными хвостами. Мелодично гремел птичий хор (да так слаженно, словно птицы подчинялись невидимому дирижеру). Над моей головой порхали бабочки. Кругом царила настоящая идиллия, но я испытывал смутное беспокойство, которое все больше нарастало. Что-то в этой идиллии было не так. Чего-то мне не хватало.

И я знал – чего именно.

Не хватало консервных банок на дне речушки. Не хватало битых бутылок (целые бутылки тоже отсутствовали). За всю дорогу я не встретил ни одной гниющей мусорной свалки, ни одного ржавеющего древнего трактора, погибшего в неравной битве с урожаем. Старые покрышки не валялись повсеместно. Легкий ветерок не вынес мне под ноги ни одного обрывка газеты. Ни клочка туалетной бумаги. Под ногой, правда, был сигаретный бычок – но это был, увы, мой бычок.

Это, черт побери, не лес! Это какой-то тайный заповедник, предназначенный исключительно для отдыха крупных правительственных чинов и дружественных им мафиози…

Я представил, как из-за деревьев выходят мордовороты в камуфляже, сообщают, что это частная собственность, охраняемая государством, ставят меня к ближайшему березодубу и передергивают затворы Калашниковых…

Впрочем, если принять гипотезу Бьорна, я нахожусь вовсе не на Земле, а даже, наоборот, на Небе. Может, у них везде идиллия. Может, у них нет никакого правительства, никаких чиновников и, как следствие, никаких бандитов. Тогда не исключено, что здесь все леса такие.

Я с сомнением посмотрел на резвящихся золотых рыбок. Из-за ближайшей коряги к ним метнулась золотая щука. Рыбки бросились врассыпную (спастись удалось не всем). Я саркастически усмехнулся, бросил в воду окурок и отправился дальше.

Просто местные боги – боги дикие, не додумавшиеся до таких благ цивилизации, как консервы, трактора или пластиковые пакеты. Меня охватила паника при мысли о том, что в таком случае они могли не додуматься и до сигарет… а ну как я у них застряну?

Толстяк говорил, что я тоже бог… и что на землю богов кто-то не пускает… Это как же получается? Меня же с работы уволят (вместо повышения!), и так с шефом ругань постоянная из-за опозданий. Шеф-то ничего, ему на меня стучат, он и воспитывает, работа такая. А вот на прошлой работе, когда я еще был простым разработчиком… там мелюзга самоутверждалась. Начальнику положено к обеду приезжать, а наш пунктуальный осел каждое утро с блокнотиком всех встречал в девять. Ну, я с ними и распрощался. Как и все, кто чего-то стоил.

Вот не люблю никогда не опаздывающих людей. У меня от общения с ними комплекс неполноценности случается. Мол, они – не опаздывающие – пупы земли, а все остальные – нормальные люди – перед ними виноваты и им должны… Я вспомнил, как ознакомил с этой доктриной жену, и она мне немедленно все припомнила: и полтора часа у электрички, и полчаса перед театром Советской армии, и даже жалкие восемь минут при подаче заявления в ЗАГС… «Ты опаздывай, опаздывай, – сказала тогда Марина Львовна, собирая сумку, – а я у мамы поживу…»

Идти было удивительно легко, хотя я так себе ходок, с куревом надо завязывать. Ноги буквально пружинили от земли, поросшей под травой слоем упругого мха, и вскоре я вышел к маленькой уютной деревеньке вполне европейского вида. Несколько аккуратных деревянных коттеджей под разноцветными черепичными крышами, а у самой опушки, ближе всего ко мне, – здание побольше, белого камня, с маленькими окнами-бойницами. Подойдя к нему, я сразу понял, что это или кабак, или отель, или что-нибудь в этом роде, так как над дверями здания сверкала на солнце серебряная вывеска: «ЗЕМНЫЕ РАДОСТИ БОГОВ». Я ничего не имел против земных радостей и толкнул дверь.

Посетителей в кабаке не оказалось. Странно, в деревеньке я тоже не заметил ни одной живой души… Широкий проход между массивными столами вел от дверей к стойке бара. За стойкой ворочался похожий на орангутана громила. Его штрафную физиономию, покрытую многочисленными шрамами, украшал сплющенный нос, отливающий всеми цветами радуги. Содрогнувшись, я тем не менее мужественно подошел к стойке и оседлал табурет.

Громила не обратил на меня никакого внимания. Я покашлял. Громила демонстративно повернулся ко мне спиной.

– Привет от Бьорна, – сказал я.

– Да ну? – обрадовался громила, и его рожа перекосилась в гостеприимную ухмылку. – Жрать будешь?

Чтобы понять, что говорит изрядно шепелявивший трактирщик, приходилось внимательно вслушиваться.

– Обязательно, – сказал я, вдоволь налюбовавшись единственным зубом этого типа. – И еще как: с утра не жрамши!

– Джем меня зовут. Бог чревоугодия, – буркнул он и полез под стойку.

Я повернулся на табурете, оглядывая помещение, и остолбенел. На противоположной от меня стене висела картина. Картина, надо сказать, сильная!

Тревожное грозовое небо, озаряемое зловещими красными сполохами. Серая, тоскливо-серая каменная гряда, враждебная всему живому, усеянная искалеченными, расчлененными телами животных – коров, овец, лошадей… Над ними вьется отвратительная стая стервятников с человеческими головами. Стервятники дерутся за обладание кровавой добычей.

А на переднем плане – обезумевший костлявый старик в грязной рваной хламиде безжалостно втаптывает в камни несчастного маленького зверька, похожего на кролика, но обладающего великолепными ветвистыми рогами.

На скорбной мордочке зверька читается обреченная покорность судьбе и отчаянная мольба о пощаде. Но он не смотрит на несущего ему погибель старика. Он смотрит вдаль, на тела несчастных животных. Он скорбит не о себе – он скорбит о них.

Старик явно не скорбит ни о ком. Рот его перекошен в истерическом смехе кровожадного фанатика, костлявые пальцы судорожно сжаты в кулаки, воспаленные глаза горят яростной радостью дорвавшегося до любимого дела маньяка…

– А ты чего бог, парень? – прокряхтел сзади меня Джем.

Я с трудом оторвался от созерцания картины, и немедленно меня захлестнуло трусливое желание обернуться. Картина была написана столь реалистично, что я боялся, как бы старик-маньяк, покончив с кроликом, не соскочил на пол кабака и не растоптал меня, трактирщика, весь мир…

– Да, – сказал трактирщик, оценив мои чувства. – Я первое время из-за этой мазни в собственном заведении боялся ночевать. Потом привык.

– Апофеоз садизма, – пожаловался я ему. – Кошмарный сон зайца… Я бы ее выкинул. Или продал за большие деньги обществу защиты животных.

– Ешь, – сказал трактирщик, ставя передо мной большой дымящийся горшок. – Меня эта мазня от серьезных неприятностей спасла. К тому же теперь кто попало ко мне не шляется.

– Это точно, – согласился я, оглядев пустой трактир. – Кто попало не шляется!

Есть, спасибо картине, мне расхотелось, но я из вежливости зачерпнул из горшка и попробовал. Потом зачерпнул еще раз. Потом попросил приготовить мне еще три-четыре порции. Понятно теперь, почему Бьорн – толстый. Худым при таком питании мог остаться только очень больной человек.

– Что будешь пить? – спросил Джем.

– Не беспокойся. Мне тут подарили. – И я показал трактирщику флягу.

Он остолбенел. Потом посмотрел на меня, как-то нехорошо посмотрел.

– Это фляжка Бьорна? – спросил он вкрадчиво.

– Да, – сказал я, предчувствуя неладное. – А что?

Трактирщик, не нагибаясь, пошарил где-то внизу и аккуратно положил на стойку жуткого вида молоток. Я на всякий случай отодвинулся.

– Это что же получается, – проворчал трактирщик, с интересом разглядывая инструмент, предназначенный для забивания гвоздей и не понравившихся ему посетителей. – Подарил флягу, получается… А этот, – трактирщик снова бросил на меня нехороший взгляд, – а этот с благодарностью принял…

– Ну да, – вынужден был признаться я, отодвигаясь еще дальше.

– Принял, воспользовавшись необдуманным порывом бескорыстного человека, самую ценную вещь на этом треклятом Небе, – монотонно запричитал трактирщик, – флягу, забравшую в себя месяцы самоотверженного труда, дипломную работу, гордость гильдии богов виноделия…

– Я не знал, – сказал я, – не знал, что она такая ценная. Я первый день здесь.

– А-а, – смягчился Джем, – тогда ладно. Ничего тогда…

– Знал бы – отказался, – покривил душой я, развивая успех. И, подумав, что вряд ли увижу щедрого толстяка еще раз, добавил: – Верну при первой же встрече!

Трактирщик снова пошарил под стойкой и положил рядом с молотком шишковатую дубину.

– Это что же получается, – затянул он, – человек ему самое дорогое дарит, а этот, получается, брезгует…

– Стоп! – сказал я. – Стоп. Я не брезгую. Я еще как не брезгую, – и, присосавшись к фляге, показал трактирщику, насколько я не брезглив.

Трактирщик завороженно считал глотки.

– А-а, – сказал он уважительно, – тогда конечно… Ладно тогда…

– Кстати, кто нарисовал эту картину? – спросил я, стараясь переменить тему разговора, и не переменил.

– Бьорн.

– Кто?!

– Бьорн. Бьорн Нидкурляндский! Ты что, о нем не слыхал раньше?

– Не слыхал, – сказал я. – Вот уж не ожидал. Мне он не показался параноиком…

– Это он меня выручал, – вздохнул Джем. – Меня Верховный в Черные Ямы посадить обещал. Тогда Бьорн и нарисовал это.

– И помогло?

– А как же, – сказал трактирщик. – Ты с Верховным еще не встречался?

– Нет пока.

– Так вот. Старик на картине – Верховный.

– Может, лучше мне с ним и не встречаться? – в смятении спросил я.

– Не так страшен Верховный, как его малюют, – сказал Джем. – Когда он про картину узнал, сразу не до меня ему стало.

– Представляю, – сказал я. – А чего он Бьорна в эти Ямы не посадил?

– За картину?! – ужаснулся Джем.

– Ну да, – осторожно сказал я. – Истории такие случаи известны…

– За картину нельзя, – сказал Джем. – Политика. Гильдия богов искусств взбунтуется. Свобода творчества и все такое… А у них с богинями любви и богами плодородия издавна союз. А с богами плодородия все дружат. А богини любви, наоборот, сами со всеми в ладу…

– Не вижу разницы, – заметил я.

– Увидишь, – пообещал Джем. – Короче, за картину в Черные Ямы нельзя. Но и без них жизнь богу испортить всегда можно. Верховный и холуи его знаешь какие пакостные… А ты где с Бьорном встретился?

– У вас там есть озеро. Неприятное такое все, круглое… – Я махнул рукой, показывая направление. – Бьорн здорово рисует. Слушай, он случайно не вегетарианец?

– Бьорн всеяден, – успокоил трактирщик.

Дверь с грохотом врезалась в стену, и я подпрыгнул от неожиданности. Снаружи донесся взрыв хохота, и в трактир, спиной вперед, влетел человек. Я бы на его месте непременно свернул себе шею, но человеку каким-то чудом удалось устоять на ногах.

– Ладно, ладно! – крикнул он наружу хорошо поставленным баритоном, тоже смеясь. – Вы идите, а я, раз уж так получилось, хоть горло промочу!

Поправив за спиной длинный меч, он откозырял распахнутой двери двумя пальцами и пружинящей походкой атлета направился к стойке.

Высокий, стройный и широкоплечий, человек был красив хорошей, мужественной красотой. Открытое волевое лицо, высокий лоб, решительные голубые глаза, белокурые волосы и светлая аккуратная бородка.

– Умираю от жажды, – сообщил он трактирщику и повернулся ко мне: – Честь имею представиться: Ларс Отважный, бог войны. Всегда к вашим услугам!

Трактирщик поставил перед ним большой бронзовый кубок и что-то налил из глиняного кувшина.

– Добрый день, – сказал я, слезая с табурета. – Энди Васин. Очень рад.

– Новенький? – радостно спросил назвавшийся богом войны. – Отлично! Чем намерены заниматься?

– Понятия не имею, – признался я.

– Дело знакомое. Могу копать, могу не копать… – засмеялся Ларс, оглядывая меня с головы до ног. – О! – сказал он, заметив флягу. – Та самая? Неиссякаемая? Славный трофей!

– Да, – сказал я, – хорошая вещь. Самым непосредственным образом нарушающая закон сохранения…

– Да что вы говорите! – восхищенно воскликнул Ларс. – Непосредственно нарушает закон? Мы просто обязаны это использовать!

– Это, значит, что же получается, – угрюмо возмутился трактирщик, – получается, облагодетельствовали его, а он законом пугает? Руку дарующую, получается, по локоть откусывает?

– Отлично начинаете, дружище, – вторил трактирщику бог войны, – Верховный будет в восторге…

– Выходит, нож острый другу в спину, значит, чтобы только перед начальством выслужиться…

– А вы, дружище, о-го-го! Далеко пойдете! Пью за ваше здоровье!

Ларс залихватски отсалютовал мне кубком и поднес его к губам. Поперхнулся, поставил кубок обратно на стойку и согнулся пополам, отплевываясь.

– Выходит… Что это с ним? – удивленно спросил трактирщик, прерывая свою тираду.

– Понюхайте, что он мне подсунул, – обессиленно прошептал бог войны.

Нюхать я на всякий случай не стал, потому что и не принюхиваясь чуял гнилую кислятину. Просто в кубок заглянул, в котором в желтоватой мути плавали зеленые островки плесени.

– Каждый день одно и то же, – сказал бледный как полотно Ларс, выпрямляясь. – Право, это становится скучным!

Он взял кубок, задумчиво повертел его в руках, вздохнул и выплеснул желтую дрянь в лицо трактирщику. Джем зарычал, вооружился молотком, легко перемахнул через стойку и двинулся на обидчика. Я поспешно ретировался за ближайший стол – не люблю вмешиваться в чужую личную жизнь.

Молоток с шипением рассек воздух. Легким боксерским движением Ларс уклонился от удара и поднырнул под руку трактирщика. Однако тот обращался со своим инструментом мастерски. Молоток перекочевал в другую руку и устремился вниз, к ногам бога войны. В последний момент Ларс успел отпрянуть назад, сохранив кости нераздробленными…

Джем махал молотком со сноровкой, сделавшей бы честь самому виртуозному плотнику. Ларс, без труда уворачиваясь, отступал, мне даже показалось, что он знал, как будет действовать трактирщик в следующий миг.

– Славный удар, – комментировал Ларс действия Красноносого. – А вот это довольно неуклюже. Тебе надо больше тренироваться с отбивными… О, как мы умеем! Не хотел бы я встретиться с тобой на узкой дорожке… Больше пыла, приятель, ты, как никогда, близок к победе… Что, уже выдохся? Ладно, тогда заканчиваем!

Смазливое лицо бога войны исказила жестокая гримаса. Каким-то змеиным движением он приблизился вплотную к трактирщику и взорвался градом беспощадных ударов: стопой по голени, коленом в пах, локтем в лицо…

Джем скорчился на полу, подтянув колени к груди и безуспешно пытаясь набрать воздуха в легкие, а Ларс продолжил избиение, пиная его ногами.

– Алё, хватит, – крикнул я не выдержав, – ты же его убьешь!

– Не, – сказал Ларс, – убиваю я мечом.

– Хорош, говорю! – Я подбежал к ним.

– Исключительно в целях самозащиты, – объяснил Ларс, нанося очередной удар подкованным сапогом. – Я их отучу шутки со мной шутить…